– Кому именно? – вздохнула я. – Мудвину, следователю или папаше моему? Может, еще и Никитке оторвать за компанию, чтоб уж был комплект?
– Да уж, целая яичница получается, – хмыкнула Варечка, наливая себе в бокал остатки красного вина, бутылка которого уцелела в секретере. Эндрю хоть и французский коммунист, а вкус у него отменный, у чертяки. Вино было вкусным, я выпила почти всю бутылку, пока Варечка ехала домой.
– Самое поганое, что завтра мне на работу. Даже не представляю, как я туда пойду. А что, если он опять меня вызовет? – волновалась я. – И вообще, мне теперь хочется оттуда уволиться, но я не могу представить, где прямо сейчас найти место с нормальной зарплатой.
– Можно подумать, ты зарабатываешь золотые горы! – возмутилась Варя. – Такую работу можно за три дня найти.
– Ты думаешь? – нахмурилась я. При ее решительности и уверенности в себе – возможно. При моей закомплексованности и мании преследования – это было посложнее. С тех пор как мы с Варей встретились, я, конечно, достаточно сильно изменилась. Я хотя бы перестала дергаться от каждого звонка в дверь и чувствовать постоянную слежку. Уже неплохо. И я не теряла дара речи, если меня спрашивали о моей семье. Когда Варя встретила меня на Тверском бульваре, я испытывала определенные проблемы даже с тем, чтобы попросить прикурить. Я дрожала от холода, так как почти целый день провела на этой лавочке в хлопковом платьице на тесемках – единственном, что не отобрал у меня отец, когда я уходила из дома. Я помню, как влетела домой, крутя на пальце ключи от «Тойоты», и потребовала, чтобы отец раз и навсегда оставил меня и мою личную жизнь в покое, если хочет, чтобы я вообще согласилась считаться его дочерью. Это был неверный ход.
– Что? Ты, мелюзга! Языком-то не мели, а то я его тебе укорочу! – немедленно взбесился отец.
– Не посмеешь! – самонадеянно гаркнула я. – И имей в виду, я все знаю.
– Да ну! Ты что ж, как Господь Бог? – нехорошо усмехнулся он. Я говорила, что мой отец – человек весьма религиозный? Ну, во всяком случае, в его представлении, он очень даже верит в Бога. Он носит крест на груди, крестится прежде чем начать переговоры, а иногда кидает мелочь нищим из автомобильного окна.
– Я знаю, что ты подкупил Никиту, чтобы он на мне женился. Как ты мог?! – Я была возмущена, я жаждала извинений. Они не прозвучали.
– А что делать, если ты такая долбанутая! Кто тебя возьмет, с таким гонором! Ты бы хоть жрала получше, что ли? Скоро будешь в щели проваливаться, мечта бультерьера!
– Я тебя ненавижу!
– И что? Кого интересует твое мнение. Ты – моя! И пока ты носишь мои цацки, катаешь свой тощий зад на моей тачке и тратишь мои бабки – будешь делать, что я скажу. И за Никиту замуж ты пойдешь!
– Ни за что, – замотала головой я.
– А не пойдешь – лишишься всего. Имей в виду, я не шучу. Мне уже надоело потакать твоим капризам. Я думал, устрою все по-хорошему, а ты – опять туда же. Финтить? Не позволю!
– Да пошел ты со своими деньгами! Я вообще не хочу тебя знать! – разрыдалась я, а он подошел ко мне, взял за плечи, встряхнул, как какую-то тряпичную куклу, и рявкнул:
– Тогда пошла вон. На коленях приползешь.
– Не дождешься! – хлюпала я. После чего у меня были изъяты: ключи от «Тойоты», кредитки и вообще весь кошелек, сумка с документами, ключи от дома и даже косметичка. Я схватила с вешалки бархатный пиджак, но отец вырвал его у меня и демонстративно оторвал воротник.
– Свихнулся? – заорала я, а отец только расхохотался и добавил:
– Если хочешь уходить – уходи. Тут твоего вообще ничего нет. Голой пойдешь!
– Что? – Я помню, как у меня от ужаса расширились глаза. Мать с бабулей сидели в комнате ниже травы тише воды и не высовывались. Я могла их понять, ведь больше всего на свете отец ненавидел, когда ему сопротивлялись. Малейший намек на непокорность мог закончиться травмами разной степени тяжести. Я знала это, но никогда еще его гнев, его звериная злоба не накрывали меня с головой. Все-таки я была его единственная дочь.
– Ну что? Уже не так весело, да? – еще безумнее засмеялся он. – Без папиных бабок-то?
– Я ненавижу тебя! – крикнула я и в чем была выскочила на улицу. А именно – в босоножках и в платье на лямках. Лето же все-таки. Тепло же. А когда ты привыкла передвигаться на «Тойоте» или на «Порше» твоего друга, наличие пиджака не кажется таким важным. В тот день, совсем как сегодня, я бежала по улице, не останавливаясь, пока не сломала каблук и не вывихнула ногу. Слезы лились у меня из глаз, я отворачивалась от людей. Больше всего в тот момент я боялась именно их. Я просидела несколько часов, как парализованная, на скамейке в парке, совершенно не зная, что делать дальше. Пока ко мне не подошла она – Варечка. И, честное слово, я понятия не имею, что бы я делала, если бы не она!
Глава 4
Материальная девушка
Что придется увольняться, мне стало совершенно ясно, как только я пересекла порог родимого гадюшника следующим утром. Еще лежа в кровати, я осознала, что работать под руководством Мудвина не представляется возможным. Вопрос, собственно, состоял не в том, что делать, а в том, как заставить себя встать с кровати. Вся моя с таким трудом выстроенная самостоятельная жизнь трещала по швам, а я лежала в кровати, слушала «Бухенвальдский набат» моего будильника и изобретала поводы, чтобы на работу не пойти.
«Что мне там делать?» – думала я, теребя пальцами ноги кошку, улегшуюся прямо мне на щиколотки. Если верить некоторым, кошки вот так бухаются только на тех, кому плохо, кому нужна срочная кошачья помощь. Мне нужна была реанимация, так мне не хотелось шевелиться и особенно думать. Чтобы жить – надо работать, это я за прошедший год усвоила четко. И существование без гроша в кармане мне не нравилось совершенно. Однако все-таки придется уволиться, потому что, только представьте, какими глазами теперь на меня все будут смотреть. Устроила безобразную сцену, вынесла сор из избы. В милицию побежала, дура.
«Не пойду!» – подумала я и перевернулась на другой бок.
«Чтобы уволиться, надо пойти на работу. Ты хочешь проблем?» – сказала я самой себе. Здравый смысл, а заодно неприятные воспоминания о блуждании по городу без денег заставляли сохранять объективность. Проблем я не хотела, но, боюсь, они хотели, жаждали меня. Я выползла из-под одеяла, смахнув кошку, и поняла, что ко всему прочему у меня еще и мигрень. Головная боль наступала откуда-то изнутри, просочилась сквозь виски и словно разломила лицо напополам.
«О-о-о!» – простонала я, добравшись до кухни. Слава богу, никого из лиц иностранного происхождения в кухне не наблюдалось, я была одна. Только стиральная машинка крутила чьи-то вещи, надрывно гудя. Машинка у нас с Варечкой была старая, Ленина видавшая, на ладан дышащая. Странно было, что она до сих пор еще не развалилась, особенно учитывая, сколько людей стирало в ней свои запыленные одежды. Включая меня. Теперь я уже отлично справлялась со всей этой бытовухой, хотя, надо признать, так было не всегда.
