Легко заметить, что данный этап в основном совпадает с периодом ваучерной приватизации и первых инвестиционных конкурсов. Прокламируемая цель этого этапа приватизации – создание массового слоя собственников. Фактически достигнутая цель – вовлечение промышленности в рыночные отношения при сохранении социальной стабильности на предприятиях и лояльности директорского корпуса существующей власти. Получение государством значительных доходов от приватизации и привлечение средств финансового сектора в промышленность не были ни прокламируемыми, ни реальными целями данного этапа.
Становление (вторая половина 1995 – 1997 г.)
На наш взгляд, именно в эти два с половиной года, во-первых, закрепились основные формы существования российского крупного бизнеса – ИБГ, компания, независимое предприятие, во-вторых, возникли или стали действительно рыночными агентами большинство ИБГ и компаний, занимающих ведущие позиции до настоящего времени.
Событийно началом второго этапа можно считать появление идеи залоговых аукционов, реализация которой в конце 1995 – начале 1996 г. привела к установлению несколькими крупнейшими банками контроля над рядом ведущих компаний сырьевого сектора, относившихся в тот момент к числу наиболее эффективных и перспективных. Это нефтяные компании ЮКОС, «Сибнефть» и «Сиданко», а также РАО «Норильский никель» [10] . Власть над их финансовыми потоками дала средства для приобретения активов в других отраслях промышленности, и, таким образом, в 1996 г. стали формироваться диверсифицированные финансово-промышленные ИБГ, значимые на народнохозяйственном уровне.
Формально залоговые аукционы были конкурсным механизмом получения правительством кредитов от частных банков под залог контрольных пакетов акций промышленных предприятий для ликвидации дефицита федерального бюджета. Однако, во-первых, полученные суммы были невелики и не решали поставленной задачи. Во-вторых, заранее подразумевалось, что кредиты возвращаться не будут и залогодержатель через год-два превратится в собственника. В-третьих, победители аукционов фактически определялись заранее, а попытки конкуренции жестко пресекались. Поэтому есть основания считать, что реальными экономическими целями государства были формирование прочных альянсов между банками и промышленностью и появление у крупнейших предприятий отечественных стратегических собственников.
На наш взгляд, указанные цели были достигнуты почти в полном объеме. Во-первых, к концу 1997 г. реальный сектор экономики по большей части адаптировался к рынку (конечно же в его специфическом российском варианте) и при этом основные его производственные единицы были сохранены. Во-вторых, доля иностранных собственников оказалась крайне незначительной. (Естественно, у залоговых аукционов имелся также крайне важный политический аспект; о нем см. параграф 3.4 главы 3.)
Можно сформулировать даже более жесткое утверждение. Именно в результате залоговых аукционов в постсоветской России впервые появился крупный частный бизнес, укорененный в реальном производстве. И роль демиурга при этом сыграл отнюдь не рынок, а федеральная власть, получившая в результате мощного союзника, на поддержку которого до конца 1990-х гг. ей постоянно приходилось опираться, одновременно сдерживая его амбиции.
В 1997 г. практика залоговых аукционов была фактически продолжена. Речь идет о конкурсах, на которых происходила продажа контрольных пакетов акций Восточной и Тюменской нефтяных компаний. Единственное отличие – сумма, которую потребовало государство с заранее назначенных победителей, не была заниженной и, вообще говоря, соответствовала их тогдашней рыночной оценке [11] .
Особняком стоит крупнейшая приватизационная сделка этого периода. За уникально большую по тем временам сумму – 1,8 млрд долл. – был продан блокирующий пакет акций телекоммуникационного холдинга «Связьинвест». Покупатель – консорциум российских и иностранных инвесторов во главе с Дж. Соросом – заплатил эту сумму в расчете на скорое продолжение приватизации и возможность установления контроля над российским монополистом в секторе фиксированной связи. Но просчитался – от дальнейшей приватизации государство отказалось, купленный пакет через несколько лет был с огромным дисконтом перепродан, после чего еще раз сменил хозяина и никому из собственников ничего, кроме головной боли, пока, похоже, не принес.
Широко распространено мнение, что 1995–1997 гг. – это период, когда основная (или, по крайней мере, самая ценная и эффективная) часть российской промышленности оказалась под властью крупных банков, которые подчинили ее своим узкокорыстным целям, лишив возможностей развития (грубо говоря, выкачивали деньги, которые направляли на спекулятивные операции с государственными ценными бумагами). И лишь с осени 1998 г. ситуация изменилась.
На наш взгляд, это явное заблуждение. Дело в том, что крупные промышленные предприятия и компании, приватизированные в 1995–1997 гг., как правило, сразу становились центральными элементами формировавшихся в результате их покупки ИБГ. И потому логика функционирования и потребности, например, РАО «Норильский никель» или ЮКОСа начинали задавать смысл деятельности ОНЭКСИМбанка и «Менатепа» соответственно, а отнюдь не наоборот. Банки же в возникших ИБГ играли роль инфраструктуры, а также «машин» для извлечения быстрых доходов, и в первую очередь за счет игры с государством с использованием остатков на счетах своих промышленных партнеров. (Что подтверждалось и перемещением кадров. Например, М. Ходорковский практически сразу же начал переводить свою команду в ЮКОС, передав дела в «Менатепе» наемным менеджерам.)
Причины этого очевидны. Во-первых, купленные компании и по масштабам деятельности, и по потенциальной доходности, и как ресурс влияния на экономические и другие процессы в стране в несколько раз превосходили купившие их банки. Во-вторых, строго говоря, покупателями были, как уже отмечалось, не сами банки, а их хозяева и высшие менеджеры (естественно, на банковские деньги и через специально созданную сложную систему фирм-посредников). А эти люди, к 1996 г. уже ориентированные на длительное присутствие в российской экономике, прекрасно понимали, насколько их новые приобретения ценнее всего, чем они владели ранее.
После августа 1998 г. описанный процесс лишь пришел к своему логическому завершению. В большинстве сохранившихся ИБГ банки (в том числе входящие в десятку или пятерку крупнейших) превратились в карманные, да и вся финансовая составляющая стала играть сугубо сервисную роль.
Кризисная и посткризисная динамика (1998–1999 гг.)
