— Да… Правда, великому Диннувиру удалось укротить одного маррунга. И то лишь потому, что в эту статую заключили душу его любимого зверя. Сингала, которого он приручил ещё детёнышем.
— Дедушка, это тот золотой зиннуритовый зверь, что сидит под арконой недалеко от Хаюганны? Я видела его во сне. И знаешь… Он подчинялся мне! Я позвала его, и он побежал ко мне, как домашний гал.
— Вот как? — поднял брови дед. — А что ты ещё видела в этом сне?
— Город. Очень красивый… И дворец. Огромный сингал сидел на тумбе у ворот, а я позвала его.
— Чудесный сон, дитя моё, — задумчиво произнёс дед. — Диннувир — наш родич. Память предков иногда просыпается в нас.
— А этот маррунг не проснётся?
— Нет, не должен. Не так-то просто разбудить нафф, уснувшую в камне. Нынешним нумадам это не под силу.
— Дедушка, все говорят о великане в Западной пустыне, возле самого царства Маррона. Это и есть Тунгар? Это его нафф спит в каменном великане?
— Не думаю. Тунгар умел выходить из камня. А если он там остался и уснул, то он во власти Маррона, и его не разбудишь.
У старой Таомы было другое мнение на этот счёт.
— Я знаю одно, — сказала она. — Оба эти великана где-то есть. И они ещё проснутся.
— Оба великана — это Тунгар и Вальгам?
— Да. Есть такое поверье. Тунгар и Вальгам оживут. Битва гигантов повторится. Это будет последняя битва, и от её исхода зависит всё.
— Что всё?
— Судьба нашего мира. Эрсы и всех, кто на ней живёт. Между прочим, маррунги могут проснуться. И они уже просыпались. Мне это говорила мать, а ей дед рассказывал. Полтора больших цикла назад, когда в Сантару пришли валлоны, была Ночь Камы. Ты ведь знаешь, что она повторяется через каждые сто пятьдесят лет. Так вот тогда маррунги просыпались. Во всяком случае, тот сингал под арконой изменил позу. Сначала он просто лежал. А когда закончилась последняя Ночь Камы, люди увидели, что он слегка приподнялся, как будто стал готовиться к прыжку, да снова оцепенел. Правда, некоторые твердят, что всё это ерунда, что он сроду был таким.
— Не бойся, Таома, — сказала вдруг Гинта. — Если даже этот сингал проснётся, он ничего тебе не сделает. Я ему не позволю.
— Ты мне не веришь? — нахмурилась она, заметив, что нянька с трудом сдерживает улыбку.
— Конечно, верю. Я нисколько не сомневаюсь — моя госпожа будет самой знаменитой нумадой в Сантаре. Такой же, как её великий предок Диннувир.
— Будущий нумад должен прежде всего уяснить: сила дана ему не для забавы, — говорил дед. — Но чтобы твой дар приносил тебе радость, можешь исполнять кое-какие невинные прихоти. Только делай это осторожно. Не забывай: чем больше ты даёшь одним, тем больше отнимаешь у других. И если хочешь взять, сначала дай.
Одной из прихотей Гинты были ходячие куклы, но дед пока запретил ей заниматься арканатом. Зато другую свою прихоть она вполне могла удовлетворить. Она уже давно мечтала вырастить большие-пребольшие аксы и сафиры. Аксы появлялись во второй половине лета и цвели до конца осени — ярко-алые, пурпурные и тёмно-красные, с резными бархатистыми лепестками и узорчатыми фиолетовыми листьями. Чем ближе к зиме, тем больше становилось тёмных. У иных лепестки казались почти чёрными, а стебли и листья приобретали красноватый оттенок. Сафиры в естественных условиях цвели только осенью. Они были жёлтые, оранжевые и алые, с тёмно-красной или чёрной каймой по краям резных лепестков, с чёрными серединками и красноватыми стеблями и листьями. Самыми редкими считались светло-жёлтые с чёрной окантовкой, но Гинта больше любила золотисто-оранжевые и алые. Дикорастущие аксы и сафиры были примерно с головку годовалого ребёнка, а те, которые Гинта вырастила в своём цветнике, получились раза в три крупнее.
Девочка целый тигм усиленно поливала посаженные в специальные ящики лугву, харву, кангу, вассун и прочую зелень, для роста которой не нужно ничего, кроме воды. Сорная трава неприхотлива и тянется очень быстро, но если хочешь забрать у неё часть нигмы, её надо хорошенько поить. В сезоны дождей сорняки могут перегнать в росте не только цветы, но и кое-какие плодовые деревья. Сантарийцы стараются этого не допускать, во всяком случае, в своих садах и возле жилищ. Колдуну-нигмату всегда найдётся работа.
Гинта слышала, что валлоны не умеют перекачивать нигму и просто вырывают сорную траву. Поэтому в центре всегда плохой урожай. На полях холы выпалывают всю харву, а ведь харва и лугва разрыхляют землю. Холе нужна рыхлая почва, она так лучше растёт. А на полях валлонов она мелкая — с детский кулачок — и совсем не сочная. Если позволить харве расти, как ей вздумается, она забьёт холу и урожая вообще не будет. Надо просто перераспределить нигму, заставить сорняк поделиться ею с холой. Но валлоны ненавидят колдовство и колдунов. И нумадов. Их они тоже колдунами называют — потому что не хотят видеть разницу между обычным колдовством и таннумом. Какое там учение?! Да ещё тайное! Колдовство и только. Это у валлонов есть учения, а сантарийцы дикари. Правда, в последнее время знатные валлоны то и дело приглашают к себе колдунов-нигматов. Некоторые представители валлонской знати хотят, чтобы в их садах и оранжереях росли огромные цветы, а плоды были крупнее и слаще.
Гинта при каждой возможности расспрашивала дядю Таввина о валлонах и не переставала удивляться. Они делают шагающих кукол и повозки, которые ездят без упряжки, а кое в чём беспомощны, словно дети, не прожившие свой первый цикл. Валлоны совсем не умеют лечиться. Мать не может вылечить собственного ребёнка от какой-то пустяковой болезни!
— Сразу зовут лекаря, — говорил Таввин. — А эти их лекари… Я бы им скотину забивать не позволил. Ну сейчас-то валлоны всё чаще и чаще у наших лечатся. Тайком, разумеется.
— А правда, что у валлонов очень слабое анх? — спросила однажды Гинта.
— Не знаю, — подумав, признался Таввин. — Они вообще понятия не имеют, что это такое. И даже не пытаются понять. Они многому учат своих детей, но только не владеть своим анх. Да они и телом-то не владеют. Если человека не обучать человеческой речи, он потом всю жизнь будет мычать, как гун, но стоит ли утверждать, что он от рождения был неспособен разговаривать?
Таввин жил в Среднем городе. Насколько Гинта поняла из его объяснений, Валлондорн — это как бы три города в одном. И отделены они друг от друга каналами, над которыми возведены гигантские мосты. В Верхнем городе — его обычно называли Эриндорн («город Эрина») — жил сам бог, его слуги — абеллурги, его друзья — абельмины и его женщины — абельханны. В Среднем жили даннелурги — «слуги народа», а в Нижнем, самом бедном, — данны, иначе говоря, народ. Основную часть его населения составляли сантарийцы. Таввин тоже сперва устроился там. Потом закончил школу второй ступени, получил хорошую работу и переехал в Средний город. Выше он и не метил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
