Николай Ильич расстегнул бушлат, достал из бокового кармана записную книжку и вечное перо. Решил сделать заметки, которым помешал вечером Ручьев. Заветная книжка! Сначала в ней теснились только требования, какие его мысль ставила новому типу корабля. Вот об увеличении срока пребывания в море: «Флотоводцам-парусникам Ушакову и Нахимову за силою ветра не надо было спешить в базу. Задача — увеличить запас топлива и одновременно снизить его расход. Экономичные двигатели. Увеличение скорости за счет уменьшения веса механизмов». Вот другая мысль об остойчивости и большей живучести корабля: «Корпус корабля для плавания в наших морях должен иметь усиленный набор. Особое внимание продольным связям».
Все такие записи давние. Последний год он заполнял книжку уже расчетами, обоснованиями конструкции, математическими формулами, эскизами чертежей. Но и в новом направлении — те же поиски — между цифрами и графическими изображениями мелькают заметки о тактике.
И сейчас на чистом листке Николай Ильич написал: «Взаимодействие — авиация плюс эсминцы, плюс катера, плюс радиолокация. Как использовать такие средства для навязывания боя противнику, упредить его решения?»
Пока Долганов отдыхал в рубке, забрезжил новый день. На востоке темнота быстро отступила перед рыже-красным венцом солнца. Вода у форштевня стала лазурной, в полосках пены, которую отбрасывали винты, заиграли радужные отблески. Солнце поднялось холодно-янтарное, облачка над ним стали легкими и бледными. Далекие корабли вырезались отчетливо. Они тяжело всходили на волну, а скатывались в пади, как легкие шлюпки.
Бекренев проворно бегал по мостику от крыла до крыла, согреваясь сильными взмахами рук. Ему были чужды огорчения Долганова и Игнатова, и он даже не догадывался о них. Мир старшего помощника был проще и конкретнее. Вот из-за самой малой разлаженности в организации службы он стал бы несчастным. Но в штормовые часы и в подготовке к бою хозяйский глаз Бекренева не заметил никаких упущений, и это делало его благодушным и благожелательным.
Сейчас ему хотелось, чтобы службу на «Упорном» похвалили опытные моряки, и он часто проверял сигнальщиков, внимательно следивших за своим и британским флагманами.
— Сразу читать, что пишут. Срама перед союзниками не прощу.
Он и сам поглядывал в бинокль на клотики британского крейсера и нашего лидера, но на их фалах не трепались флаги, не взлетали шары. Начальство не требовало ни изменения скорости, ни поворота. В общем — решил бы новичок — дела на вахте немного, только следить, чтобы корабль сохранял свое место в охранении транспортов. Но Бекренев, на время оставляя в покое сигнальщиков, то подбегал к рулевому, то склонялся к компасу. С наступлением дня он все чаще появлялся также перед акустической рубкой и, приплюснув короткий нос к стеклу, глазами спрашивал акустика: «Что слышно?» И акустик также глазами отвечал: «Тишина». И Бекренев отходил, недоверчиво сжав губы, потому что, судя по погоде и по местам, которые проходил конвой, враг должен был таиться в глубинах моря.
Помощник был прав. Вскоре с нескольких кораблей стали поступать сообщения о присутствии подводных лодок. К акустику «Упорного» донеслось слабое эхо, и в секторе по соседству тральщик дважды сбросил бомбы. Бекренев доложил об обстановке Николаю Ильичу. Долганов сунул записную книжку в карман и, на ходу застегивая реглан, заторопился на мостик.
Эхо исчезло, но ненадолго.
Прикрепленный над мостиком динамик гидроакустической установки зазвучал настойчиво и длительно. Звук распространялся на высокой и протяжной ноте, как далекий гонг. В группах офицеров и матросов, занявших боевые посты по тревоге, он растил нервное напряжение, вызывал какое-то щемящее чувство.
Скрытый толщей воды, опытный в охоте за транспортами враг, конечно, готовился к атаке. Зачем бы иначе решился он выдать свое присутствие? Добрая сотня глаз на полубаке и корме, у орудий и торпедных аппаратов, вместе с сигнальщиками пристально обыскивала все гребни, все подозрительные взлеты брызг. Вдруг неясная темная точка вырастет в поднятый перископ, вдруг струя пены окажется следом торпеды. Разочарованно, но и облегченно убеждались, что на волне качается бревно или поднимается ленивый баклан. Однако Николай Ильич не боялся за «Упорный». Тяжесть ответственности за сохранение транспортов вытеснила все другие чувства. Грузы должны идти на фронт, грузы должны идти в напряженно работающий тыл. Они оплачены трудом народа, приобретены у дельцов, для которых война — это большой бизнес, и они щедро оплачивают моряков, рискующих жизнью в опасных рейсах. Впрочем, борьбу за жизнь они обеспечили богатыми средствами. Куда ни ткни, на судах висят спасательные шлюпки, плотики, надувные лодки с аварийными запасами. И вокруг жертвы фашистской торпеды всегда столько судов, счастливо избежавших удара, что обычно дело ограничивается страхом и короткой ледяной ванной.
Зов гонга не прекращался, но заметно переходил на кормовые углы. Подводная лодка стремилась проскользнуть между «Упорным» и «Уверенным» к транспортам. Долганов перерезал вероятный курс немца и кивком головы ответил Бекреневу, доложившему, что пеленг лодки идет на нос. Бекренев понял: Долганов ждал этого успеха, и, если враг в свою очередь не учует, что его тактика разгадана, его тряхнут глубинки «Упорного». Бекренев, перегнувшись через поручень на крыше мостика, жестом спросил Игнатова, стоявшего над торпедным аппаратом левого борта: «Вы как, готовы?»
«Готов, давно готов», — успокоительно взмахнул рукой Игнатов. Бекренев отвалился улыбаясь. Совсем не ко времени из кармана бушлата Игнатова торчали хвосты таранок.
«Упорный» набирал скорость до самого полного хода так стремительно, что конвой внезапно оказался с другого борта и будто завертелся всей стотрубной, раскиданной по всхолмленной поверхности громадой плавучего городка, с колбасами привязных аэростатов и беспорядочной мошкарой самолетов в воздухе. Гул машин, всплески волн у скулы и форштевня на крутом крене заглушали все другие звуки, но все же только вторили гонгу. Поглядывая на мостик и вновь поворачиваясь к старшине — командиру поста сбрасывания бомб, — Игнатов в рупор приказал приготовиться к бомбометанию на две глубины. Лодка должна была оказаться между ярусами взрывов, если не удастся прямое попадание.
Старшина, широко расставив ноги, согнулся над сбегающей за корму рельсовой дорожкой, словно в широкой струе воды, взбитой винтами, надеялся увидеть противника. Потом поднялся и нетерпеливо стал сигналить: «Бомбы окончательно приготовлены, можно начинать».
— Товсь, — отрубил в ответ Игнатов, а сам с мольбой и надеждой опять кинул взгляд вверх на Долганова.
«Ну, — говорил его взор, — чего ты там медлишь? Смотри, ускользнет, проклятая». Ему представилось, что прошло десять — пятнадцать минут, и, подняв руку с часами, он удивился: с начала маневра прошло лишь две минуты с секундами.
Николай Ильич проверил свои расчеты по указателю оборотов. Только решив, что лодка осталась за кормой, он приложил мегафон к губам:
— Залп!
Игнатов глубоко вздохнул и фальцетом повторил:
— Залп!
Первая серия больших бомб гулко распорола морские глубины. Бомбы стремительно полетели за борт и скрылись в воде, чтобы вновь огромными всплесками взрыть борозду дороги за кораблем. Подводные раскаты догоняли быстро уходивший эсминец и грохотали у бортов. По всем телефонным проводам пронеслись быстрые, докладывающие и приказывающие голоса. Неестественно звонким голосом Колтаков, стоявший на руле, повторил команды Николая Ильича:
— Есть так держать! Есть на румбе сто семьдесят четыре градуса!
Визиры и дальномеры обыскивали горизонт; на всхолмленное, высветленное море пытливо глядели наблюдатели по секторам, комендоры главного калибра, торпедисты на шкафутах, зенитчики на кормовом мостике и рострах.
Казалось, вместе с людьми и «Упорный» захвачен боевым азартом — его стройный узкий корпус, с откинутой назад трубой, с бурунами у скул, с кормой, уходящей во взбитую до пены воду, выглядел напряженным и одушевленным существом.
Однако атака не имела успеха. Подводная лодка продолжала таиться, и, может быть, противник продолжал медленно ползти к боевой цели, надеясь на бесшумность электромоторов.
Долганов не обольщался: зачастую на лодки сбрасывали сотни бомб и не добивались результата.
Он снова потребовал непрерывных докладов акустика и убавил ход до среднего. Это облегчало прослушивание, хотя было связано с риском, что противник решится выйти в контратаку. Ему казалось — лодка «ущучена»: пеленг корабля и вероятный пеленг подводной лодки сближались. «Упорный» должен опять пройти над фашистом.
— Две серии! — крикнул Николай Ильич Игнатову. — И глядите, никаких задержек в приготовлении бомб.
