после солнечного удара не шалит? Давай-ка, молодой, — он потянулся к двери и дернул кнопочку, отпирая пассажирское место, — доброшу тебя до дому. Бо упадешь где-нить по дороге со своей головой, а мне потом с матерью твоей объясняться.
Велико было мое желание отказаться. Хотелось добраться до дома пешком, своими ногами. Послушать еще, как дышит в сумерках вечерняя станица. Но другое желание все же взяло надо мною верх — любопытство. Больно сильно хотел я знать, что же случилось с Белкой.
— Хорошо, дядь Миш, спасибо!
Я сел в Жигули, звонко хлопнул дверью. Двигатель легковушки работал мягко после тяжелого баса самосвала. Завгар включил передачу, схватился за узкое кольцо руля обеими руками. Полноватый мужчина смешно задрал подбородок, всматриваясь в пожелтевшую под фарами дорогу. Дал газу. Машина покатилась. По горящему подсветкой прямоугольному спидометру побежала красная стрелка.
— Лихо это ты, — не отрываясь от дороги, проговорил завгар, — коробку да в один мах на место вернул. Признаться, первый раз вижу такое. Хотя слышал, что так можно. Было дело. Говорят, мужик какой-то, из Бесскорбной, из тамошнего колхоза, умеет так же. Не знаком?
— Не знаком, — улыбнулся.
— Эх. Ну да ладно. В армии научился?
— Знакомый один научил, — уклончиво сказал я.
— Надо ж как бывает, — надул полные щеки завгар.
— Слушай, дядь Миш, — начал я, вглядываясь в то, как дорога бежит под днище машины, — а что не так с Белкой-то?
— С какой белкой? — Не понял он, а может, сделал вид, что не понял.
— Ну как с какой? С машиной. ГАЗ пятьдесят третий. Стоит на отшибе как прокаженный. Сломанный что ли?
— А… Белка… — Завгар поджал губы, — да нет. На ходу Белка.
— А что ж в колхозе не работает? В рейсы не ходит?
— Ну вот когда, — хмыкнул он, — без шофера научится ходить, так и начнет.
— Ну эт еще лет сорок — сорок пять, — пошутил я, намекая на беспилотные машины, что появились в две тысячи двадцатых годах.
— Чего? — Теперь точно не понял Федотыч.
— Да так, ничего. Шучу. А почему у неё шофера-то нету?
— Да потому что никого в Белку и клещами не затащишь, — демонстрируя досаду, завгар сплюнул, но сухо, без слюны. — Я уже с этой Белкой год воюю. Уж весь район о ней знает. Председатель колхоза, вон, досадует, что машина стоит без дела. В партийной ячейке вообще за голову хватаются, мол, как так, прогрессивная у нас, значить, страна, а колхозники суеверничают. В сказки верят. Да вот поделать никто ничего не может.
— В какие еще сказки? — Нахмурился я.
— Ты, Игорь, — шмурыгнул завгар носом, — что-то память сильно подрастерял. Все ж сходи в поликлинику. Пусть тебя посмотрют.
— Да ну, — отмахнулся я, — говорю ж, все хорошо. Ты, лучше про Белку мне расскажи.
— В общем, — сглотнул он, — попала к нам Белка полтора года тому. Машина была новая, только с конвейера. А новые машины, понятное дело, абы кому не дашь. Их либо молодым, комсомольцам, кто пошустрее распределяют, либо старым опытным шоферам. Таким, кто и руля вдоволь накрутились, и дороги колесом туда-сюда как надо потоптали.
— И кому ж досталась Белка? — С интересом спросил я.
— Павлу Иванычу Давыдову. У меня в то время, — завгар выпятил пухлую грудь, — вся молодежь при новых машинах ходила. А Павел Иваныч был опытный шофёр. Всю жизнь проработал в Ленинградской области егерем. А десять лет тому, взял семью, сыновей, да к нам, на Кубань. Ну и поступил в гараж на службу. Ему решено было машину передать. И так она Паше понравилась, что он ее Белкой прозвал.
— Почему же Белкой? — Я улыбнулся.
— Говорил, мол, самосвал, пятьдесят тройка, на четыре с половиной тонны, а юркая, как белочка. Все казалось ему, что рулится она лучше других машин. Он на ней везде: и в рейс, и на току со склада на зав. Свиней по льду в город возил на позапрошлый Новый год. А осенью расстался с Белкой, — грустно вздохнул Федотыч.
— Расстался? Как это, расстался?
— Отправил его колхоз в Краснодар за стройматериалом. Да только не доехал Паша Давыдов. Ну и не вернулся. Тогда позвонили к нам в колхоз из милиции. Мол, ваша машина? Номер такой-то-такой-то. Стоит на обочине под Усть-Лабинском. А в кабине мертвый человек. И как выяснили потом, Паше плохо стало по пути. Он из последних сил на обочину свернул, да и умер.
— Печальная история, — серьезно покивал я.
— Ага. А машину мы притянули обратно в гараж. Выписали новому шоферу. Был им Серега Островнов. Старый казак. Отец его пацаном еще в гражданскую корниловцев на Дону шашкой рубал. Ну и что ты думаешь? Водил он Белку до первой уборки. А как летом страда наступила, так все. Плохо ему стало, прямо под комбайном, когда он ячмень с бункеру принимал. До вечера не дожил. Сердце. И пришлось Белке искать нового водителя.
— Неужели ж, — сказал я недоверчиво, — начали думать, что машина какая-то… проклятая?
— После смерти Островнова уже поговаривать стали, что Белка, мол, нечистая. Что губит всякого, кто за еёшний руль сядет. Но еще так. Будто бы не всерьез. А потом передали ее Андрею Фадину. Опытный шофер. Крепкий мужик. Фронтовик. Ему в войну легкое прострелили, а Андрею хоть бы хны. Мужикам, что помоложе, еще фору давал. Ну и за ним, — совсем как-то потемнел завгар, — костлявая на работу зашла. На мехтоку он работал. Зерно на ток загружал. А потом с тока на склад. Вот со склада его на скорой и забрали. И тоже, — вздохнул Федотыч, — не очухался. И вот тогда все.
— Это просто совпадения, — отрезал я, — шоферы были все возрастными. Работа тяжелая, в сложных условиях. Вот и не выдерживали. Нету тут ничего сверхъестественного.
— Дак об этом тоже говорили! — В первый раз за весь разговор Федотыч оторвался от дороги, и его глаза блеснули в свете фар, отраженном от ветрового стекла, — а шоферы всё. Уперлись. Не сядем, мол, за руль порченной. Белка смерть всем сулит. Заговорили, что была у Белки с Давыдовым особая связь. Что машина никого, кроме Паши за рулем не терпит. Ну так, конечно не все говорят. А те, кто повпечатлительней. Большинство спросишь: веришь в эту чушь? Они, мол: не верю! А че ж за руль не садишься⁈ А, вот, мол, не сяду, и все тут!
— Да уж, — Вздохнул я, — нет, ну я понимаю, что деревня. Люди у нас простые, неученые. Но куда партия смотрит? Почему работу с шоферами не проводили? Не объясняли, что все это пустые суеверия?
— Это как же не проводили? Проводили. Еще как проводили. Вася Ломов, комсомолец, ударник наш, так и вообще, вызвался сам водить Белку, когда другие ее как огня чураться стали. Думал собственным примером показать, что глупости все это. И Белка — машина простая, а не черт какой. Ну и что ты думаешь? Покатался месяц и пришел в колхозную контору, от машины отказываться.
— Отказываться? — Не понял я, — комсомолец? Это что ж такое произошло то, что комсомолец в суеверия поверил?
Глава 6
— Да он не поверил, — вздохнул завгар, — там в другом оказалось дело.
— И в чем же?
Федотыч помолчал пару мгновений, потом все же разлепил пухлые губы:
— Понимаешь, какое дело? В общем, стали к Ваське шоферы относиться с подозрением. Раз уж он на испорченном самосвале ездит, стало быть, и сам может неудачу навлечь. А шофер, он иной раз, что твой космонавт. На дальний рейс через плечо не поплевав, не выйдет. Ну и стали Васю сторониться.
— У Васи испортились отношения с коллективом? — Уточнил я.
— Не то чтобы испортились, — поживал завгар губами задумчиво, — скорее, стали его тихонько сторониться. Лишний раз не заговаривают, сигаретку не попросют. Стал он навроде одиночки в гараже. Ходит все один да один.
— Чудно, — пождал я губы недовольно, — взрослые мужики, а как дети себя ведут.
— Ну так, — пожал плечами завгар, — народ простой, бесхитростный. Ну Вася не унывал. Казалось, только решительней изо дня в день становился. Ходит, брови к носу, сердитый. Но дело делает. Разговаривали мы с ним не раз на эту тему, — нахмурился завгар, — Вася считал, что поездит на Белке подольше. Все увидют, что нету в ней никакой опасности, ну и забудут потихоньку про это проклятье выдуманное. В этом я с ним согласился.
— Но, кажется, — глядя не на Федотыча, а на мельтишащую дорогу сказал я, — не получился его план.
— Не получился. Потому как возникла проблема там, где ее не ждали. Невеста Васькина взбеленилась.
Я сдержанно рассмеялся, понимая, к чему клонит
