– Никак нет, сэр! – твердо ответил капитан Романофф.
– Почему? – удивился сеньор Родригес. – Я же хочу захватить Кубу, значит я должен туда попасть!
– Дело в том, сэр, что в судовом журнале записан наш курс – Северный Тропик и 90 градусов западной долготы, и пока мы не достигнем этой точки, мы не вправе изменить курс.
– Но почему, я не понимаю, почему?
– Потому что так записано в судовом журнале.
– Да, – Пабло Родригес задумался, – что ж, похоже, ничего не поделаешь, придется потерпеть до завтра. Скажи мне, добрый капитан, а завтра мы можем пойти на Кубу?
– Конечно, сэр, надо только сделать соответствующую запись.
– Бедная Куба, ей придется еще сутки стонать под коммунистическим игом!
В точке рандеву стояла белоснежная яхта, точно такая же, как «Каналья», и построенная на тех же итальянских верфях. К правому ее борту было пришвартовано странное плавучее устройство, похожее на огромную, пятиметровой длины, авиабомбу с прозрачным куполом кабины. Только специалист мог определить, что это устройство – не что иное, как сверхмалая советская подводная лодка «мокрого» типа «Тритон-1М», построенная не для подводной охоты или наблюдения красот морской глубины, а с целью наносить вред кораблям враждебных государств.
И только специалист удивился бы факту нахождения «Тритона» в нейтральных водах Мексиканского залива, тем более, что за все время советского военного судостроения их было построено всего тридцать две штуки, часть из них была списана, часть – утеряна во время боевых операций, а немногие оставшиеся находились на строгом учете Главного Разведывательного Управления, именуемого с легкой руки Виктора Суворова «Аквариумом».
В «Тритон» по штормтрапу спустились два человека в черных блестящих костюмах легководолазов, мини-лодка отвалила от борта яхты и сразу же ушла в прозрачную глубину.
Капитан зашел в рубку, уточнил координаты яхты, в очередной раз сверил время и вышел на палубу.
Веселье на спардеке набирало первобытную мощь оргии, которая на сей раз приняла совершенно разнузданный вид. Капитан брезгливо смотрел на то, как здоровые мужики, обладатели многомиллионных состояний, имеющие не только огромные плантации конопли, опиумного мака и кокаиновых кустов, но и тысячи людей, готовых встать под ружье, эти кокаиновые бароны, графы и виконты, скинув плавки, гонялись друг за другом с явным намерением не столько запятнать соперника, сколько поиметь его самым гомосексуальным образом.
Если бы капитан Романофф знал классику советской эстрады, то в этот момент обязательно вспомнил бы любимую русским народом песню – «Стоят девчонки, стоят в сторонке…», потому что невостребованные девицы действительно скромно стояли в стороне и только ввиду скупости одежды не теребили платочков. Они с любопытством наблюдали за сексуальными играми пьяных генералов наркобизнеса и обменивались скабрезными шутками. И еще два человека не принимали участие в буйных забавах. Двое мужчин на юте, у кормового флага, были почти трезвы и смотрели в сторону моря.
Одного из них капитан знал, он был частым и почетным гостем Пабло Родригеса, к тому же фотографии сеньора Хосе Фраго периодически появлялись на первых полосах крупнейших американских газет. Сеньор Фраго был главой Западного картеля колумбийской мафии и усердно разыскивался Интерполом и ФБР. Вторым был неизвестный капитану американец, поднявшийся на борт в бухте залива Апалачи, и, судя по тому, с каким уважением обращался с ним сеньор Хосе, являлся очень крупной шишкой в американском истеблишменте.
Капитан в который раз за день посмотрел на часы, крикнул рулевому: «Стоп машина!» – и подозвал к себе двух заскучавших девиц, блондинку и негритянку.
– Девочки, держитесь сейчас меня.
Девочки послушно вцепились в белый капитанский китель.
– Ну, не так буквально, просто будьте поближе…
– Капитан, почему стоим? – крикнул запыхавшийся Родригес.
– Нужно взять пеленг, – ответил, не оборачиваясь, капитан.
– Бери, добрый капитан, только не долго! – крикнул Пабло Родригес и устремился в погоню за вертлявым немолодым мужчиной с татуированным пауком на спине.
А капитан в сопровождении двух девушек пошел на бак, где устроился на стоящем у борта ящика со спасательными принадлежностями.
– Посидим пока здесь, – сказал он удивленным девицам.
По правому борту, за рубкой, стоял педик повар в белом кителе и высоком белом колпаке. Крепко вцепившись в непонятную ему корабельную железяку, он не отрываясь смотрел на голых мужчин, бегающих по прогулочной палубе. Повар кусал и облизывал пересохшие губы и имел вид человека, измученного жаждой и прикованного неподалеку от фонтана.
С трудом оторвав тело от нагретого солнцем белого железа рубки, повар-гей, пробрался сквозь клубок обнаженных мужчин и подошел к тем двоим, что беседовали на юте.
– Мистер Фраго, – нежным голосом сказал он, – не желаете ли получить на обед что-нибудь особенное? Я могу приготовить для вас любое блюдо…
Сеньор Фраго с удивлением обернулся, не сразу поняв, кто и зачем его беспокоит, и с любезностью истинно латиноамериканского джентельмена, которые, как известно, превосходят своей любезностью всех прочих джентльменом мира, ответил:
– Голубчик, я разборчив в женщинах, а не в еде. Готовь, что хочешь… Впрочем, нет, постой, сделай для нас с другом, – он указал взглядом на стоящего рядом американца, – чулетас де пуэрка. Тебе знакома кубинская кухня?
– Конечно, мистер Фраго, конечно. Я несколько лет прожил на Кубе. Так получилось…
– Ну и прекрасно, я буду с нетерпением ждать обеда, – и сеньор Фраго легонько коснулся пальцами щеки повара.
К несчастью, именно в этот момент судно качнуло, слегка, совсем немного, но этого было достаточно, чтобы повар потерял равновесие и, чтобы не упасть, обнял за талию сеньора Фраго. Тень брезгливости промелькнула на лице колумбийца, но он сказал лишь:
– Держитесь, мой друг, держитесь!..
И повернулся к американцу, продолжая прерванный разговор.
Повар-гей скользнул ладонью по талии наркобарона и лежавший в его руке конверт, тщательно упакованный в полиэтилен от нечаянного разрушения водой, опустился в карман белых шортов сеньора Фраго. Случайный наблюдатель мог бы подумать, что это записка страдающего от неразделенной любви педераста.
После чего повар поклонился и начал пробираться обратно к рубке, и со стороны было не понять, то ли он сторонится обнаженных мужских тел, то ли наоборот, стремится прижаться к ним покрепче…
Когда на горизонте появилась белая точка приближающегося судна, капитан открыл спасательный ящик и вытащил оттуда три ярких надувных жилета.
– Пригодится, – коротко сказал он девицам.
И в это время где-то в середине судна, как раз под прогулочной палубой, раздался взрыв. Заложенная в тротиле сила разорвала корабль надвое, взметнула в небо столб белой на солнце воды, смела с палубы людей, кресла, тенты и еще какие-то вещи, совершенно не нужные на морском дне, и оставшейся еще в себе мощью разнесла беспомощные, тонущие половинки яхты в разные стороны.
Прибывшая через полчаса белоснежная яхта, как две капли океанской воды похожая на погибшую «Каналью», подобрала капитана с двумя девицами – негритянкой и белой, повара-гея, живого и невредимого, но хранящего на лице то же выражение мучительной неудовлетворенности, а также привязанный к спасательному поясу труп сеньора Хосе Фраго, разыскиваемого половиной полиций мира.
В белых шортах сеньора Фраго оказался тщательно запечатанный в полиэтилен конверт, который вскрыли уже в полиции.
* * *
– Кажется, теперь – все, – сказал Сергачев, когда кончился ночной выпуск новостей.
Мы сидели в моем номере, теперь уже вчетвером. Светланка едва успела накинуть халатик, а я так и остался светить обнаженным торсом.
Петр Петрович достал баночку с леденцами, потряс ею и звонко бросил на стол.
– Закурить, что ли? – сказал он и неожиданно выругался, впервые за все время нашего знакомства.
И сразу же извинился:
– Простите, Светлана Михайловна.
– Ничего, если хотите, я тоже могу.
– Вот этого не надо. Я, можно сказать, за весь мир отвечаю, а ты – за одного Лешу Кастета, а он тебе повода для брани пока не дает, чему и радуйтесь.
Она тихо этому порадовалась, но все еще не понимала причину внезапной сергачевской вспышки.
– Что случилось-то, ребята? – спросила она, отпуская мою руку и запахивая халатик. – Может, кофе выпьем?
– Спать плохо будешь, – сказал Паша.
– А мы сегодня спать и не планируем. Правда, Леша?
– Правда, – неуверенно ответил я.
События разворачивались по предсказанному Сергачевым сценарию. Что будет дальше он тоже, видимо, знал. Увертюра кончилась, и все шло к тому, что скоро начнется моя сольная партия в этой рок-опере, где слово «рок» обозначает судьбу, а не способ перебирать струны гитары…
