– Я пошла бы на край света, любезный дух, – отвечает графиня, – хотя, признаться, не без опаски, а вдруг я заблужусь... Но кто знает, что для меня предпочтительнее, сбиться с пути с вами или найти дорогу вновь с кем-нибудь другим? Что до остального, объясните мне, прошу вас, что сталось со всеми украшениями и со всеми прелестными вещицами, которые были вчера в моей комнате?
– Сие мне неведомо, сударыня, я не соучаствовал более в доставке их в ваши апартаменты, не стал я вмешиваться и в их вынос оттуда... Все решит судьба: я неодолимо скован ее велениями и не распоряжаюсь ничем, вам же, с помощью своих желаний, управлять ею легче, нежели мне – на нее влиять... Я – лишь взываю к милости судьбы, ваши же глаза – ее покоряют.
– Все это очень мило, – отвечает графиня, – но вы, вероятно, и представить себе не могли, что я соглашусь принять такие дорогие подарки: среди прочего, есть там один маленький алмазный дворец – всю ночь он не выходил у меня из головы – так вот, держу пари, стоит он больше миллиона... Вы прекрасно сознаете, что такие вещи дарить не принято.
– Понятия не имею, что вы этим хотите сказать, сударыня, – говорит Селькур. – Но мне кажется, если, к примеру, некий влюбленный подарит той, кого он обожает, миллион, а взамен ожидает он от боготворимой им женщины то, что стоит в его глазах вдвое дороже – его возлюбленная не только не должна совеститься того, сколько она получила, но напротив, поклонник, как видите, еще оказывается перед ней в долгу.
– Истинно деликатный любовный расчет, друг мой; проникаюсь его идеей и откликнусь на него подобающе... А теперь поспешим к вашему духу Огня... Да, да, уйдемте отсюда, рассейте меня чужим пожаром... тот, что пылает во мне самой, грозит толкнуть меня на какую-нибудь причуду, в коей, невзирая на всю вашу учтивость, мне придется однажды раскаяться. Едемте.
Для графини уже подан изысканно отделанный воздушный шар.
– Сударыня, – говорит Оромазис, – стихия, которую я собой определяю, почти всегда побуждает меня путешествовать на такого рода экипажах; благодаря мне они стали известны людям. В такой поездке вам нечего опасаться: шаром управляют два подвластных мне духа, они обеспечат большую скорость полета и не допустят подъема шара на высоту, превышающую двенадцать-пятнадцать туазов.
Графиня без страха усаживается на изящный диван, установленный вдоль перил; дух пристраивается рядом, примерно за шесть минут они пролетают три лье, и шар приземляется на небольшой возвышенности. Наша любовная парочка спускается и оказывается в кругу поджидавшей их свиты. Их встречает Всесильная; теперь все взоры обращены на представшую перед ними картину.
На эспланаде размером около шести арпан, амфитеатром на уступах располагается целый город; создается зрительное впечатление, что каждое из великолепных его строений хорошо просматривается; храмы, башни, пирамиды гордо возносятся до небес; виднеются улицы, городские стены, сады, дорога, ведущая в город, – на ее краю находится пригорок, где сейчас стоят Селькур и его дама. На правой стороне, по отношению к зрителям, виднеется огромный вулкан, изрыгающий в небо языки пламени, вскормленные в его чреве, и густые тучи, скрывающие солнце, словно заключающие в себе громы и молнии.
– Мы у ворот владений духа, руководящего огнем, сударыня, – говорит Оромазис. – Однако нам, из предосторожности, лучше остановиться здесь, пока он не даст нам знать, когда наступит благоприятный момент для въезда в его город, ибо пребывание там небезопасно.
Едва Селькур произнес эти слова, из вулкана извергается Саламандра и падает к ногам той, ради кого затеяны все эти игры. Саламандра обращается к Селькуру:
– Оромазис, – говорит она, – дух Огня послал меня предупредить вас, что для того, чтобы войти в его город, вам надлежит прежде отправить к нему даму, находящуюся рядом с вами; он увидел ее... он любит ее и хочет немедленно на ней жениться; если вы откажете ему в этом дарении, он нашлет на вас и на тех, кто вас окружает, все имеющиеся в его распоряжении силы огня и принудит вас удовлетворить его претензию.
– Идите и скажите своему хозяину, – отвечает Селькур, – что мне легче уступить жизнь свою, чем ту даму, которую он требует. Я считал его своим другом... мы и теперь друзья; он знает, насколько огненные его силы дополняются моими, воздушными, полезность моя для него позволяла мне рассчитывать на иное обращение... Пусть делает все, что ему заблагорассудится: я защищен от его громов и молний... Пусть насылает их: мы не испугаемся, а напротив, воспользуемся их мощью, поставив бессильный его гнев на службу нашим удовольствиям. Перевес, данный мне над ним самой природой, простирается дальше, чем он полагает, я еще посмеюсь над его несостоятельностью и заставлю ощутить полное свое превосходство...
Саламандра возвращается обратно... не проходит и двух минут, как она поглощена вулканом...
Внезапно небо темнеет, из-за тучи пробивается молния, вихри пепла и битума из недр горы взметаются вверх и, змеясь, снова падают на городские здания... разверзаются потоки лавы... по всем улицам растекаются огненные ручьи... слышится удар грома... земля содрогается... языки пламени, изрыгаемые вулканом все более неудержимо, сливаясь с огненными разрядами на небе и с подземными толчками, сжигают, разрушают, ниспровергают постройки этого великолепного города, прямо на глазах он разваливается по частям... Падающие башни, истребленные храмы... рухнувшие обелиски, все холодит душу, наполняя ее ужасом, в памяти всплывает мрачный образ недавних разрушений в Испании и в Италии – искусная имитация реальности в данной обстановке лишь усиливает их трагизм...
– Ах, как величественно то, что ужасно! – восклицает графиня. – Сколь прекрасна природа, даже нарушающая свой порядок! Воистину зрелище это могло бы послужить материалом для серьезных философских размышлений.
Тем временем горизонт проясняется. Тучи едва уловимо рассеиваются, земля приоткрывается, вбирая в себя обременяющие ее груды пепла и останки зданий... Декорации меняются, представляя красивый пейзаж, это цветущая Аравия... Струятся прозрачные ручьи, окаймленные лилиями, тюльпанами и акациями; виднеются лабиринты лавров, переходящие в лес из тамариндовых деревьев; на одной стороне – причудливые неровные аллеи из пальм, азуласов и розовых деревьев; на другой стороне виднеются живописные рощицы желенгов и делебсов, где симметрично расположены живые изгороди из кардемониума и жинжембры; слева вдалеке просматривается лес из лимонных и апельсиновых деревьев, а дальняя перспектива справа представляет еще более красочное изобилие цветущих на пригорках кофейных и коричных деревьев, кустарников жасмина. Центральную часть этого чарующего пейзажа украшает шатер на манер тех, что служат пристанищем шейхам арабов-бедуинов, но бесконечно превосходящий их в роскоши. Высота этого шатра восемьдесят футов, изготовлен он из индийского атласа с золотым шитьем; украшает его отделка из великолепной тканой бахромы; держится шатер на пурпурных канатах с золотыми вплетениями.
– Пройдем вперед, – говорит фея, – нам больше не страшен гнев этого духа; негодование его отступает перед нашим могуществом: теперь ему предоставлена только одна возможность – творить для нас добро.
Графиня поражена еще сильнее, чем прежде, она берет Селькура под руку, заверяя, что высоко ценит редкое его умение сочетать великолепие с хорошим вкусом.
Они прибывают во владения духа Саламандры; едва увидев даму, вступающую на его землю, дух бросается к ее ногам и просит прощения за то, что на миг замыслил против нее нечто неподобающее.
– Ничто так не развращает правителей, как власть, сударыня, – говорит он ей. – Нередко они злоупотребляют ею, в угоду своим капризам; они привыкают не встречать препятствий ни в чем, и в случае их возникновения приходят в ярость, им нужно пережить мучения и невзгоды, дабы напомнить, что они всего только люди. Я благодарен судьбе за страдания, испытанные мною; умерив пыл моих желаний, они научили меня владеть собою... Я был королем... теперь я пастух. Но стоит ли сожалеть об изменении звания, если ему одному обязан я счастьем видеть вас у себя?
Нельмур вежливо отвечает на эти льстивые речи, и всех приглашают в шатер. Там приготовлена еда на открытом воздухе... но деревенским такое роскошество не назовешь!
– Сударыня, – говорит новоявленный пастух, – устроит ли вас скромная снедь, кою я в состоянии предложить своему победителю?
– Такая манера подавать обед мне незнакома, – отвечает графиня, – нахожу ее пикантной и забавной.
Внутри шатра располагалась целая роща из пахучих кустиков, каждая ветка гнулась под тяжестью множества птичек самых разнообразных видов; птички эти, словно присевшие передохнуть, являлись точной копией настоящих птиц со всех четырех сторон света, они были украшены их оперением и выглядели как живые... Когда их брали в руки, обнаруживалось: либо под искусственным оперением зажарена именно такая птичка, либо тушка ее открывалась, а внутри находились другие деликатесы. Сиденья из дерна, свободно расставленные рядом с небольшим земляным возвышением, покрытым цветами, служили гостям столами и стульями, такой обед на свежем воздухе напоминал охотничий привал в прохладном лесу.
