С севера приближалась золотая волна. Земля выгибалась и натягивалась, разглаживая все свои складки, при подъёме на немыслимую высоту…
– Алексей! – разом охрипнув, крикнула она, но он уже сам стоял в стременах и смотрел в ту сторону, и лицо его было чрезвычайно спокойным, как тогда, в момент появления отряда Венедима. Или раньше, когда он засунул её под приборную доску, а сам повернулся к липким монстрам…
Там, где она помнила золотую волну, над самой землёй, хотя и не касаясь земли, протянулась узкая чёрная полоса. Будто на самоё небо отбрасывала она свою тень.
– Что это?
– Не знаю…
Полоса разрасталась стремительно, вскипая ослепительной пеной поверху, досиня уплотняясь внизу. Потянуло ветром…
– Туча, – сказала Отрада почти разочарованно.
Они все сгрудились на каком-то бугорке, может быть, это был курганчик былых времён – тогда, значит, они стояли на чьих-то костях и с этих костей пытались всмотреться в даль… Два десятка всадников: кесаревна и её свита. Бой, плотный пехотный бой кипел в полуверсте к востоку, и на северо-западе носились конные, сталкивались и разлетались, они получили наконец простор – то, без чего конница немыслима. А ровно на севере, еле видимый на фоне тёмного щетинистого леса, стоял ровный строй степных богатырей, то ли ещё не входивший в сражение, то ли выведенный и отдохнувший. Их было ещё много, чересчур много, чтобы с ними не считаться…
– Слишком быстро, – сказал Алексей. – Слишком быстро…
– Что?
– Приближается. Ветра-то нет…
И тут же, услышав слова, возник ветер. Он не налетел: налетающий ветер на открытом месте легко увидеть: взвивается пыль, несёт листья, трепещут, а когда и падают деревья. Здесь же ветер коснулся сначала голов, и это было не ласковое прикосновение, а полновесная оплеуха. И одновременно повсюду, насколько мог охватить взгляд, ветер этот дотянулся, дотронулся до земли.
Пыльная позёмка. Свист.
Так клинок касается точильного круга.
Тёмные искры.
Туча налетала со скоростью самолёта.
Сначала тонкими, но стремительно утолщающимися жгутами – вились перед тучей смерчи.
Сразу стало темно. Солнце всё ещё видно, но уже – маленьким багровым кругом.
Не верилось, что такой ветер может усилиться, однако он усилился. Попятились, нагибая головы, кони.
Пыль поднялась вся и стала непрозрачна, как туман. Даже мелкие камешки взлетали и ударяли в ноги.
Видно было перед собой и иногда чуть поодаль.
Не слышно же – ничего, кроме ветра.
Скрылось и это солнце, и настала тьма.
В последний перед тьмой миг Отрада обернулась и увидела, как вдали из прорезанного рекой оврага, кружась, взлетают люди, взлетают, взлетают…
Пыль заволокла и их тоже.
А потом началось мускулистое раскатистое мерцание тьмы.
Рогдай понял, что всё погибло. Совершенно невозможная туча, подсвеченная снизу (словно летела над пожаром), остановилась на линии реки и стала вздыматься верхним краем, как бы переваливая через высокую невидимую стену. Смерчи разошлись – в сторону гор и в сторону моря. Рогдай смотрел будто бы в приоткрытую пасть чудовища…
Огнедышащего чудовища…
Сначала этот образ пришёл к нему – сам, отдельно, и только потом, многие минуты спустя – началось.
Пасть – пространство между тучей и землёй – вспыхнула белым неровным светом. Что-то заметалось там, похожее на пылающий снег. На метель у ярко освещённого окна. Иногда видны были отдельные молнии, не помещавшиеся в пасти.
Потом донёсся гром. Не раскаты: ровный рёв. Так ревёт водопад.
Рогдай тихо смотрел на это.
На гибель армии, на гибель надежд. На гибель победы.
Подошёл кесарь Светозар, встал рядом. Рогдай покосился на него.
– Ничего нельзя?.. – спросил на всякий случай.
Кесарь покачал головой.
– Я даже не представляю, как он сделал это, – проговорил кесарь неслышно, Рогдай угадал по губам. – Никогда не слышал ни о чём подобном.
– Может, хоть кто-то уцелеет, – сказал Рогдай и отвернулся.
Своих ему тоже не жалко… просто не нужны больше, вот и всё. На этом берегу – почти двойное превосходство…
Он с трудом оторвал взгляд от огненной пасти чудовища и стал рассматривать то, что осталось от двух хоров, принявших бой первыми.
Ещё ведь конница, сквозь вязкую смолу, наполнившую череп, вспомнил он. Ещё отважники в горах. Надо выводить…
Он вскинул вверх руку с выставленными тремя пальцами, требуя к себе трёх вестовых.
Алексей спрыгнул с коня прежде, чем того повалило ветром. И – сдёрнул с седла Отраду. Ему тут же хлестнуло по глазам острым песком, он успел зажмуриться, отвернуться. Телом закрыл Отраду. По обычаю отважников под нагрудником в глубоком кармане хранился плат тонкого холста – на случай нужды в перевязке. Он быстро снял с Отрады шлем, накинул плат на лицо, связал на затылке и шее узлы. Был и ещё один плат, но его Алексей израсходовал утром. Для себя остался маленький шейный платок, он еле распутал пропотевший скатавшийся узел, приложил так, чтобы прикрыты были нос и рот, чтобы можно было хоть как-то дышать. Глаза сойдёт и ладошкой…
Может быть, это их спасло. Когда ветер мгновенно остановился, Алексею не пришлось освобождать глаза от повязки. Он распахнул их – как мог широко.
Воздух был наполнен молочно-белым светом. Все цвета, какие существовали когда-то, выгорели, остались лишь оттенки серого. На серой траве комками серой глины лежали люди, много людей. Лежали и лошади – комками побольше. Многие поднимались или по крайней мере шевелились. Лошади вдруг начали судорожно вскакивать…
Шорох крыльев над головой – как шорох сухих листьев.
Тьмы летучих мышей!
Среди дня? Здесь?..
Алексей не успел додумать. За него думало давнее прошлое, думали уроки у старца Филадельфа, который был горазд на всяческие редкости и древности.
Отрада подняла руки и стала ощупывать голову, чтобы снять плат, но Алексей уже подхватил её за пояс и понёсся по склону курганчика вниз – не до подошвы, а так, на две трети…
Они рухнули на землю в тот миг, когда ударили первые молнии.
Это было равносильно умелому хлопку по ушам. Сразу исчезло всё, пропала земля, осталась только боль от вбитых в мозг перепонок и чувство мурашек в несуществующем теле. Десятки молний протянулись к вершине курганчика и пульсировали сейчас над головой, выжигая там всё, что ещё осталось. И сотни молний били по окружности, поражая людей и коней, – всех, кто пытался спастись и кто не пытался…
Грохот стоял фантастический, плотный, как камень. Его можно было трогать рукой.
Отрада, оглушённая, содрала наконец плат и попыталась встать. Алексей успел свалить её и прижать к земле. Он лежал, чувствуя, как содрогается девушка и содрогается земля, и как всё содрогается в нём самом…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
