пробывший под водой, он жадно сделал первый вдох. Солнце взошло уже довольно высоко, но из-за облаков не ослепляло, а приятно грело кожу и давало рассеянный свет. В уши, привыкшие к больничной тишине, ударил гомон живого лагеря.
Люди в таких же трико и рубахе как у него, закатав штаны выше колен и засучив рукава, обустраивали свой быт. Единственное, что отличало его от остальных — отсутствие обуви.
Носили, копали, рубили, снова носили, снова копали и снова рубили, но без надрыва и суеты, никто никого не подгонял и не кричал. Недавний бой ещё был ярок в памяти, и братские чувства к, стоявшим с тобой плечом к плечу, сильны как никогда. Многие прихрамывали, почти все перебинтованы. Помимо сержантов (или как их здесь называют), которых намётанный глаз мигом выделил из толпы, маленькой стройкой руководили два раненых офицера. Один, с перебинтованной грудью и рукой в бандаже, ходил между работающих людей и показывал, что, куда и где. Второй — в «шапке Гиппократа» и с шиной на левой ноге сидел в тени старого навеса и руководил постройкой нового. Вчерашнюю днёвку расширяют и укрепляют, превращая её в полноценный полевой лагерь.
Николаю никогда не нравилось это мудацкое продолжение китайской поговорки про вещи, на которые можно смотреть вечно. Не мог он сидеть сложа руки, когда кто-то рядом работал. Специально его никто так не воспитывал — некому было. Просто так получилось, что с раннего детства у него диагностировали синдром повышенной шиложопости.
Вот и сейчас, оказавшись одним из самых здоровых и сильных (вчерашняя головная боль и неожиданная слабость ушли, как и небывало), он начал потихоньку помогать там, где был уверен, что никому не помешает. Где-то подержал, где-то отнёс, где-то поднял.
Самой тяжёлой работой было оттаскивать срубленные вокруг будущего лагеря деревья. Там уставших и раненых солдат не спасал даже низкий тем работ. Медленно волочить здоровенное бревно ненамного легче, чем быстро нести.
По началу, реакция на его помощь была весьма бурной. Все удивлённо косились, пытались что-то сказать (видимо отговорить), но увидев очевидную пользу от дополнительной пары крепких рабочих рук смирились и просто продолжили своё дело. Причём делали это только рядовые, офицеры его присутствие почему-то специально игнорировали.
Несколько первых брёвен старший сержант порывался отнести в одиночку, настолько они ему показались лёгкими, да и организм соскучился по физической нагрузке, однако начальный запал вскоре прошёл, ноша резко потяжелела и неуместную инициативу он больше не проявлял. Зачем надрываться одному, если можно спокойно сделать вдвоём?
Ничто не может длиться вечно, особенно в армии. По расписание пришло время обеда. Раздача проходила довольно-таки быстро: выстроившись в очередь, люди подходили к здоровенному котлу, который принесли под старый навес. Получив кусок хлеба и деревянную миску с кашей (довольно таки густой) человек тут же садился за один из двух общих столов.
Офицеры не стали подходить к раздаче, и сели хоть и к солдатам, но всё же отдельно. Как-то так само получилось, что Николай оказался как раз между ними и рядовым составом. Пока все доставали самодельные деревянные ложки (кто из-за голенища, кто из-за пазухи) повара принесли обед и командирам. Та же каше, только в более-менее приличной посуде.
Ещё всем троим (включая Николая) принесли по кружке какого-то чая и, главное, вполне приличные столовые приборы. На вид серебряные. Это было уже очень странно: так как этот подгон нисколько не смутил ни рядовых солдат, ни сержантов, ни офицеров. Не сложно было сделать выводы: либо у них всех иностранцев обслуживают по высшему разряду, либо его принимают за кого-то другого. Николай потихоньку склонялся ко второму варианту.
Когда офицеры начали быстро, но аккуратно работать ложками, один из сержантов рявкнув, что-то из разряда: «к приёму пищи преступить» и остальные тут же последовали их примеру.
*
Из-за внушительного запаса маны, Николая, вполне логично, посчитали магом. Однако, помогая, он, сам того не ведая, привлёк ещё больше внимание к себе. Особенно тем, что его поведение радикально отличалось от того, что ожидали окружающие. Поэтому сейчас четыре десятка глаз внимательно следили за ним.
Лишившись родителей в раннем детстве, правильно держать столовые приборы Николая научили уже в детдоме. А в армии его приучили ещё и жевать с закрытым ртом, и не класть локти на стол. К счастью, столовый этикет этого мира если не полностью, то очень значительно совпадал с земным. Это помогло спасённому показать, что он не зря сидит ближе к культурным людям. Больше половины простых солдат ложки держали «по обезьяньи». Интерес окружающих к нему постепенно стал сходить на нет. Подумаешь, захотелось его магичеству потаскать тяжести…кто ж ему запретит? За ним по-прежнему наблюдала не одна пара глаз, но уже не так рьяно.
Сама каша на вкус показалась Николаю недосоленной рисовой. Нередко попадающееся мясо, впрочем, тоже было пресновато. Однако, судя по аппетиту остальных, это было нормально — недовольства никто не выражал.
Закончив работать ложкой люди потихоньку вставали из-за стола и шли к раздаче, там им наливали в освободившуюся миску всё того же чая. Кто-то возвращался за стол, кто-то выпивал всё на месте и отправлялся по своим делам.
Офицеры к этому времени также закончили приём пищи и, обозначив поклон Николаю, что немало его удивило (ответный кивок с его стороны сравнял счёт по удивлениям), покинули столовую под открытым небом. Простые солдаты, оставшись без отеческого надзора (сержант, хоть тоже ещё та скотина, но своя — поэтому не в счёт), стали вести себя гораздо раскованней. Часть людей осталась под навесом и о чём-то неспешно общалась, изредка поглядывая в сторону гостя. Основная же масса предпочла найти тенёк и принять максимально горизонтальное положение. Сдав казённый столовый инвентарь поварам, старший сержант Петровский решил последовать примеру большинства, проще говоря, вздремнуть пока командиры не бдят.
Его планам не суждено было сбыться. Сначала, откуда-то появился давешний практикант и, наматывая круги вокруг Николая, стал снова пародировать мима. Со стороны это выглядело очень смешно, так как окружающие, слушая его, тихонько посмеивались. От послеобеденной лености не осталось и следа. Не добившись ничего, кроме поднятия настроения личному составу, незадачливый студент исчез так же быстро как появился. Но солдат было уже не остановить. Они уже сами рассказывали что-то, передразнивали поведение того паренька и громко смеялись.
И, если до появления этого бедолаги, внимание к персоне Николая потихоньку ослабевало, то сейчас он снова попал в центр внимания. Только теперь во всех взглядах и словах, обращённых к нему, добавилась капелька теплоты и уважения.
Веселье длилось не долго. На
