- Какому Мише?
- Ну, Мише Райскому. Он, кажется, уже давно полковник?
"Вот, оказывается, как все просто, - удивился Владимир Марленович, почему мне сразу не пришло это в голову? Полковник Райский. Он занимается терроризмом. Взрывное устройство - это террор. Райский очень жесткий и хитрый человек, но мне многим обязан. Семь лет работал под моим руководством".
Глава пятая
Шура Тихорецкая сидела за туалетным столиком, сжав ладонями щеки и подтянув кончиками пальцев к вискам уголки глаз. Губы ее беззвучно шевелились. Она напевала последний шлягер новомодной эстрадной звезды. На Столике лежал телефон, и Шура смотрела на него не отрываясь, словно можно было усилием воли заставить его звонить.
От звонка зависела вся ее жизнь. Время замерло. Шура перестала петь, осторожно взяла в руки аппарат, проверила, работает ли. Работал. Но молчал. Шура взяла серый карандаш для глаз, нарисовала "стрелки" по ресничному краю, сначала по верхнему, потом по нижнему. Получилось вульгарно, но классно. Она отбросила карандаш, схватила губную помаду, нарисовала себе потрясающе сексуальные губы, приоткрыла рот, опустила веки, взглянула в зеркало исподлобья, долгим коровьим взглядом, произнесла тягучим низким, совершенно чужим голосом:
- А, это ты? Ну, привет,- и провела по губам кончиком языка. У помады был гадкий, сально-приторный вкус. Шура сморщилась. В зеркале отразилась такая потешная рожа, что она рассмеялась, сначала просто так, потом красиво закинув голову и оскалив зубы, как в рекламе зубной пасты.
Телефон беспощадно молчал. Шура встала и принялась ходить по комнате из угла в угол. Иногда она застывала у зеркала в выразительных позах, окидывала себя критическим взглядом, открывала шкаф, вытягивала какую-нибудь кофточку, прикладывала, надевала, снимала, брала другую, крутилась, изгибалась, меняя выражение лица, произнося разными голосами:
- Ну ты же знаешь, я тебя люблю... Ты что, совсем дурак? Ха-ха, как смешно! Слушай, отстань пожалуйста...
Наконец ей надоело это. Она взглянула на часы, потом на молчащий телефон и заплакала горько, навзрыд. Плача, она продолжала смотреть на себя в зеркало и от жалости к себе у нее началась настоящая истерика. В этот момент она совершенно искренне не хотела жить, в ее душе бушевал маленький глупый апокалипсис, вскипали океаны, стометровые цунами обрушивались на города, вулканы изрыгали огненную лаву, целые страны исчезали с лица земли и над дымящимися развалинами стояло круглое огненное облако, а в нем, как муха в янтаре, был замурован молчащий телефон.
Наплакавшись всласть, Шура отправилась в ванную, умылась, причесалась, еще немного погримасничала перед зеркалом, посмотрела на часы и охнула. Было девять вечера. Завтра ей предстояло писать четвертную контрольную по физике, а она еще не садилась за уроки. Бросившись назад, в комнату, она схватила рюкзак, принялась рыться в тетрадках и не нашла самого главного - списка тем и вопросов к контрольной. Может, забыла в парте, может, посеяла где-то, сейчас уже не важно. Оставалось позвонить кому-нибудь из одноклассников, чтобы продиктовали по телефону. Не раздумывая, она набрала первый попавшийся номер из тех, что помнила наизусть, и услышала в трубке ломкий подростковый басок.
- Андрюша, привет, можешь мне продиктовать вопросы к контрошке?
Исписав пару страниц под его диктовку и положив трубку, Шура стала смеяться. Она хохотала долго, до слез, до икоты. Дело было а том, что она ждала звонка именно этого мальчика, своего одноклассника, Андрюши Литвинова. Сходила с ума, хотела умереть, потому что если он не звонил, значит, разлюбил ее и жизнь можно считать конченой. В этой буре эмоций затерялась простая мысль о том, что сегодня вторник, а по вторникам и пятницам Андрюша плавает в бассейне до половины девятого и дома появляется только в девять.
Нельзя сказать, чтобы Шура была серьезно влюблена в Андрюшу. Просто ей нравилось нравиться ему, он был красивый, умный, не матерился и не сплевывал сквозь зубы через слово, никогда не носил трикотажных штанов, спущенных до половины задницы, не ковырял прыщи на лице, у него их просто не было, в общем, не страдал дурацкими подростковыми комплексами, превращавшими большинство Шуриных ровесников в грубых придурков.
Когда он был рядом, провожал ее, звонил по двадцать раз за вечер, писал многозначительные записки и подкидывал в ее рюкзачок, она на него презрительно фыркала, делала вид, что ей до смерти надоели его ухаживания. Но стоило ему хоть немного ослабить напор, Шура начинала бурно страдать и, если честно, то сама не знала, что приятней - надменно принимать поклонение Андрюши или страдать.
Прежде чем сесть за учебник, Шура съела холодную котлету прямо со сковородки, стоя у плиты и задумчиво глядя в темное окно. Потом, заметив на полке распечатанную пачку маминых сигарет, закурила. Курила она крайне редко, не затягиваясь, но сейчас очень уж захотелось. И разумеется, именно в этот момент тихо звякнул домофон. Шура едва успела загасить сигарету, распахнуть окно, прополоскать рот у кухонного крана, как дверь открылась. С пылающими щеками и колотящимся сердцем Шура отправилась в прихожую встречать маму.
Юлия Николаевна устало рухнула на табуретку и, прежде чем раздеться, несколько минут сидела, закрыв глаза. Шура опустилась перед ней на корточки и уткнулась лицом в ее колени, главным образом для того, чтобы мама не учуяла запах дыма у нее изо рта. Юлия Николаевна погладила дочь по голове и тихо спросила:
- Скажи, пожалуйста, ты знаешь певицу Анжелу?
- Да, а что?-Шура подняла лицо и удивленно взглянула на маму снизу вверх.
- Расскажи мне о ней.
- Приехала из Свердловска четыре года назад с парой неплохих песенок, нашла возможность раскрутиться, сняла штук пять клипов. Вообще она ничего, прикольная, но, на мой взгляд, слишком уж отвязная. Хамит в интервью, рассказывает, какая она талантливая, как все ей завидуют. Раньше волосы перекрашивала раз в месяц, во все цвета радуги, а недавно вообще наголо обрилась. А что, она пришла к тебе в клинику? Неужели решила бюст увеличить?
- Ее привезли к нам на консультацию. У нее разбито лицо, поломан нос, повреждены мягкие ткани.
- Что, в катастрофу попала?
- Нет. Ее кто-то страшно избил, как будто нарочно изуродовал.
- Кошма-ар, - покачала головой Шура, - ну ты же, мамочка, гениальный хирург, ты ей личико починишь. Кстати, она сама виновата. У нее был любовник-чеченец, это наверняка его работа, - Шура тяжело вздохнула и принялась стягивать с мамы сапоги.
- Погоди, Шура, а ты откуда знаешь о любовнике-чеченце?
- Ну откуда? Из прессы, конечно, - усмехнулась Шура, - то есть, я думала, она сама нарочно распустила такой слух, для скандала. Во всех интервью ее об этом спрашивают, а она отрицает. Но значит, правда...
- Она говорит, ее избили какие-то неизвестные хулиганы. Слушай, Шура, а почему ты думаешь, что чеченец непременно зверь и бандит?
- Ну что ты, мамочка,- Шура вскинула ясные светло-карие глаза, -я совершенно так не думаю.
- Ладно. Ты ужинала? -- Юлия Николаевна сунула ноги в тапочки и отправилась на кухню.
- Да. Котлету съела.
- Холодную. Со сковородки. А потом покурила.
Шура не стала этого отрицать, быстро закрыла окно, сообщила тихой скороговоркой, что завтра у нее контрольная по физике, сегодня она будет сидеть до часа ночи, и поскорей скрылась в своей комнате.
- Жалкое малодушное существо! - крикнула ей вслед Юлия Николаевна. - Я не собираюсь читать тебе лекции, я просто не дам тебе денег на те дурацкие клоунские ботинки, которые ты клянчишь!
Шура бегом вернулась в кухню.
- Ну мама, ты что! Я больше не буду! У нас у всего класса есть скетчерсы, это неприлично - не иметь скетчерсов! Они ужасно удобные, в них можно ходить и зимой, и летом, ну мамочка, ты же обещала!
- В четырнадцать лет курить рано, - холодно отчеканила Юлия Николаевна, -все, Шура, иди, готовься к контрольной.
- Ну мам!
- Я сказала, все!
Шура поплелась в комнату, нарочно волоча ноги и громко шаркая тапками. Оставшись одна, Юля включила магнитофон, в котором уже стояла кассета Луи Армстронга, приглушила звук, сварила себе крепкий кофе, точно так же, как Шура, съела котлету прямо со сковородки, покурила, отправилась в свою комнату и включила компьютер.
Совершенно не стоило садиться работать после такого тяжелого дня, но Юле очень хотелось подготовить и распечатать на принтере для Анжелы Болдянко наброски того обаятельного образа, который можно слепить из сегодняшнего печального безобразия.
Она не заметила, как пролетело больше трех часов. Ей удалось наконец смоделировать лицо, показавшееся ей более всего похожим на прежнее, настоящее лицо Анжелы. Она включила принтер, но тут с монитора исчезло все, что должно мигать и двигаться.
