Провожать Пашу я отправилась вместе с его родителями. Дядя Демид гордо похлопывал сына по плечу, а мы с тетей Мариной жалобно шмыгали, обмахивались сотовыми телефонами и старались не разреветься, как и полагается железным леди.
— Ну все. Жди меня. Поняла? — сурово наказал Пашка, глядя на меня обеспокоенно.
— Да поняла я все, — пробормотала рассерженно. Последние недели он только и повторял: «Жди, жди, жди», и к этому моменту я уже подустала клясться в верности и преданности. И, чтобы сменить тему, поинтересовалась: — А Настя где?
— Мы расстались, — ответил Славин безразлично.
— Как? — удивилась я и тут же рассердилась. — Она не захотела тебя ждать?
— Я не захотел.
— Почему?
— А зачем? — пожал он плечами. — Она будет меня ждать год, а я потом должен что?.. Жениться на ней? Нет уж. Я к такому точно не готов.
— А я, значит, «жди»?! — возмутилась из вредности.
— А ты, значит, «жди», — подтвердил он и крепко обнял меня.
10. Оскорбительные поцелуи
Мою жизнь будто поставили на паузу. Причем события в ней продолжали происходить: я трудилась на дядю Демида в «Строймире», встречалась с Яной, ездила с мамой по магазинам, ругалась с братом, — но все они будто проходили мимо. Я очень скучала. Жила от звонка до звонка. Вечерами, когда Пашка назначал мне созвон, бросала все, бежала домой и боялась отойти от телефона, чтобы не пропустить сеанс связи.
Паше тетя Марина не раз предлагала «откосить», купить, прикинуться полумертвым, но тот уперся: «Хочу и пойду», да еще и дядя Демид его поддерживал. И даже мои агрессивные настроения не убедили Славина в обратном, не то что слезы Насти. Все-таки он уехал служить в дальние дали, на другой конец страны, практически на границу.
Я же осталась дома. И мне ничего не оставалось, кроме как ждать. Девчонки моего возраста ждали из армии парней. Я же ждала лучшего друга. Даже сказать о таком было стыдно. Наша привязанность друг к другу и раньше казалась мне чрезмерной и странной, но в этот период она особенно обострилась. Ладно, себя я могла оправдать все еще таившейся глубоко в сердце любовью к Славину, но чем он объяснял то, что в первую очередь звонил мне, а не родителям, я и представить не могла. Паша тоже скучал, я это чувствовала, и мне становилось еще более странно. Если бы, например, Яна уехала в другой город, я бы так убиваться по ней точно не стала.
Ненормальная у нас была дружба, неправильная. Слишком сильная, слишком зависимая, слишком выжигающая.
За год отсутствия Славина и моего полного погружения в работу я таки дослужилась до ведущего экономиста и съехала от родителей на съемное жилье. Обзавелась белоснежной ласковой кошкой по имени Киса и перед сном поглощала бульварные романчики один за другим. Режим ожидания был включен.
И в один прекрасный день я дождалась.
Он вернулся. Выскочил из автобуса, и я его не узнала. Да и он меня тоже. Мы стояли практически друг напротив друга и оглядывались, пока тетя Марина не позвала его. Он изменился. И даже не внешне, а внутренне. От него исходила другая энергетика. Мужская, подавляющая, властная, агрессивная. Движения его стали резкими, разворот плеч, кажется, еще больше увеличился, мускулов прибавилось, взгляд стал жестче. Это был уже не ребенок, это был мужчина.
Я отправляла в армию Пашку, а она вернула мне Павла.
При встрече собиралась броситься ему в объятья и заобнимать до смерти, но при виде этого изменившегося Славина резко передумала. Потому что теперь он понравился мне еще больше и я испытала смущение от встречи, будто школьница на первом свидании.
— Ого. А это что за красотка с вами? — тем временем поинтересовался Паша у родителей, когда они его по очереди обняли и расцеловали.
Я закатила глаза, чтобы показать всю степень глупости его шуточки.
— Не обнимешь?
Его руки, как клешни, сгребли бедную меня в охапку и крепко сжали, приподнимая над землей. Большой, сильный, красивый. А как от него опьяняюще пахло! Я поняла, что тону. И в этот раз, в отличие от старших классов, мне не выплыть. С такими не дружат. Их либо безответно любят, либо ответно. Третьего не дано.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока я пыталась успокоить расшалившееся сердечко, Пашка отстранился и снова окинул меня восхищенным взглядом.
— Ничего себе, в какую красотку ты превратилась, Золотко, — присвистнул он, сканируя мои лицо и фигуру.
Смущение достигло пика, и, дабы не расплыться лужицей у ног Славина, я оттолкнула его руки и самодовольно улыбнулась.
— Хороша?
— Богиня, — подтвердил он, и я наконец заметила в его взгляде все того же маленького непоседу Пашку, которого считала лучшим другом.
— Красавица, красавица, — подтвердил дядя Демид. — Вся мужская половина офиса ей прохода не дает, так что смотри, Пашка, надо хватать невесту, пока другие к рукам не прибрали.
Очень надеялась, что тональный крем спас меня от позорного румянца.
— Они меня просто боятся, — отмахнулась я и даже не преувеличила. Меня и правда побаивались все: и на производстве, и в офисе. Я была суровым урезателем затрат, зарплат и премий.
Весь вечер, который мы провели с его семьей, Пашка не сводил с меня взгляда, я же смотреть на него боялась, потому что иначе мне грозил сердечный приступ. Он смущал и волновал меня.
Дядя Демид, хорошо приняв горячительного, под конец вечера снова вспомнил о своей идее:
— Ну теперь можно и свадьбу сыграть!
— Чью? — удивился Пашка, хотя я, например, сразу поняла, куда ветер дует. Неужели он даже мысли не допускает о таком окончании нашей сверхстранной дружбы?
— Вашу. Чью же еще? — пояснил дядя Демид.
— Нашу с Юлей? — поразился тоже не совсем трезвый Пашка. — А почему бы и нет? Только мы еще не спали вместе и даже не целовались ни разу, — поделился явно не просто «не трезвый», а «откровенно пьяный» Славин.
— Так за чем же дело стало? — удивился дядя Демид. — Целуйтесь! Горько! Горько! Мать, давай поддерживай!
— Дема, перестань. Ты Юлю смущаешь, — цыкнула тетя Марина, заступившись за меня.
Но меня не просто смущали. Меня оскорбляли и топтались на моих чувствах. Не спал он, видите ли, с Юлей! Еще чего захотел?! Как вообще можно было ляпнуть такое при родителях?!
— Горько! Горько! — продолжал кричать Славин-старший, которого отныне я не желала видеть в подвыпившем состоянии, а такой же косой Пашка тем временем потянулся ко мне и дыхнул перегаром прямо в лицо. Его образ бравого воина и невероятного красавца, на день застлавший глаза, мигом растаял.
— Идиот, что ли?! — возмутилась я, рукой отталкивая его противную морду от себя и поспешно вскакивая на ноги.
Все-таки Пашка как был героем не моего романа, так им и остался. Я снова активировала режим ожидания и на этот раз ждала не мужлана Славина с горой мышц вместо мозга, а капитана, о котором грезила с детства.
11. Крутые «международники»
Пашку пришлось простить, но осадок от неприятной сцены перед его родителями остался. И все свои влюбленные взгляды и вздохи я теперь рубила на корню. Говорила себе строгое «Нет» и отворачивалась от Славина в сторону других мужчин. Правда, было это непросто, потому что стоило Пашке вернуться, как моя жизнь, год простоявшая на «стопе», понеслась вперед на огромной скорости и он вновь обосновался со всех сторон и ни на шаг не отпускал меня от себя.
Мое первоначальное впечатление оказалось верным: Пашка изменился.
Причем в отношении меня, родителей, некоторых друзей остался прежним, все таким же смешливым, улыбчивым и легким на подъем. Даже не посчитал для себя зазорным бухнуться передо мной на колени и заверять в том, что со спиртным отныне покончено навсегда. Я, конечно, не поверила, но вынуждена была простить, чтобы он перестал ползать за мной следом по квартире и дергать за юбку.
Но если в семейном и дружеском окружении особых изменений не произошло, то во внешнем мире он стал жестким, непреклонным, непробиваемым и грубым мужланом. Он подавлял людей взглядом и словом, везде искал выгоду, потерял такие свои прежние черты характера, как доверчивость, всепрощение и щедрость. Поэтому, когда он нагулялся месяц на свободе и вернулся в стены «Строймира», тот вздрогнул, пошатнулся и еле устоял на ногах. Работники ожидали увидеть Пашку с мешком цемента, которого помнили, а по факту вернулся Павел Демидович, сын босса. Даже я вздрогнула, когда он ворвался в кабинет, где мы сидели с девочками-экономистами, хлопнул дверью и гаркнул:
