* * *
Надо сказать, что мне теперь уже было более двадцати одного года, что по меркам нашего мира соответствует дряхлому старику. Только в свой двадцать один год я был молодым и сильным воином, что было совсем необычно. Я сам почти не думал об этом в начале, да и племя воспринимало это как норму. Просто они были слишком тупыми, чтобы понять, что я слишком стар, чтобы быть молодым и сильным. Они не думали о возрасте никто и никогда, просто воспринимали как данное то, что со временем слабеют и умирают. И если бы... Никто больше и не задумался бы о том сколько мне лет. Только наступило время, и я стал подумывать о своих годах сам, я был молод и силён, а прожил уже очень долго, и вот уже подрастает мой сын... Все те люди, что более двенадцати лет назад были моими сверстниками, людьми моего возраста, при которых я убил того льва, что помог мне наладить контакт с племенем теперь уже были мертвы, все. Только те, кто был в те времена детьми, теперь уже были членами племени в почтенном возрасте. А я был всё также молод, и последние несколько лет почти и не менялся даже. Но додумать и осмыслить происходящее, мне тогда было не суждено.
Как-то раз я возвращался с охоты, прошёл ограду, вошёл на территорию стойбища, и здесь было тихо, и все молчали. Я окрикнул сына, но он не отозвался. А всё племя молчало, не было ни шума, ни гвалта детей, все боялись, и я увидел их страх.
-Где мой сын?
-Никто не сказал ни слова. Все молчали, сидели и боялись.
Я понял, что всё совсем не так как должно быть. Внимательно осмотрелся, посреди поляны стойбища земля была утрамбована, кто-то явно хотел скрыть следы, и я увидел почти свежую кровь, ей не более двух часов. Я осмотрел полянку, здесь явно кого-то тащили, и догадаться кого было не сложно, ведь сегодня сын остался в стойбище и не пошёл со мной на охоту, потому что ему надо было сшить себе новую куртку, а это непростая, долгая и трудоёмкая задача.
Я пошёл по следам, вышел за пределы ограды стойбища, здесь следы того, что кого-то тащили, уже никто не скрывал. Я быстро побежал по следу, мой путь был недолгим, минут через пять я нашёл сына, он лежал голый, видимо с него сняли все сшитые мной и им вещи, потому что моя одежда очень ценилась в племени, но никто кроме меня не умел столь искусно шить, череп моего сына был проломлен. Мне сразу всё стало ясно, я присел на корточки пощупал пульс, его конечно не было. Можно было не проверять, он явно был мёртв уже несколько часов. Его убили, судя по уликам, ударом камня по голове, возможно даже ударом сзади. Да, моей ошибкой было то, что я оставлял сына одного в стойбище, полагая, что среди людей безопаснее, чем в лесу среди зверей, на самом деле куда безопаснее было за пределами стойбища. А правильнее было всегда брать сына с собой. То, что племя ненавидело нас, но боялось и уважало только меня, но не моего сына, я видел и давно знал. Я ничего не делал, не знал и не ожидал, я пренебрёг здравым смыслом, и мой единственный ребёнок был мёртв. Впрочем, тогда я просто не понимал, что такое вообще может произойти, потому что никогда в моей жизни подобного не происходило. Худшее то, что Йоти и Вира появились у нас недавно, и не успели родить нам никого, и может, и не родят вовсе, ведь с ними спали не только мы, но и всё племя. Больше детей у меня не было, они убили моего единственного ребёнка, и это требовало отмщенья. Мне было обидно. Да мой сын не был великим воином, не отличался тигриной смелостью и ловкостью, но он был искусным рукодельником, у него золотые руки, что на самом деле гораздо важнее и ценнее, чем быть смелым воином, а главное он был умным, гораздо умнее, чем остальное племя. Я долго учил его ремёслам, рукоделию, всему что знал и умел сам. С ним было интересно говорить, работать, учить его. Мой сын был единственным в племени, с которым можно было действительно интересно обсуждать любой вопрос, и он единственный кто работал с камнем, костью и ниткой почти столь же успешно и старательно как я, все остальные были так, тупыми полу обезьянами. И максимум на что были способны мои тупые соплеменники, это спустить со зверя шкуру, кой как отскоблить остатки мяса, помыть и просто накинуть на себя. Да и то, они делали это не потому что понимали ценность одежды, а просто пытались подражать моим действиям. В то время как моя кожаная амуниция была почти полноценной одеждой и вызывала жгучую зависть. И мой сын, кстати, не был злым и жадным по своей природе, не был садистом, как те, кто его нередко травили и оскорбляли, он был добрым и покладистым, строил общество вокруг себя, а не разрушал. Частенько делал полезные для племени вещички и дарил их людям просто так на общее пользование. Он был хорошим. И вот их благодарность.
Я развернулся и быстро пошёл к стойбищу, меня распирала ярость и злоба, и быть может, это было глупо возвращаться к племени так, днём, и пытаться наказать кого-то прилюдно. Но злоба затуманила мой рассудок, и как же иначе? И теперь я превратился в того льва, что полез за мной на дерево, не понимая, что так и было задумано охотником изначально. Но одно дело судить других, другое дело наступать на грабли самому. Хотя тот, кто убил моего сына, тоже не обладал стратегическим мышлением, и вёл себя как трусливый запуганный зверёк, испугавшийся своим жалким свинячьим сердцем и куриным мозгом возмездия. Зверёк, который понял, что за содеянное придётся отвечать уже после совершения действия. И самое обидное, я понимал, они убили его не зато, что мой сын задирался или вёл себя как свинья. Они убили его просто ради его вещей, ведь моему сыну принадлежало много искусно сделанных вещичек и оружия, которое тот сделал своими руками, либо мои подарки ему, именно поэтому он был голым, соплеменники ограбили его. Убивая они хотели получить его вещи, но не понимали, что после его смерти, уже некому будет делать эти вещи, которые, кстати, скоро придут в негодность. Просто, например, какому-нибудь полу вождю или Киви приглянулись сапоги моего сына, именно сейчас, сиюмоментно, и он очень захотел их иметь, сделать сапоги сам он не мог и не умел, и потому решил просто отнять. Такое происходило пару раз в прошлом, правда тогда я жестоко наказывал тех, кто отнимал вещи моего сына, а теперь... Теперь... Да, типичная психология человеко-животных во все времена, увидел у чужого человека красивую побрякушку, захотел обладать ею, убил и ограбил. А ещё наложились такие факторы как жадность, безнаказанность, видимая слабость жертвы, стадный инстинкт, ощущение себя частью большой стаи, долговременная ненависть и банальная зависть. Потому что на самом деле, если ты животное хочешь обладать хорошими сапогами, возьми и сделай сам, не можешь сделать сам сапоги, сделай что-то другое, обменяй. Не умеешь делать сам, терпи, но не грабь. Просто, если ты не умеешь работать сам и делать что-либо, не можешь заработать, то не разевай рот на то, что не заслужил, на чужое. Но людо-звери никогда не понимали такой простой справедливой истины. Никому из нападавших и в голову не пришло, что эти вещи принадлежат моему сыну потому что он сделал их своими руками, и только поэтому никто не имеет права их отнимать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
