Генри Гендерсон, тот самый плотник, который выковал мне новый руль во время бури, тут же, пока никто не увидел, сбросил в море этот компрометирующий кусок дерева, и наши противники ничего не смогли доказать. Генри Гендерсон рассказал о своем подвиге несколько месяцев спустя. Думаю, что ради меня он убил бы отца с матерью.
Начиная с этого года я приступила к перевозкам шерсти из Австралии в Англию вокруг мыса Доброй Надежды и стала знаменитой, побивая все рекорды на этом маршруте. Мною командовали несколько капитанов. Одни были хуже, другие лучше. Типтафта, умершего в Шанхае, вдали от родины, сменил Уоллес. Он добился хороших результатов, но закончил трагически. Во время перехода Австралия – Англия в 1880 году в Индийском океане, на широте Суматры, старпом ударом кулака убил нагло угрожавшего ему пьяницу-негра. Тут же вспыхнул небольшой бунт. Капитан Уоллес до того расстроился, что выбросился за борт. Налетели акулы, и все кончилось.
Второй помощник отвел меня в Сингапур, где я простояла несколько месяцев без капитана и старпома; потом за мной явился Брюс, старпом с другого корабля Уиллиса, стоявшего в Шанхае. Но этот Брюс оказался невеждой, гордецом и вором. Он продал часть груза, присвоил деньги и попал в тюрьму.
Моим лучшим капитаном был, конечно, Ричард Вуджет, который с двенадцати лет начал плавать юнгой в Северном море. Он ничего не боялся и показал себя настоящим командиром: он никогда не заставлял меня делать то, что не мог выполнить сам. А он умел делать все! Для команды Вуджет был богом. Именно с ним в 1885 году я поставила памятный рекорд – 67 суток от Сиднея до Ла-Манша вокруг мыса Доброй Надежды. На 12 дней быстрее, чем мой соперник «Фермопилы», которые тоже перешли на перевозку шерсти. И позже я частенько обгоняла «Фермопилы» на этом маршруте.
Десять лет прекрасной жизни, десять славных лет – это много в жизни корабля и даже человека. Я не чувствовала себя ни старой, ни усталой, когда 26 марта 1895 года – мне исполнилось двадцать шесть лет! – смертельно бледный капитан Вуджет вышел из каюты. К нему подошел старпом.
– Вы знаете, что случилось? – сказал ему Вуджет. – Белый Цилиндр продал «Катти Сарк».
– Продал?
– Да. Португальцам.
Я не имею ничего против португальцев, которые были в свое время искуснейшими мореплавателями, а мой покупатель Ферейра пользовался славой уважаемого арматора. Порт Лисабон – один из красивейших в мире. И все же в день, когда у причала реки Тахо с гафеля и бизань-мачты спустили мой британский флаг и подняли вместо него португальский, я содрогнулась. Хорошо еще, что церемония передачи происходила не на Темзе. Немного утешало то, что «Фермопилы» тоже продали португальцам. Английские арматоры гордились своими клиперами, но они прислушивались к звону монет в кошельке, и многие поговаривали, что пора переходить на паровые суда.
Джек Сперлинг. «Катти Сарк». Начало ХХ в.
Я сменила имя и стала называться «Ферейра». Но славные матросы из моей команды называли меня «Еl Pequina Camisola» (короткой рубашкой), поскольку гордились моим прошлым, и такое уважительное отношение согревало мне сердце. Я не буду долго вспоминать о португальском периоде жизни, потому что чувствовала себя не в своей тарелке. Мне приходилось возить все. В 1916 году, когда я шла в Анголу из Лисабона, во время бури сломалась моя грот-мачта. Мой такелаж изменили, и я стала бригантиной – двухмачтовиком с низенькой задней мачтой. Хорошо, что почти не сохранилось моих фотографий тех лет.
Затем случилось чудо. Один капитан дальнего плавания в отставке, Доумен, живший вблизи Фалмута, узнал меня, когда я пришла в этот порт. Он восхищался мною еще в период чайных гонок, когда командовал клипером «Хауксдейл», и с первого взгляда узнал мои обводы, мой бушприт и мою корму, равных которым не было.
Какой арматор, какой капиталист сделал бы то, что совершил этот простой моряк! Потратив свои сбережения, он выкупил меня у португальских владельцев и принялся за восстановление моей былой красы. Он разложил расходы на десять лет, беря деньги из накоплений и отказывая себе во всем. Жена делила с ним и его страдания, и его страсть. В 1935 году, когда мне вернули прежний облик, капитан Доумен плакал от радости. Два отставника Королевского флота взяли на себя уход за мной, а когда Доумен хотел положить им жалованье, они отказались: «Многие сами готовы заплатить за подобную честь».
Счастье человека, восстановившего меня, длилось четырнадцать месяцев. Он скоропостижно скончался в 1936 году, а его вдова подарила меня Морскому колледжу. Команда дипломированных матросов Королевского флота поднялась на мой борт, чтобы вывести меня в море. Снова подняли мои паруса – не жалкий набор бригантины, а три громадных квадратных паруса и три полных набора косых латинских парусов, четыре стакселя на фок-мачте, три паруса на штагах перед грот-мачтой и еще три таких же паруса перед бизань-мачтой и, наконец, на корме косой парус бригантины, похожий на громадный вертикальный ветровой руль. И в этом величественном наряде я прошла по Китайскому морю, Индийскому и Атлантическому океанам и вошла в Темзу под приветственный рев пароходных гудков.
Так я стала учебным кораблем. Курсанты военно-морского и торгового флотов поднимались на мой борт, и инструкторы перечисляли им названия всех деталей корпуса и такелажа.
– А зачем им это надо, ведь ни один из них никогда не будет плавать на трехмачтовике?
– Ради уважения к прошлому. Эти знания столь же бесполезны, как латынь, греческий и крикет, на которых воспитывалось поколение молодых культурных англичан во времена величия Британской империи.
Я осознавала свою неоценимую пользу как учебного судна, но моя судьба снова круто изменилась. Англичане, считавшие меня представителем целой морской эпохи, решили, что меня надо хранить и почитать, как «Викторию» Нельсона, и основали Общество сохранения «Катти Сарк» под председательством герцога Эдинбургского. Были собраны нужные деньги, и меня установили в сухом доке, где вы можете встретиться со мной. 25 июня 1957 года ее величество королева почтила своим присутствием церемонию открытия музея, а наутро ко мне допустили широкую публику. Я вижу людей разных национальностей и могла бы написать целую книгу о том, что они говорят обо мне. Моряки-ветераны волнуются, словно встречаются со своей молодостью. Ко мне приходят молчаливые пары, более или менее шумная молодежь. Они цепочкой идут по трапу, покупают билет, ступают на палубу, громко разговаривая и смеясь, но вскоре их смех стихает, они замолкают и со вниманием разглядывают меня.
Глава седьмая
Последний
