Шок и холод сделали свое дело. Ральф не потерял сознания, и это было первое обстоятельство, которое помогло ему избежать смерти, причем, надо сказать, смерти полностью нелепой и бессмысленной, при совершенно фантастических и не поддающихся объяснению обстоятельствах.
Пришла боль. С ней проснулось осознание необходимости действовать, принимать решения. Ральф принял решение жить. Для начала, жить ради жизни. Потом уже ради того, чтобы попасть к своим. Не к этим, а к «настоящим» своим, рассказать им все, что он тут видел. Ну, а уж после можно будет смело мечтать и о Ландсхуте, и о соседке Анне… Хотя, сначала, конечно, о колбасках, жареных баварских колбасках с солеными претцелями.
«Мы обязательно закажем сразу двадцать. Зигфрид — известный обжора, так что, лучше уж быть запасливей. Зигфрид! Зигфрид не знает, что здесь произошло!»
В висках стучала кровь, боль под ребрами становилась сильней.
«Я не успею,— думал Мюллер,— надо стрелять… Где автомат? Черт! Как больно… Они забрали автомат. Зигфрид… Их там двое с капитаном, если только капитан не с этими заодно…»
Ральф робко попытался встать на ноги, и это, как ни странно, ему удалось. Определив, в какой стороне должен находиться бронетранспортер, он двинулся туда и сразу понял, что не успеет.
Со стороны поля раздался выстрел. А потом стало тихо. Ральфа мутило. Он присел на поваленное дерево, с трудом расстегнул шинель, пытаясь нащупать рану. Похоже, его старая привычка таскать в карманах всякое барахло сослужила добрую службу. Колода карт, две зажигалки, письма из дома, наконец, плотный свитер смягчили удар, взяли на себя часть длины острия клинка. Но кровь все равно продолжала сочиться из раны, а прямо перед глазами уже плыли достаточно плотные серые облака.
Ральф достал из правого кармана кителя маленькую серебряную фляжку с изображением легкомысленной арийки, полил место, откуда текла кровь, взвыл от боли, а потом залпом выпил остатки содержимого. Фляжку положил обратно в карман. Они с Зигфридом прибыли в лес в полном снаряжении, так что у него имелись медикаменты и бинты. Пытаясь кое-как перевязать рану, Ральф услышал несколько пистолетных выстрелов и крики. После небольшого перерыва, длившегося секунд десять, выстрелы возобновились. Он поднялся и снова пошел в сторону поля, так быстро, как только мог.
Выстрелы вскоре смолкли. Ральф уже видел край леса. Со стороны деревни послышался нарастающий гул. Над горизонтом заполыхали зарницы. Фронт ожил. Скорее всего, он был уже рядом с Мосальском. Не исключено, что русские части подошли совсем близко, ведь недаром же «эти» так торопились сделать свою странную работу.
Мюллер, донельзя ослабленный, растерянный, истекающий кровью, подумал, что из этого леса нет выхода. Чудесным образом избежав внезапной гибели, он обречен медленно умирать здесь, под окоченевшими деревьями, на краю старого русского кладбища.
Словно в подтверждение мыслей, в километрах двух от места, где он сейчас находился, там, где притулилась деревушка Хизна, бывшая ему вынужденным домом несколько месяцев, началась интенсивная стрельба. В деревне завязался бой. Пригибаясь, Мюллер вышел к полю. Метрах в трехстах он увидел бронетранспортер, огибающий небольшую рощицу. Он ехал в сторону, противоположную той, где находилась деревня и откуда доносилась отчаянная пальба. Вдруг Ральф заметил человека, уткнувшегося лицом в снег. Грубер. Слава богу, капитан к этой шайке отношения не имеет. Или «не имел». Похоже, Грубер мертв. Однако гауптман еще дышал.
На секунду-другую он приоткрыл глаза и прохрипел:
—Ты? Долго жить будешь. Живой… Живи.
Ральф склонился над своим начальником, расстегнул шинель и китель, сорвал жетон, отыскал документы, вытащил из кобуры пистолет, не забыв прихватить две запасные обоймы. Ефрейтора мутило все сильней. Шнапсу бы сейчас, но фляжка пуста. Водка была у Зигфрида… Где Зигфрид? Надо срочно выяснить, что с ним.
Мюллер бросил взгляд на капитана и, утопая в снегу, побрел к снежной колее, где совсем недавно стоял бронетранспортер. Там лежал Зигфрид. Мертвый. Дрожащей от холода и страха рукой Ральф закрыл ему глаза.
Хотелось кричать, но, глотнув ледяного воздуха, он лишь прохрипел чуть слышно:
—Что же я буду теперь делать, черт вас побери, Зигфрид, гауптман Грубер?!
…Ральф побрел обратно в лес. Рана, хоть и не тяжелая, но силы забрала — идти было до отчаяния трудно. Но Ральф твердо решил: надо запомнить место. Вдруг удастся когда-нибудь вернуться и узнать, что было в ящике, который штатские и эсэсовцы так тщательно запрятали под землей у Богом забытой деревни и из-за которого погиб его друг Зигфрид и потомственный вояка гауптман Грубер.
По дороге к месту, где его пытались зарезать, Ральф остановился у тела капитана, кое-как присыпал его снегом, а после присел рядом, совсем ненадолго, чтобы отдохнуть. Он отпил немного водки из фляжки Зигфрида и почувствовал, что… плачет. Слезы текли из глаз и почти тут же замерзали, превращаясь на щеках в тоненькие сосульки.
Мюллер сожалел о гибели Грубера. Ему было до боли жалко Зигфрида. Но сильнее всего он жалел себя, растерянного, раненого, одинокого, плачущего посреди безразличной и безжалостной русской зимы. Ральф не думал сейчас о том, что ни этот лес, ни это поле, ни та деревня за рощей, откуда все еще доносились выстрелы, ни населяющие ее жители не приглашали сюда ни его, ни Грубера, ни Зигфрида. Он не осознавал, что для хозяев этой земли мечтающий о баварских колбасках ефрейтор артиллерии был таким же непрошенным гостем, таким же чужаком, таким же лютым врагом, как и отдельные озверевшие от собственных преступлений эсэсовцы, сжигавшие в сараях жителей русских сел.
Ральф вернулся к месту, где спрятан ящик. Яму глубиной около двух метров они рыли два с половиной часа, преодолевая мерзлоту. Затем он и солдат СС тщательно закопали ящик, сверху насыпали целый сугроб. Мюллер отметил про себя, что место для «захоронения» выбрано странное, необычное. Очевидно было одно: выйти на след тайника случайно практически нереально. Разве что когда-нибудь, через триста лет, на этом самом месте пройдет линия какого-нибудь метро…
Действительно, ящик спрятали метрах в пятистах от кладбища, в молодом березняке, который никто не станет вырубать еще много лет. До проселочной дороги, лежащей под толстым слоем снега, от кромки леса нужно было пройти шагов сто пятьдесят. Место не отмечено естественными ориентирами, то есть, найти его можно только имея точные координаты, либо строго по памяти.
Место Ральф запомнил, равно как и все то, что сопровождало ритуал опускания ящика в яму. Да-да, иначе как ритуалом происходившее на глазах у Мюллера назвать было нельзя.
Стоя в стороне от того самого места, Ральф видел, как гражданские почти синхронно совершили странные, резкие движения руками. Потом, придвинув с помощью майора ящик к краю ямы, обвязали его с двух сторон веревками и начали медленно опускать, что-то бурча себе под нос. Что они говорили, Ральф не мог разобрать, но готов поклясться, это был либо очень плохой немецкий, либо иностранный язык. На торце ящика он различил надпись Ahnenerbe, Weisenfeld, а также табличку с незнакомыми знаками, которая выглядела примерно так:
А еще выше Мюллер увидел крест. Правда, несколько необычной формы: перекладина его была довольно резко скошена вправо. В надписи тоже присутствовал знак, похожий на этот крест, но там он скорее смахивал на букву «т».
Ничего подобного в своей жизни баварцу наблюдать раньше не доводилось. Он даже приоткрыл рот от удивления.
«Может, они просто хоронят важного чина из СС»,— подумал было Ральф, но тут же отогнал эту догадку как бредовую.
С другой стороны, происходящее и так было похоже на сон нездорового человека. Полчаса спустя он уже имел втрое больше оснований сомневаться в том, что бодрствует.
Майор приказал ему и солдату засыпать яму землей, что они и сделали, причем, солдат, похоже, знал, что происходит. И как раз в ту самую минуту, когда Ральф набрался смелости и решил заговорить с эсэсовцем, тот ударил его штыком.
И вот теперь Ральф сидел прямо на снегу, у места, где зарыт ящик. Он вспомнил изображение креста, слово Вайшенфельд, в котором угадал название баварского города, незнакомое слово «Аненэрбе», и еще еле различимые знаки вперемешку с буквами, из которых было составлена главная надпись на ящике, что-то вроде «FHTMRMNM» или «HFIMMBRM», где некоторые буквы заменяли символы.
«Понятно, что они торопились, и долго-то не думали, где спрятать ящик,— рассуждал про себя Ральф.— Русские уже на подходе… Но почему тогда они не повезли его дальше, к нашим? А, ну да, еще неизвестно, кто тут для них наши, а кто — враги. Они же убили всех… почти всех, кто был не с ними, всех, кого Грубер позвал штатским помогать и этому майору. Да и самого Грубера».
