Предположение о том, что готовность платить охватывает весь спектр того, что мы предложили в качестве культурной ценности, и что в связи с этим отдельная концепция культурной ценности избыточна для экономического анализа, нуждается в серьезном дальнейшем изучении.
Есть основания утверждать, что готовность платить является неадекватным или неподходящим показателем культурной ценности. Самое очевидное – представление о том, что культурная ценность заложена в предметах или других культурных явлениях, существующих независимо от реакции на эти предметы со стороны потребителя. Если бы это было так, то для существования ценности не требовался бы опыт переживания этой ценности индивидом, и поэтому независимо от того, готов ли индивид поступиться другими благами и услугами, чтобы приобрести данный объект, это не будет иметь никакого отношения к наличию культурной ценности объекта. Конечно, может случиться, что признание индивидом внутренней культурной ценности может побудить его заплатить больше за предметы, содержащие ее, но ценность эта будет существовать вне зависимости от того, сделает ли он это или нет.
Однако нет необходимости постулировать внутреннюю или абсолютную ценность для того, чтобы установить существование культурной ценности независимо от экономической ценности. Отложим в сторону абсолютистский аргумент и будем исходить из того, что культурная ценность вносит несомненный вклад в индивидуальную полезность, но с некоторой характерной особенностью. По ряду причин культурную ценность невозможно идентифицировать посредством индивидуальной готовности платить. Во-первых, недостаточное владение информацией о культурном предмете или процессе лишает возможности сформулировать надежное суждение о готовности за него платить. Если такая недостаточная информированность оказывается широко распространенной, это может поставить под сомнение использование предпочтений индивидов как основы для суждений о культурной ценности данного предмета или процесса. Во-вторых, некоторые характеристики культурной ценности не могут быть выражены в категориях предпочтений. О некоторых качествах, имеющих первоочередное значение для какого-нибудь аспекта культурной ценности, информированный индивид высказывается не как о лучших или худших, но только как о качественно разных – например, красная, а не синяя картина, абстрактная, а не фигуративная. В-третьих, некоторые характеристики культурной ценности могут измеряться, если вообще это возможно, по шкале, не переводимой в денежный эквивалент: например, индивид не получает никакой выгоды или пользы от данной ценности, и поэтому готовность платить отсутствует. Однако индивид может признавать культурную ценность рассматриваемого феномена – художественного произведения, музыкального исполнения, фильма или исторической достопримечательности – и способен сформулировать суждение о его культурной значимости в соответствии с подходящими критериями. При таких обстоятельствах индивид определенным образом ранжирует предметы с точки зрения культуры, но будет ранжировать их иначе с точки зрения готовности платить. Наконец, некоторые проблемы могут возникнуть при использовании индивидуальной готовности платить в качестве показателя культурной ценности, когда рассматриваемый феномен (например, культурный опыт) возникает благодаря тому, что индивид – член группы. Здесь мы имеем в виду не стандартные проблемы безбилетничества в случае готовности платить за общественные блага, но скорее те случаи, когда индивиды получают выгоды только как члены группы – например, преимущества национальной идентичности, чувства причастности или принадлежности к группе, которое, скажем, может возникнуть в театральном зале. Такие преимущества могут в пределе существовать в некотором коллективном смысле, будучи зависимыми от существования группы; их нельзя полностью выносить за скобки для тех индивидов, из которых состоит группа; стало быть, сумма индивидуальных готовностей платить за предполагаемую выгоду может оказаться неадекватным отражением ее культурной ценности.
Мы обсуждали эти отличительные характеристики концепции культурной ценности с точки зрения формирования и выражения индивидуальных предпочтений. Положения, выдвинутые выше, остаются релевантными, даже если мы расширим понятие формирования ценностей в трансакциональном контексте, где оценка культурной ценности производится на основе переговорного процесса, включающего взаимообмен и взаимодействия между индивидами. Люди формируют суждения о культурной ценности не только при помощи интроспекции, но и в процессе обмена с другими людьми. Мы вернемся к этому вопросу в гл. VI, где рассматривается образование стоимости произведений искусства.
Остается еще один вопрос: может ли экономическая ценность включать культурную ценность? Экономист, вполне охотно признавая, что существуют разные концепции культурной ценности, может возразить, что это неважно для экономики и не имеет отношения к функционированию экономических систем. Однако, как мы уже указывали, взгляд на экономику, исключающий культурный аспект деятельности индивидуальных экономических агентов и институтов, в которых они участвуют, скорее всего будет страдать от серьезных недостатков в объяснении и понимании поведения. Если интерес к культурной ценности действительно оказывает некоторое воздействие на принятие решений на микро– и макроуровне, каким-то образом влияя на распределение ресурсов, его нельзя игнорировать при экономическом анализе.
Таким образом, мы продолжаем настаивать на необходимости рассмотрения экономической и культурной ценности как разных сущностей: каждая из них по-своему важна для понимания стоимости любого культурного товара. Если это так, полезно спросить, как два этих типа ценности соотносятся между собой. Для упрощения нашей дискуссии предположим, что культурную ценность, как и экономическую, можно свести к единой независимой статистике, определяемой в отношении отдельных культурных товаров как консенсуальное суждение, суммирующее различные элементы, из которых состоит культурная ценность. Возьмем в качестве примера два произведения искусства. Если одно ценится выше, чем другое, на основе предложенных нами критериев и получает больше очков на постулируемой единой шкале культурной ценности, можно ожидать, что оно будет иметь большую цену на рынке (благодаря более высокой готовности платить) и, следовательно, более высокую внешнюю экономическую ценность. Экстраполирование этого соотношения на большее количество работ может подсказать некоторую корреляцию, возможно, даже высокую, между очками по экономической и культурной шкале; и действительно, такие корреляции демонстрировались (с использованием очень ограниченной интерпретации культурной ценности) в отношении современного искусства[52].
Но такая позитивная корреляция едва ли будет идеальной по рассмотренным выше причинам, в силу которых культурная ценность является весьма своеобразным феноменом. Не только некоторые компоненты культурной ценности потеряются в этом разделении, но также и внутренние связи между компонентами окажутся противоречивыми. Более того, в некоторых случаях общие отношения между экономической и совокупной культурной ценностью будут лежать в отрицательной области. Иными словами, независимо от того, какой критерий культурной ценности считается применимым – единый или множественный, мы будем сталкиваться с контрпримерами, в которых высокая культурная ценность ассоциируется с низкой экономической ценностью, и наоборот. Например, при наличии норм «высокой культуры» (консервативной, элитарной, господствующей, абсолютистской) атональная классическая музыка окажется примером товара с высокой культурной, но низкой экономической ценностью, а телевизионная «мыльная опера» – товаром высокой экономической/низкой культурной ценности. В контексте исторического наследия можно выявить множество примеров активов с низкой экономической и высокой культурной ценностью; так, Натаниэль Личфилд пишет:
бывшие прядильные фабрики имеют значительную культурную ценность для археологии промышленности, но не имеют рыночной ценности как собственность, поскольку больше не могут использоваться в своей исходной функции[53].
Применение: случай художественного музея
Чтобы проиллюстрировать концепции, рассматриваемые в данной главе, обратимся к реальному культурному феномену, случаю художественного музея[54] и посмотрим, как можно применять на практике некоторые аспекты теории.
Музеи могут представлять для разных людей разные вещи: для художников это витрина для демонстрации их работ; для историков искусства – важнейшее хранилище предметов их профессионального интереса; для музейного работника они выполняют жизненно важную функцию по передаче информации сообществу об искусстве и культуре; для урбаниста они являются мекками культурного туризма и отдыха; для архитектора представляют прекрасную возможность прославления традиций прошлого или изобретения новых традиций; и, наконец, для экономиста они являются некоммерческими фирмами, мотивированными сложной и многоаспектной объективной функцией, и предметом разнообразных экономических и не экономических ограничений[55]. Рассмотрим теперь разные способы, которыми художественные музеи вносят свой вклад в экономическую и культурную ценность[56]. В последующих разделах мы будем рассматривать экономическую и культурную оценку по отдельности.
