Он повернулся к Эшеру в профиль и устремил взгляд во тьму.
Албемарл Креснт оказался рядом домов, видавших когда-то лучшие дни, хотя некоторые из них и сейчас очаровывали поблекшей красотой подобно изношенному наряду герцогини в лавке старьевщика. В это время суток здесь было очень тихо. Стоя на мостовой среди тумана, становившегося все гуще по мере приближения к реке, Эшер не слышал ни звука. В Оксфорде в этот час преподаватели бы еще бодрствовали, споря о метафизике или текстуальном критицизме, студенты устраивали бы вечеринки или сновали по улицам в развевающихся университетских мантиях, а жители других районов Лондона, как имущие, так и неимущие, традиционно беседовали бы с бутылкой. Здесь же клерки, юные приказчики и благонамеренная часть рабочего класса держались замкнуто, много работали, рано вставали и почти не интересовались тем, что происходит вокруг.
Исидро стоял рядом, глядя сквозь туман на смутно видимый ряд террас.
– Сейчас мы можем войти, – шепнул он. – Я усыпил их так, что моих шагов они не услышат, но за вас я поручиться не могу. Поэтому ступайте тише.
Комната Лотты располагалась на втором этаже. Первый этаж весь пропах застарелым кухонным чадом и пивом. Чтобы не привлекать внимания, фонарь они погасили у порога. Темнота была кромешная, и Исидро вновь пришлось исполнить роль поводыря. Старомодный, с длинным стволом ключ, найденный среди золы, действительно подходил к двери. Заперев ее изнутри, Эшер достал из кармана потайной фонарик и зажег его.
Яркие цвета, усиленные сиянием газового пламени, ожгли глаза. Комната была завалена платьями, туфельками, пеньюарами, безделушками, шалями, кружевами, оперными программками и карточками; все громоздилось как попало, скрывая дешевенькую обстановку комнаты, напоминающей грим-уборную актрисы. Здесь были вечерние туалеты: алые, оливковые, золотистых оттенков, идущих только определенному типу блондинок; замшевые оперные перчатки, запятнанные старой кровью, и веера – из лебединых перьев или разрисованного шелка. Украшенные сапфирами двойные браслеты, ожерелье, серьги и гребень, беспечно брошенные в скомканный черный шелк на столике красного дерева, брызнули искрами света, когда тень, отбрасываемая Эшером, их миновала.
В спальне царил еще более ужасающий беспорядок. Три гигантских гардероба неясно вырисовывались над огромной кроватью, на которой, казалось, никто никогда не спал; их полуоткрытые двери отвисали под тяжестью наброшенных сверху одеяний. Прочая одежда была свалена прямо на кровати: мерцающая мешанина оборок, в которой, как личинки в тухлом мясе, мерцали жемчуга; узкие, с высокими талиями шелковые платья, какие носили чуть ли не полвека назад, и еще более древние одеяния, густо расшитые бусами, рвущиеся под собственной тяжестью, стоило Эшеру приподнять их с пола. Косметика, парики (большей частью светлые) на столике с зеркалом в раме, под которую были засунуты многочисленные карточки, записки, счета. Рядом с кроватью Эшер высмотрел старые туфли, широконосые, с квадратными каблуками – на массивной пряжке сверкнул драгоценный камень; ленты – когда-то синие – выцвели до блеклой серости. Золотые соверены, рассыпанные в углу стола, были покрыты пылью. Подобрав монету, Эшер увидел на ней профиль неудачливого короля Георга.
– А деньгами ее снабжали поклонники? – спросил он негромко. – Или она имела обыкновение грабить их сразу после убийства?
– И то, и другое, я полагаю, – отозвался Исидро. – Да ей много денег и не требовалось. Только платить за жилье, где бы она могла хранить свои вещи. Но, конечно, она бы никогда не рискнула спать здесь – у квартирной хозяйки обязательно бы возникли вопросы. И первый, естественно: почему днем ставни наглухо закрываются.
– Поэтому кладбище Хайгэйт, – пробормотал Эшер, беря со стола счет от портного и разглядывая его сначала с одной, потом с другой стороны.
– Пристрастие вампиров спать среди мертвых, – сказал Исидро, который стоял у двери, скрестив руки на груди, – происходит вовсе не от любви к трупам (хотя я слышал, что многие вампиры так называемых готических времен почитали это чуть ли не своей обязанностью), а просто потому, что в склепы нет доступа солнечному свету. А какие-либо ночные встречи опасности не представляют.
– Я думаю, – заметил Эшер. – Особенно если кто-нибудь затеет ограбление могилы. – Он сосредоточенно сортировал карточки, записки и приглашения, которые вынимал из-за зеркала, складывая их в старомодный, шитый бисером ридикюль с тем, чтобы ознакомиться с ними подробнее на досуге.
– А вы, как я понимаю, живете на проценты с банковских вкладов?
– Это не должно вас интересовать.
Эшер выдвинул ящик столика. Запах древней пыли и истлевшей бумаги защекотал ноздри. Ящик был заполнен желтыми хрупкими счетами, письмами, набитыми в распухшие конверты с неразборчивыми рукописными пометками взамен марок или штампов и бумагами давно лопнувших банков.
– Меня интересует, как я получу деньги для предстоящих розысков.
Исидро разглядывал его несколько секунд из-под приспущенных ресниц, словно размышляя, в самом ли деле Эшера интересует именно это. Затем повернулся и принялся вытряхивать на столик содержимое ридикюлей различных эпох, стилей и степени сохранности. Он высыпал пачки банкнот или выплескивал струйки золота или серебра так, словно само прикосновение к деньгам было ему отвратительно.
«Истинный идальго времен Реконкисты, – подумал Эшер, позабавленный зрелищем. – Провести три с половиной столетия среди торгашей и промышленников – и нисколько не измениться!»
– Этого достаточно?
Эшер порылся в деньгах, выбирая банкноты не более чем двадцатилетней давности, а из золота взял только монету с профилем Георга III – как сувенир.
– Теперь следующее, – сказал он. – Поскольку Лотта была четвертой по счету, то вряд ли убийца начал свои исследования с нее, хотя, может быть, что-нибудь обнаружится в этих бумагах – имя последней жертвы, адрес, что-либо еще. Я бы хотел осмотреть комнаты других – Кальвара, Кинга и Хаммерсмита, – а также побеседовать с друзьями Кинга, о которых вы упоминали…
– Нет.
– Как хотите, – сухо сказал Эшер, выпрямляясь и задвигая ящик. – Только не ждите в этом случае, что я найду убийцу.
– Вы найдете убийцу, – отрезал Исидро, и голос его был смертельно тих. – И найдете вы его быстро, до того как он убьет еще кого-нибудь. В противном случае вы подвергнете себя и вашу леди серьезной опасности. То, что вы хотите знать, не имеет никакого отношения к вашим поискам.
– Ни вы, ни я не знаем пока, что имеет отношение к моим поискам! – Эшер почувствовал приступ бешенства, как в те дни, когда чины из министерства иностранных дел, понятия не имевшие об условиях, в которых приходилось работать, требовали от него немедленных результатов. На секунду ему захотелось взять Исидро за худое горло и встряхнуть – не только из страха за Лидию, но и за приказ делать кирпичи без соломы. – Если уж я согласился выполнить то, о чем вы просите, то будьте добры сообщить мне…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
