…От немцев мы оторвались. Бо́льшую часть оружия и припасов пришлось бросить, но хозяйственный Головатюк уволок-таки порванный мною сидор. Я же, расстреляв все патроны, выбросил пустой пулемет и, подхватив тоже пустой «дегтярь», патроны к которому в сидоре у Головатюка, как я помнил, имелись, быстрым скользящим шагом двинулся за своими подчиненными.
Вслед не стреляли. Последнюю сотню патронов из трофейного пулемета я использовал как раз на то, чтобы отучить оставшихся в живых высовываться. Так что ответный огонь практически затих. В принципе, если судить по этим пятнадцати минутам боя, я был способен уничтожить все вражеское подразделение, включая самоходное орудие. Ну не полностью, хотя расстрелять приборы наблюдения и сбить гусеницу я был способен даже с учетом того рассеивания, которое давало местное оружие. Но в данный момент делать этого совершенно не следовало. Да и проверять было все-таки рискованно. Несколько попаданий местных тяжелых пуль – и у меня серьезно снизится подвижность, а при нынешнем соотношении сил меня вполне можно нашпиговать свинцом, как каплуна изюмом. И всё, с сотней пуль в жизненно важных органах никакой метаболизм не справится. Так что оторвались, и ладно…
Головатюка и Иванюшина я догнал метров через четыреста. Сержант довольно грамотно занял позицию на противоположной стороне небольшого овражка, а младший политрук со своим пулеметом залег шагах в десяти справа от него. Но крайне неудачно. Я поморщился: дал Бог бойца!.. Если судить по результатам только что состоявшегося боя, оружием он владеет крайне слабо, физически не подготовлен, тактически неграмотен, психологически неустойчив… и при этом командир! Интересно, какие функции возложены в этой армии на младших политруков?..
Я обошел овраг и приблизился к залегшему Иванюшину, безотрывно пялящемуся в том направлении, откуда мы пришли. Он не замечал меня до того момента, пока я не присел на корточки рядом с ним.
– Ой!.. Товарищ командир… – он оторопело покосился в прежнем направлении, – а как вы…
– Как ты меня назвал? – негромко прервал я его.
– Това… товарищ командир, – тихо повторил он, уже понимая, к чему я клоню.
– Тогда почему ты открыл огонь, не дожидаясь моей команды?
Младший политрук сглотнул.
– Я… это… товарищ Сталин… беспощадно уничтожать врага…
– Ну про это я уже читал. Как раз в том тираже дивизионной газеты, оставшемся там вместе с кучей крайне полезных вещей, которые пришлось бросить, – покачал я головой.
Иванюшин набычился. Да уж, с дисциплиной тут как-то не очень.
– Скажи мне, младший политрук, – вкрадчиво начал я, – а сколько врагов ты собирался уничтожить, прежде чем уничтожат тебя?
Он гордо вскинул голову:
– Столько, сколько удалось бы!
– Ну примерно?
Младший политрук снова дернул головой:
– Там их было достаточно.
Я вздохнул:
– Судя по результатам твоей первой очереди, выпущенной с тридцати метров по неподвижно стоящему противнику, тебе это не помогло бы.
Иванюшин погрустнел и насупился. Действительно, его первая очередь, выпущенная почти в упор по довольно тесной группе из трех человек, привела в лучшем случае к легкому ранению одного из них. Бо́льшая часть пуль бесполезно пробарабанила по броне транспортера и самоходного орудия.
– Благодаря твоей недисциплинированности мы ввязались в бой, не изготовившись к нему, потому что и мое оружие, и оружие старшего сержанта Головатюка находилось в походном положении, на неподготовленной позиции, против превосходящих сил противника. Это почти неминуемо должно было привести к нашему уничтожению, причем при крайне низких потерях со стороны противника.
– Ну не привело же? – огрызнулся младший политрук.
Я заинтересованно посмотрел на него. Он что, действительно настолько тупой или просто притворяется?
– Благодаря тебе?
Иванюшин нахохлился.
– А вот благодаря тебе мы потеряли бо́льшую часть вооружения и припасов. И сейчас, вместо того чтобы уже через несколько часов присоединиться к нашим линейным частям и вступить в бой в составе полноценного подразделения, вынуждены будем эти несколько часов отрываться от преследования.
Последнее утверждение могло быть и неправдой, все-таки моя последняя серия наверняка очень сильно отбила у противника охоту к дальнейшему преследованию, но я все равно предпочел бы оказаться как можно дальше от места только что состоявшегося боя. Да и слегка погонять этого туповатого героя тоже следовало.
На ночевку мы остановились часа через три, хотя до темноты, судя по положению местного светила на небосводе, оставалось еще несколько часов. Но мои подчиненные уже были на последнем издыхании. Поэтому я скомандовал привал и приказал обустраивать лагерь, а сам отошел подальше в лес и забрался на высокое дерево.
Леса здесь были знатные – густые, смешанные, по всему видно, реликтовые. И отчего-то состояли в основном из терранских пород. Похоже, ресурсы на терраформирование этой колонии были затрачены ну просто немыслимые. Как на Троне и еще десятке миров Метрополии…
Много мне разглядеть не удалось, но, судя по хвостам пыли на севере и востоке, нападающие уже обошли нас и теперь неотвратимо продвигались вперед. А это означало, что шансы на встречу с линейным подразделением или частью весьма малы. Я быстро спустился с дерева и двинулся в обратный путь.
До поляны осталось около сорока шагов, когда до меня донесся нервный голос Иванюшина:
– …тебе говорю, не все здесь так чисто!
Я остановился и, присев на траву, немного напряг слух. В принципе даже на пятом уровне антропрогрессии человек способен сознательным волевым усилием увеличивать чувствительность основных рецепторов организма в несколько раз, а у меня их чувствительность даже в штатном расслабленном состоянии и без того превосходила среднестандартную биологическую раза в три. Так что, несмотря на шум леса и птичий гомон, разговор я слышал прекрасно.
– Так чего тут не чисто-то, товарищ младший политрук? – спросил в ответ Головатюк.
– А подозрительно, что наш товарищ командир в гимнастерке без знаков различия. Да и гимнастерочка-то уж больно новая, необмятая.
– И что? Мало ли чего бывает?.. Может, только получил, не успел всю фурнитуру пришить, а как немец напал – схватил первое, что под руку попалось. Немец-то эвон как попер – и не ждал никто.
– А все равно, я бы бдительности не терял!
Я усмехнулся. Типичная ситуация: аутсайдер группы пытается настроить остальных против лидера. Ну-ну, посмотрим, как у Иванюшина это получится.
– Вот ты, к примеру, знаешь, какого он звания, из какого подразделения? – вновь подал голос младший политрук.
– Так это… нет, – несколько озадаченно отозвался Головатюк, – но я как-то и не спрашивал.
– Во-о-от, – удовлетворенно заявил Иванюшин. – И чего это он нас отослал, когда бой начался? Отходите, мол… а сам остался. Может, он там потихоньку от нас вступил в контакт с врагом?
– Так там же всю дорогу стрельба шла мама не горюй! И он же это… столько гадов положил гранатами! – повысил голос Головатюк, как видно приведенный в изумление фактом подобного обвинения.
– Ничего. Для пользы дела фашисты могут и своих положить, – авторитетно заявил младший политрук.
– Да какая тут польза делу? – горячо вскинулся старший сержант.
– Втереться в доверие.
– К кому? К нам, что ли? Тоже мне, важные цацы!
– Ну… сначала к нам, а затем с нашей помощью и…
– С какой нашей помощью? Да нас самих в особый отдел упекут, только появимся. Почему, мол, да как, не дезертиры ли? Какое тут доверие?
– Ну мало ли, – уже неуверенно отозвался Иванюшин. – А может, мы героически выйдем к нашим. С боем!
– Так чтобы нам героически с боем к своим выйти, – развил успех Головатюк, – надобно командира слушать! А иначе так и сгинем не за понюшку табаку. Я вам так скажу, товарищ младший политрук, нам сейчас нашего командира надо ой как держаться. Он один нас к своим вывести сможет. Это уж мне поверьте! Я таких командиров еще никогда не встречал – оченно сурьезный боец. И командир хоть куда.
