покажем, черная образина.
— Вы не смеете его трогать! Не смеете! — воскликнула в ужасе Аннета. — Это знаменитый артист. Пьер Трувиль. Его знают в Германии. Вот его венок из Гамбурга.
В комнату вбежали еще три солдата.
Они искрошили своими сапогами лавровые венки, висевшие на стенах, и среди них гамбургский, с широкой полинявшей шелковой лентой. Они оттеснили Пьера от Аннеты, жестоко избили и связали его.
Аннета уже не могла кричать. Широко раскрытыми от ужаса глазами она следила за происходящим. На мгновение в открытых дверях мелькнуло лицо отца и сразу же исчезло. Неужели отец бросил их, оставил ее на поругание? Но что мог сделать старик с этими зверями? Пьер… Они связали Пьера… Вот они уже идут к ней…
И вдруг все остановилось. Немецкие солдаты застыли и, точно по команде, вскинули правую руку вперед.
В дверях, рядом с доктором Мишле, стоял коренастый немецкий офицер в пенсне. На рукаве его кителя виднелась эмблема: череп и скрещенные кости.
— Хайль Гитлер, — спокойно сказал офицер. И все солдаты рявкнули:
— Хайль!..
— Что вы здесь делаете? Кто разрешил заниматься мародерством? Вон!
Солдаты беспрекословно подчинились. Только белокурый верзила скрипнул зубами, проходя мимо связанного Пьера, а розовощекий мальчик с сожалением посмотрел на Аннету.
Офицер подошел к Пьеру, сам развязал его и помог подняться.
— Прошу извинить, мадам Трувиль, и вы, господин Трувиль, — сказал офицер на хорошем французском языке, почти без акцента, и приложил палец к фуражке с высокой тульей. — Увы, война! Солдаты понесут должное наказание. Разрешите представиться — подполковник Фенстер, доктор искусствоведческих наук. Мы высоко ценим ваш талант, мадам, и талант господина Пьера Трувиля. Я имел честь слышать господина Трувиля в «Аиде», «Фаусте» и «Отелло» в Берлинской опере несколько лет назад. Разрешите, господа, заверить вас в полном уважении немецких властей. Вас никто больше не тронет. Вы будете обеспечены необходимым питанием. Я надеюсь еще услышать ваши несравненные голоса в Парижской опере. Еще раз извините. До свидания, господа.
Он поклонился и вышел.
Долгое время молчали.
— Чудеса, — буркнул наконец доктор Мишле. — Хорошо, что я встретил этого эсэсовского доктора. Вальпургиева ночь с неожиданным финалом. Понятно?
— Я говорила, папа, что вы в них ошибаетесь, — чуть слышно сказала Аннета. — Теперь все будет хорошо. Я поправлюсь. И Пьеру никуда не нужно бежать.
— Нельзя верить этим фашистам, — сумрачно возразил доктор, разжигая трубку. — Пьеру именно сейчас надо воспользоваться моментом и бежать. Бежать в Бордо, в Марсель, к черту на рога. Но бежать. Попятно? Будьте мужественны, Пьер. Вы ведь солдат.
— Я остаюсь, доктор, — сказал, вставая, Пьер. — Париж предан. Армия разбита. И я больше не солдат. Я остаюсь с Аннетой.
5
На другой день подполковник Фенстер прислал с солдатами огромную корзину вин, всевозможных закусок, фруктов и букет орхидей, любимых цветов Аннеты.
Доктор Мишле мрачнел с каждой минутой. Он хотел отправить обратно и закуски, и цветы, но Аннета воспротивилась.
— Я вас не узнаю, папа, — сказала она. — Мы ведь здесь хозяева, и нельзя быть невежливыми. Если все немецкие офицеры так же любезны, как этот подполковник, разговоры о каких-то там зверствах явно преувеличены.
— Боюсь я данайцев и дары приносящих, — резко ответил доктор. — Что-то здесь не так. Какая-то двойная игра. Понятно? Он хочет нас купить, этот гестаповский доктор. Зачем, для чего — я еще не понимаю. Но я не прикоснусь к этим продуктам.
— К чему такие переживания! — воскликнула Аннета. — Это ведь наши продукты. Я узнаю вина из погребов Мильпо. Если даже ты прав, пусть лучше эти вина достанутся французским актерам, чем немецким солдатам. Пьер, да говори же, убеди папу.
Но Пьер молчал. Все эти часы после немецкого вторжения он молчал. Ночь он пролежал без сна, напряженно глядя в потолок, на котором охотилась златокудрая Диана. Все смешалось. «Черная образина…» Он не мог теперь понять, кто друг, кто враг. Последнее крепкое рукопожатие Поля Мильпо и трусливое поведение генерала Бриссо. Мертвые дети, лежащие на откосах дорог, мерзкая ухмылка вчерашнего солдата и предупредительная почтительность эсэсовского подполковника. Он никогда не был силен в политике, он не мог распутать этот страшный клубок…
— Пьер, говори же! — настаивала Аннета.
— Надо подумать об Аннете, — тусклым голосом сказал Пьер, глядя в пол, на котором еще валялись растоптанные листья лавровых венков. — Ей нужны фрукты и вино. Она должна поправиться.
Это решило вопрос. Доктор Мишле, сердито запыхтев трубкой, ушел в свой кабинет. Пьер уложил утомленную Аннету.
В передней снова звякнул звонок. Пришел подполковник Фенстер.
Он был в штатском.
— Как здоровье госпожи Трувиль? — спросил Фенстер, пожимая руку Пьера. — Как ваши ушибы, господин Трувиль?..
— «Ушибы», невесело усмехнулся Пьер и указал гостю на кресло.
— Я очарован Парижем, — помолчав, сказал Фен-стер. — До войны я считал своим долгом хоть раз в год побывать в Париже, побродить по бульварам, навестить Лувр. Лувр и Дрезден. Это два равноценных алмаза в короне мирового искусства, а теперь темные пятна вместо прекрасных полотен на стенах Лувра… Война! С какой горечью созерцал я воронки на прекрасных парижских бульварах.
Пьер настороженно слушал немца. К чему все эти слова? Зачем он пришел? Что ему нужно от Пьера? Или, может быть, от Аннеты? Перехватило дыхание.
— А Парижская опера?.. — продолжал подполковник. — Но мы ее восстановим. Соберем актеров. Мы надеемся, что господин Трувиль поможет нам. Сам доктор Геббельс просил меня передать привет господину Трувилю и предложить ему наилучшие условия работы.
Ах вот оно что… Петь для немцев, для завоевателей. А почему бы и нет? Какая, в сущности, разница для кого петь? Писал же когда-то Генрих Гейне в Париже… Нет, тут совсем другое. И не так просто это решить.
— Господин Трувиль, — Фенстер пододвинул к Пьеру свое кресло. — Сам доктор Геббельс поручил мне сделать вам предложение. Мы, люди передовой культуры, выше всяких расовых предрассудков. Вы прекрасно знаете, что по ту сторону океана, в Америке, миллионы ваших братьев по крови терпят всевозможные унижения. Вы должны поднять свой голос против расовых извращений. Мы знаем книги вашего отца и уверены, что вы унаследовали его пламенный стиль. Мы поможем вам, соберем дополнительные материалы. Оплата, конечно, будет самая высокая. Господин Трувиль, доктор Геббельс предлагает вам написать книгу об угнетении негров в Америке… Все. Ailes.
Пьер был ошеломлен. Книгу о неграх? Но ведь он никогда не писал книг.
Доктор Фенстер поднялся:
— Я понимаю, что вам надо подумать. Не хочу связывать вас своим присутствием. Я вернусь через два часа. Уверен в благоприятном ответе.
Он вышел. И тут же доктор Мишле выскочил из своего кабинета.
— Я слышал,
