ветка, резко и громко.
– Здравствуйте, Жанна Евгеньевна. Паршин растянул губы в сладкой улыбке и наклонился к глазку камеры встроенной в домофон.
– Кто с тобой?
– Это, Жанна Евгеньевна, наш новый сотрудник. По распоряжению Лидии Марковны, теперь будет вас навещать. Покажи бумаги.
Паршин повернулся к Егору. Егор достал из кармана куртки документ и подал Паршину. Тот развернул его и продемонстрировал камере. Через минуту клацнул замок.
– Пошли, нас приглашают, – прошептал Паршин и мотнул головой в сторону железной двери с антивандальным покрытием. Они поднялись на три ступени и оказались на лестничной площадке перед дверью из дубового массива. Сзади с металлическим щелчком закрылась входная дверь. Паршин постучал в дубовую дверь. Деревянный, глухой звук раскатился по подъезду. Светлая точка глазка на несколько секунд затемнилась, затем послышались щелчки отпираемых замков.
Эта процедура длилось долго. Егору показалось, что вся дверь была утыкана замками и запорами. Наконец, дверь приоткрылась. В щель, ограниченной цепочкой, показался блестящий глаз. Он быстро цепко обшарил визитеров, затем пространство за их спинами. Звякнула цепочка и дверь распахнулась. В темно-сером приталенном платье, с тугим пучком черных волос на затылке, опираясь на костыль с поддержкой – канадку, стояла строгая безгрудая моложавая дама. Поджав тонкие бледные губы, приподняв подбородок, как бы с пьедестала взирала на соцработников. Она была холодная и какая-то острая, словно скальпель, готовая разделаться с любым, кто сунет нос в ее дела. Казалось, общение с соцработниками ей дается через силу. Настолько это неприятно, что ей не в силах это скрыть. Высокомерный расчленяющий взгляд вдовы Егору не понравился. Он понимал; это они делают ей услугу, стараются сгладить тяготы старческой жизни. Это ему предстоит в дальнейшем несколько недель покупать и приносить ей хлеб, молоко, прочие продукты, газеты, в том числе и туалетную бумагу.
– Еще раз здравствуйте, Жанна Евгеньевна, – залепетал Паршин. – Лидия Марковна шлет вам привет и спрашивает, чем может быть полезной?
Хозяйка едва заметно кивнула головой, развернулась прямой спиной, как циркуль, и сильно припадая на короткую ногу, опираясь на костыль, похромала по коридору.
– Снимай башмаки, – шепнул Паршин Егору и, придерживаясь рукой за стену, спешно стал стягивать ботинки. – Тапки там.
Егор почувствовал неприятный запах источаемый носками Паршина. В себе он был уверен, так как утром надел свежие. Его не оставляло гадкое, неуютное чувство просителя. Они, словно пришли бить челом у барыни. Не сказав ни слова, одним взглядом и проступающей породой она принизила их до батраков.
Они прошли по блестящему паркету, в светлый просторный холл, где выпрямив спину, словно проглотила кол, на самом краешке изящной кушетки, жеманно сложив руки на коленях, их ждала Жанна Евгеньевна. Откуда-то из соседних комнат доносилась песнь канарейки. Приземистый с толстыми кирпичными стенами дом, с характерными чертами времен еще дореволюционной купеческой моды, хранил ауру незримого присутствия старых владельцев. Внутри он выглядел куда современнее. Роскошь не топила, не вязла в зубах, не пестрила, а лишь намекала мелкими точными деталями на изысканный вкус хозяйки. Центральное место в холле занимал большой встроенный камин, облицованный изразцами.
Хозяйка повелительным жестом указала на два стула у двери. Егора не покидало ощущение, что он участник какого-то спектакля, и все эти нелепые движения срежессированы. Жанне Евгеньевне не семьдесят два года, а куда больше. Она словно переместилась во времени вместе с домом из эпохи расцвета русской буржуазии.
– Со всем вниманием, – она слегка наклонила голову и приготовилась слушать Паршина. На Егора она даже не смотрела.
– Вот, Жанна Евгеньевна, – как-то по холопски смущаясь, – заговорил Паршин. – Хотим вас познакомить с новым работником, вернее сотрудником Нагибиным Егором Вячеславовичем.
Егор покосился на напарника. Его фамилия была Владимирович. Но поправлять не стал.
– Теперь мы вдвоем попеременно будем вас навещать и выполнять ваши задания.
– Приятно познакомиться, – Жанна Евгеньева царственно взглянула на Егора, словно дала милостыню.
– Взаимно, – просипел Егор, в горле запершило, он откашлялся.
– Я надеюсь, – хозяйка сделала паузу и снова перевела взгляд на Паршина, – проинструктировали своего коллегу о времени посещения и заведенном порядке?
– Разумеется, – с придыханием проговорил Паршин. Егору послышалось, что тот проговорил это слово со свистящей «с» на конце – разумеется-с. В памяти возник сюжет старого фильма, где Гоголевские благовоспитанные подхалимы пресмыкаясь перед самозванцем говорили именно так.
– Возьмите, – изящным движением Жанна Евгеньевна выудила из рукава сложенный лист бумаги и протянула Паршину. Тот соскочил с места и, раболепно пригибаясь, быстро, едва не переходя на рысь приблизился. Когда брал листок, Егору показалось, что он поцелует ей руку. Женщине, по-видимому, тоже так показалось, она отдернула тонкую кисть, сморщилась и брезгливо изогнула губы. – Первым делом отправьте заказную телеграмму в Ржев, – продолжала она тоном, не терпящим возражение.
– Если Рыбинский хлеб не свежий, возьмите наш и грузди, что принесли в прошлый раз, слишком соленые и, извините, сопливые. Найдите старушку, что продавала вам раньше. Козье молоко уже было с кислинкой. Спрашивайте, свежее ли. Пока все. Да, и передайте Лидии Марковне, пожертвования фонду перечислила. Пусть не беспокоится. Больше, господа, не задерживаю.
Она не искала общения и сочувствия. Она не тяготилась одиночеством. От соцработников ей было нужно лишь исполнение ее поручений. Где-то неугомонно щебетала канарейка.
Паршин едва сел, как тут же вскочил и заторопился в коридор как-то полубоком, словно чувствовал себя неловко из-за того, что повернулся к Божьей помазаннице спиной.
Когда обувались под строгим взглядом хозяйки, которая стояла поодаль, Паршин на мгновение задержался и посмотрел на замки.
– Сегодня, судя по щелчкам, вы заперлись только на четыре. Обычно на пять, не маловато будет, Жанна Евгеньевна?
– Самый раз.
Паршин кивнул, выдавил задом дверь и выкатился на лестничную площадку, увлекая за собой Егора.
– Что-то старая карга прячет. Понавешала замков… – Паршин задумался, затем продолжил. – От нее уходишь, словно от прокурора, вроде ничего пока еще не сделал и в то же время чувствуешь себя виноватым. Видел, как она разговаривает, словно слова дарит… Терпеть не могу.
– Так откажись, пусть Варвару или ту другую тетку с маленькой головой приставят.
– Нет, Варвару нельзя, слишком она это… Ну в общем она сама не пойдет к этой стерве, а матершинницу Светку уже пробовали. От ее рабоче-крестьянской простоты у вдовы едва акалептический удар не случился.
– Что?
– Ха, – довольно хмыкнул Паршин. – Это я так у академика нахватался. То есть копыта едва не отбросила.
– Апоплексический, – поправил Егор.
– Ты что, тоже академик?
– Нет. Просто слово знакомое. Но мне, кажется, правильнее эпилептический криз.
– Плевать. В общем, классовая нетерпимость у них случилась. Видел, какая она барыня, только меня и терпит… И я ее пока… – как-то в задумчивости тихо проговорил Паршин, – Червяк, наверное тебя специально к ней подвязал, чтобы… Хотя черт его знает. Там и твой психолог мудрит. Фиг разберешься. И вообще смотри. Червяку ты не понравился. Он своих бабушек и дедушек
