Моа убрала руку, и разноцветное марево втянулось в диск, остались только языки тумана, окутывающие ее ладонь. Стена опять стала сплошной.
– Эта штука открывает двери, Турпан, – выдохнула Моа. – Она откроет дверь куда угодно.
Ему хотелось обнять ее, но он не посмел, ведь на ее руке по-прежнему был загадочный диск Угасших. Тогда Турпан посмотрел вдоль коридора в обе стороны и выбрал направление. Все, что они хотели взять с собой, осталось в захваченном логове, у Турпана была только сумка с долей добычи, выделенной Аньей-Джаканой. Ну и ладно.
– Бежим, – сказал он.
И они побежали, оставив воров в логове гадать, каким образом их жертвы сумели раствориться в воздухе.
1. 8
Перед рассветом Ваго обычно беседовал с картиной, прислоненной к стене. Это было самое спокойное время: Креч не работал, и поэтому трубы и клапаны не гудели и не щелкали, комнату заливал лунный свет. Ваго стоял у окна, его тощее тело из металла и мышц наполовину скрывала темнота. Он делился с картиной своими мыслями. Картина никогда ему не отвечала. Но она его слушала.
Это была маленькая картинка в бронзовой раме. Когда он ее нашел, полотно закрывала ткань, покрытая давнишним слоем пыли. Больше ничего такого в башне не было. Ваго гадал, как эта картина оказалась здесь и почему хозяин оставил такую интересную вещь в комнате наверху, куда так редко заходил.
Картина изображала берег одного из каналов Орокоса. На переднем плане струилась вода, быстро текла слева направо. Чуть дальше красовались висячие галереи и мосты, виднелись двери и унылые витрины магазинов, расположенных на разных уровнях. На заднем плане вздымались высокие шпили и громадный темный храм. Ваго казалось, что он знает это место, вот только откуда?..
На правой стороне картины, на берегу канала, облокотившись на перила, стояла девочка и смотрела вниз, в воду. Белые волосы падали ей на лицо. Платье выглядело дорогим – значит, девочка была из богатой семьи. И никак не из гетто, это уж точно.
Когда Ваго смотрел на картину в прошлый раз, девочка выглядывала из окна магазина и вид у нее был такой, будто ей смертельно скучно. А еще раньше она, весело улыбаясь, махала ему рукой с моста. Несколько раз Ваго совсем ее не находил и очень пугался. Он считал девочку своим другом, ведь больше у него никого не было. Но она всегда возвращалась, рано или поздно. И она его слушала, хоть и не отвечала. Он это видел.
– А ты знаешь, где сейчас тот, кто создал меня? – спрашивал он у нее.
Воспоминания Ваго о том времени, когда его создали, были размытыми и путаными. Он смутно помнил какую-то камеру, черные металлические стены и решетку на двери. Люди в черных халатах осматривали его, и он их боялся. Однако две вещи он мог вспомнить ясно. Во-первых, лицо – Ваго видел его сквозь округлое окошко какого-то бака или цистерны. Худое, суровое лицо, которое Ваго знал лучше, чем свое собственное. Во-вторых, имя: Тукор Кеп. Оно могло принадлежать только создателю. Тому, кто дал Ваго жизнь.
Куда исчез Тукор Кеп? Или, точнее, куда исчез Ваго?
Голем не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он оказался в этой башне. Он попал сюда, когда его память еще окончательно не сформировалась, он был все равно что новорожденный, не понимал, что происходит вокруг. Креч нашел его здесь утром после особенно яростного вероятностного шторма. Шторм-Вор выхватил Ваго оттуда, где его создали, и перенес сюда. Ваго представлял себе отчаяние своего создателя, когда тот обнаружил его исчезновение, и очень горевал. Но он не знал, как вернуться обратно.
Он погладил длинными пальцами мертвую птицу, висящую у него на шее. Креч в приступе доброты (которые случались с ним очень редко) обработал ее консервирующей жидкостью, чтобы остановить гниение, а потом вернул Ваго. Теперь ее крылья были тесно прижаты к телу и не слишком мешали голему. Эфемера перестала над ним смеяться и теперь лишь презрительно фыркала. Но Ваго нравилась птица, и ему казалось, что девочке на картине она тоже нравится. Когда он в первый раз показал ей птицу, она от изумления открыла рот.
Когда Креч хотел поработать, он посылал Эфемеру наверх за Ваго, и голем послушно приходил. Он оказался полезным помощником в мастерской. Высокий рост позволял ему доставать до самых верхних полок. Пальцы его отличались необычайной гибкостью и силой и отлично подходили для тонкой работы. Ваго с одинаковой легкостью мог раскрошить камень, зажав его в щепоти, или вдеть нитку в иголку с первой попытки.
В мастерской было жарко и царил полумрак, островки яркого света создавали только лампы под колпаками, которые хищно нависали над рабочим местом Креча. Здесь громоздилась печь для обжига керамики, вращалась пила и завывал токарный станок, гудели паяльная лампа и динамо-машина, отбрасывающая тонкие раздвоенные лучи света. И повсюду стояли изделия Креча: манекены, фарфоровые статуэтки, миниатюрные фигурки животных и крошечные храмы; рожицы, которые копировали выражение лица того, кто на них смотрел; кошки на колесиках, которые гонялись за мышками на колесиках, – их притягивала к мечущимся мишеням какая-то таинственная сила, непонятная для Ваго. Еще тут были механические летучие крысы, непрестанно расправляющие и складывающие крылья. Свои собственные крылья Ваго опасливо прижимал к спине, чтобы ничего не уронить.
Всякий раз, возвращаясь сюда, он находил что-то новое и удивительное. Даже в незаконченном виде творения Креча были произведениями искусства. Креч был игрушечных дел мастером, и его игрушки считались одним из чудес Орокоса.
«Но те, кто сделал тебя, могли бы меня кое-чему научить, – не раз говорил он Ваго. – Как бы мне хотелось разобрать тебя и посмотреть, что там у тебя тикает…»
Ваго это не нравилось, и он помалкивал насчет Тукора Кепа. Однажды он спросил у Креча, не знает ли он, кто его сделал, но тот сказал только, что «у него есть кое-какие подозрения», и больше ничего объяснять не стал. Ваго не решился настаивать.
Сегодня утром Креч пребывал в отвратительном настроении, потому что плохо спал ночью. Ваго со страхом поглядывал на трость, стоящую у рабочего стола старика. Хозяин сгорбился над какой-то крошечной игрушкой, усыпанной драгоценными камнями, и, подслеповато щурясь сквозь темные очки, легонько постукивал по ней иголкой. Ваго затаился в уголке и постарался стать как можно более незаметным. Он уже давно усвоил, что Кречу, когда он не в духе, лучше под руку не попадаться. Ваго знал: стоит ему сегодня сделать хоть один неверный шаг – и ему достанется. Он гладил свою птицу на груди и настороженно следил за хозяином.
– Ох, мои глаза… – простонал Креч, потирая лоб. Он уже давно жаловался на зрение, оно становилось все хуже, и работать ему было все тяжелее. – Ваго, поди сюда.
Голем приблизился и навис над стариком.
– Подержи это, – приказал Креч, показывая на усыпанную камнями игрушку. Это был жук из сверкающих нитей, тонких, как нити сахарной ваты. – Только осторожно!
Ваго сделал, что велено: сжал жука в пальцах и стал держать неподвижно. Жук оказался более прочным, чем выглядел, но Ваго все равно было страшно сжимать его, пусть и совсем легонько. Он боялся его сломать. Так он и знал, что Креч поручит ему что-то вроде этого. Старик словно искал предлога избить его.
– Хорошо, хорошо… – пробормотал Креч. Он склонился еще ниже и снова начал царапать жука иголкой. – Теперь немного поверни. В другую сторону. Хорошо.
Креч проворно обрабатывал жука со всех сторон острием иглы, счищал крохотные песчинки и крупинки металла, которые застряли по краям драгоценных камней. Ваго немного успокоился. Может, тут и нет подвоха, просто жук слишком маленький, чтобы зажать его даже в самых миниатюрных тисках, вот Креч и попросил Ваго. Если не сжимать его сильнее, чем сейчас, все будет хорошо.
– Как ты думаешь, для чего тебя создали, Ваго? – рассеянно спросил Креч, не отрываясь от дела.
Ваго благоразумно промолчал. Креч решил, что голем не понял смысла вопроса, и продолжал:
