Отчасти внутренний город повторял наружный: великолепные, величественные строения в центре лучились лучезарной магией, тогда как у стен теснились более скромные постройки сугубо практического назначения.
В стороне от них можно было увидеть один из самых непритязательных образцов такого рода архитектуры — приземистое, лишенное окон здание, точнее два надземных этажа. В действительности эта цитадель сил государственной безопасности и обеспечения порядка была огромна, но лишь те несчастные, кто попадал в поле зрения этих служб, узнавали, что подземная часть здания, с ее лабиринтами, туннелями и сводчатыми казематами, намного превосходит надземную.
Самые нижние уровни представляли собой некое подобие пчелиных сот: сеть каменных коридоров с бесчисленными, совершенно одинаковыми ячейками запертых камер. В конце одного из самых удаленных туннелей находилась едва ли отличавшаяся от прочих каморка, все убранство которой составляли жесткие нары и деревянная бадья. Слабое заклятие обеспечивало тусклый свет.
На нарах сидела женщина. Ее не кормили и не поили, лишили обуви и привычной одежды, отобрали ремни, ленты, шнурки — все, с помощью чего можно причинить себе вред, — и переодели в длинный, до лодыжек, бесформенный балахон. То обстоятельство, что она испытывала отвращение к закрытым пространствам, граничившее со страхом, добавляло ей страданий.
Допрашивали узницу почти беспрестанно и, хотя ответы ее никоим образом не устраивали вопрошающих, пыток к ней пока не применяли. Она понятия не имела, сколько это продлится, но если поначалу несправедливость происходящего повергала ее в ярость, то теперь усталость и отчаяние приглушили это чувство до горькой обиды.
Женщина пребывала в одиночестве вот уже несколько часов. Во всяком случае, так ей казалось: в неменяющейся обстановке подземной тюрьмы следить за ходом времени было затруднительно. Возможно, уже наступил вечер, но утверждать это наверняка она бы не стала.
Узница настолько привыкла к тишине, что когда где-то снаружи хлопнула дверь, она невольно вздрогнула. Послышались голоса, отдававшиеся эхом шаги звучали все ближе. Процессия свернула в коридор, шарканье ног прекратилось у дверей ее камеры.
В замке повернулся ключ, и дверь со скрипом отворилась. Женщина напряглась.
В дверном проеме на фоне света куда более яркого, чем скудное освещение камеры, обрисовалась фигура рослого, тощего как скелет человека. Он сделал шаг вперед, оставляя в коридоре сопровождавших его людей.
Вошедший был совершенно лыс, с тонкими губами и пронзительными голубыми глазами, а резкие черты его лица вызывали в памяти образ питающегося падалью стервятника. Возраст его определению не поддавался, однако, скорее всего, ему было около шестидесяти. Неброская, но дорогая одежда выдавала в нем чиновника высокого ранга.
Женщина узнала его мгновенно. Узнала и удивилась так, что удивление, вероятно, отразилось на ее лице.
Войдя, он закрыл за собой дверь, оставив эскорт снаружи. Разумеется, люди такого ранга никогда не ходят без эскорта.
До сих пор ей не доводилось встречаться с этим человеком лично — как правило, это выпадало на долю тех, кто попал в серьезную переделку, — но несколько раз она видела его издали, не говоря уж о том, что помнила этот облик по портретам и статуям. Узница рассеянно подумала о том, что ей, наверное, следовало бы встать и поприветствовать важного гостя поклоном, но, прежде чем женщина успела шевельнуться, он с улыбкой произнес:
— Капитан Ардакрис.
Хотя его слова и не прозвучали как вопрос, она кивнула.
— Ты знаешь, кто я? — поинтересовался посетитель.
— Да, — отстраненно ответила она, но тут же взяла себя в руки и повторила: — Да, господин. Ты Лаффон, комиссар Совета по внутренней безопасности.
— Правильно, — промолвил комиссар с той же улыбкой и, указав на койку, спросил:
— Можно?
Кивнув, она подвинулась. Лаффон пристроился рядом с ней, посмотрел на нее и сказал:
— Серра, тебе нужна моя помощь.
— Мне?
— А разве нет? — спросил он с доброжелательным удивлением. — Разве ты не хочешь покончить с этим делом раз и навсегда?
— Ну... конечно хочу. Но что я могу сделать, кроме как говорить правду?
— Может быть, что-то посущественнее.
Сам факт его присутствия подчеркивал серьезность ситуации, и она не могла не испытывать тревоги.
— А что посоветуешь мне ты, господин?
— Объяснить, что произошло. Я имею в виду смерть сына избранного принципала.
— Я уже рассказывала эту историю не один раз. Зачем мне...
— Сделай для меня одолжение, повтори еще, можно кратко.
Серра вздохнула.
— Мое подразделение получило задание по ликвидации шайки торговцев одержимостью. Мы выслеживали этих негодяев почти месяц, обнаружили их логово и прошлой ночью начали операцию.
«Надо же, — подумала она, — прошлой ночью. А кажется, будто с той поры прошла целая вечность» .
— Фозиан повел себя как безумец: выскочил вперед, принялся орать и угрожать, а в результате нарвался на метательный топор. Могу добавить, что с его стороны это был далеко не первый случай нарушения дисциплины. Такие выходки вошли у него в привычку.
Лаффон помолчал, потом покачал головой.
— Нет, все было не так.
— Что? — опешила Серра.
— Это неприемлемая версия.
— Я думала, что приемлемой может быть только правда.
— Не для официальных целей, — доверительно сообщил ей комиссар.
— Может быть, господин сам расскажет мне, как было дело?
Женщина почувствовала, как к ней возвращается давняя ярость.
— Фозиан погиб как герой.
— Неужели? — только и смогла произнести Серра.
Ей хотелось, чтобы это слово прозвучало как можно более язвительно, но этого не получилось.
— Да, капитан. Он не пощадил жизни, спасая товарищей от опасности, в которую они угодили из-за неумелого командования.
— При всем моем уважении, господин, все было совсем не так.
— А вот Совет рассудил, что именно так, — сочувственным тоном указал комиссар.
Но у меня есть свидетели. Можно опросить моих бойцов.
— А, твои преданные боевые товарищи!.. Боюсь, все они подтвердили, что причиной гибели Фозиана послужило твое нерадение.
— Это не так, комиссар, — возразила она, понимая, что если ее люди и дали такие показания, то лишь потому, что их к этому принудили. — Все поставлено с ног на голову из-за семьи Фозиана.
— Я понимаю, тебе трудно на это решиться. Но ты можешь облегчить дело. Просто признайся в том, как все случилось...
— Как все случилось по твоим словам, господин.
— Признайся, и я обещаю, что добьюсь для тебя самого мягкого приговора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
