С другой стороны, известны случаи передачи польских офицеров в обратном направлении, т. е. передачи их немцами в руки советских. В Козельске было около семидесяти офицеров, попавших в плен в районе Бреста и переданных отступавшими оттуда германскими войсками Красной армии. Сейчас я уже не помню фамилий этих людей, но живо помню их рассказы.
Оборона Брестской крепости была длительной и упорной, ее гарнизон сдался немцам только после того, как кончились боеприпасы. Попав в немецкий плен, они не испытали никаких лишений. Их даже принял немецкий генерал, командовавший штурмовыми войсками, и выразил свое восхищение их солдатским мужеством. Спустя несколько дней их собрал немецкий комендант лагеря и сообщил, что хотел бы попрощаться — он уезжает, и скоро сюда прибудут иные подразделения, которые и примут лагерь. Вскоре немецкие караулы действительно были заменены на советские, а несколько позже поляки были этапированы в козельский лагерь.
При этом мне запомнилась любопытная деталь. Среди пленных в Бресте был и приехавший туда на автомобиле по частным делам премьер-министр Швятлский. С ним приехал то ли его брат, то ли свекор, но оба были в армейских мундирах и потому включены в число пленных. Немцы ему сообщили о предстоящей передаче пленных советским, и в порядке исключения, разрешили ему и его спутнику вернуться в Варшаву. Таким способом полковник Швятлский избежал участи других пленных, расстрелянных в Катынском лесу.
Не исключено, что советско-германские отношения имели влияние на судьбу польских военнопленных и с другой стороны. Перед войной в Советах наблюдалось некоторое разногласие в отношении к Германии между Сталиным и партийной интеллигенцией. Я был в России во время обеих мировых войн. В 1940 году, и по моим наблюдениям, и по рассказам моих сокамерников, я почувствовал, что тогда враждебность русской интеллигенции к Германии была много выше, чем во время Первой мировой войны. Я хотел бы подчеркнуть, что это касается именно интеллигенции русской, а не украинской или какой-либо иной, и партийных аппаратчиков, а не широких народных масс. Нерусская интеллигенция тогда была склонна видеть в немцах скорее не врагов, а освободителей.
В начале 1941 года я был в этапе на Север. Вместе со мною ехал недавно арестованный советский комдив. Он хорошо ориентировался в событиях лета и осени 1940 года, и по его мнению, с тех пор как Гитлер отказался от высадки на Британских островах, война для него уже была проиграна. И успехи Вермахта во Франции ничего не могли изменить. Настроен этот комдив был явно антинемецки, и мне показалось, он легко мог найти общий язык с польскими пленными.
Сталин в то время старался всячески упрочить советско-германские связи. Это было довольно легко сделать на основе договора 1939 года, ставшего фактически договором о военном союзе. Есть немало указаний на то, что союз с Гитлером был для Сталина не только политической, но и психологической целью. Известный британский советолог и историк пишет, что, по всей видимости, Гитлер был единственным человеком, которому Сталин мог доверять2.
Советский историк А.М. Некрич3, сотрудник института марксизма-ленинизма АН СССР, выпустил 1965 году книгу, в которой пытается найти причины поражений Красной армии на начальных этапах войны4. По мнению автора, вся ответственность ложится прежде всего на Сталина, легкомысленно относившегося к донесениям советской разведки о повышенной концентрации немецких войск на новой совет-ско-германской границе. Донесения эти вызвали странное действие: Сталин предпринимал шаги против их авторов. Когда расстрелянный позже Гитлером за причастность к покушению на него в июле 1944 года германский посол в Москве Шуленбург, старавшийся всячески избежать войны с Россией, сообщил советскому послу Деканозову о подлинных намерениях Гитлера, последний отказался передать эти сведения в Москву5. Кстати, сам Деканозов был расстрелян позже вместе с Берией. Без сомнения, Деканозов прекрасно понимал, что таким сообщением он только подставит себя под удар.
Маршал Тухачевский в своем докладе, поданном в ВЦИК СССР в 1936 году, подчеркивал опасность немецкой политики вооружения. Но сам был обвинен в сотрудничестве с германской разведкой и расстрелян в 1938 году. Этот исключительно одаренный военный, бывший офицером в царской армии, многими считался Наполеоном русской революции. Конечно, Сталин посчитал своим долгом убрать с дороги такого сильного противника.
Трудно представить себе мысли Сталина, но единственной логичной дорогой развития его политики после Великого террора могло быть только соглашение с Гитлером. Правда, я, в отличие от Збигнева Бжизинского, не уверен, что чистки — неотъемлемый элемент каждой тоталитарной системы6. Если же говорить о чистках 1936—38 годов, то они, на мой взгляд, стали следствием расхождений между партийным аппаратом, это был кризис доверия между Сталиным и созданной им самим огромной бюрократической машиной. Этот кризис доверия нашел свое выражение во многих фактах: в переименовании поста, занимаемого Сталиным на XVII съезде, в выступлении лидера украинской компартии Постышева, о котором вспоминал в своей речи на XX съезде Хрущев и т. д. Кстати, на XVII съезде руководитель Ленинградской партийной организации С.М. Киров пользовался большей популярностью, чем Сталин, и многие видели в нем желанного преемника на посту Первого секретаря.
Но еще до того, как новая оппозиция приняла организованную форму, Сталин ответил репрессиями. Первыми пострадали старые большевики, привыкшие к известной независимости оценок, теоретики марксизма, партийные интеллектуалы и ряд видных военачальников, отличившихся во время гражданской войны. Этот процесс прекрасно описал Леонард Шапиро в своем фундаментальном труде «Коммунистическая партия Советского Союза», в котором 22-я глава, названная «Победа Сталина над партией», целиком посвящена чисткам.
Совершенно очевидно, что чистки не только повлияли на внутреннюю политику СССР, но и отразились на его внешней политике. Логичным было отдаление России от демократических государств и сближение с диктаторскими режимами, и прежде всего — с гитлеровской Германией. Точная дата начала контактов между Сталиным и Гитлером неизвестна, но в любом случае это должно было произойти до подписания пакта Молотов — Риббентроп.
Вероятно, первая проба сближения была сделана членом личного секретариата Сталина Давидом Канделаки, посетившим в декабре 1936 года Шлахта. Однако ни сам Гитлер, ни его министр иностранных дел фон Нойрат тогда не проявили особого энтузиазма. Кажется, что сам Канделаки позже угодил в лагеря и более о нем ничего не было слышно7. Примерно в это же время НКВД сфабриковал документы, «подтверждающие» сотрудничество маршала Тухачевского и ряда советских генералов с немецким Генеральным штабом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
