Чагатай закусил губу, размышляя, а потом пожал плечами.
— Некоторые. Они еще маленькие.
— А с чего бы им слушать тебя, коли ты целыми днями дерешься с родным братом? — настойчиво продолжала Бортэ.
Эта мысль оказалась для Чагатая слишком сложной. Надувшись, он задрал подбородок и пренебрежительно бросил:
— Джучи они точно не будут слушаться, хотя он думает по-другому. Никогда не будут.
— Неужели? — мягко спросила мать. — И почему же они не пойдут за твоим старшим братом?
Чагатай отвернулся, но Бортэ с силой схватила сына за руку. Мальчик не заплакал, хотя на его глазах выступили злые слезы.
— С каких это пор, Чагатай, у тебя секреты от родной матери? — осведомилась Бортэ резким голосом. — Почему другие мальчики не будут слушаться Джучи?
— Потому что он татарский ублюдок! — закричал Чагатай.
В этот раз оплеуха, которую Бортэ отвесила сыну, была куда тяжелее. От удара голова Чагатая дернулась, он опрокинулся навзничь и, ошеломленный, зарыдал в голос. Из носа мальчика тонкой струйкой потекла кровь.
За спиной Бортэ раздался тихий голос Джучи.
— Он им все время говорит об этом, — угрюмо произнес мальчик.
В его словах было столько горечи и отчаяния, что Бортэ захотелось заплакать от жалости. Громкий рев Чагатая разбудил младших сыновей, и они тоже начали всхлипывать, не понимая, что происходит.
Бортэ крепко обняла Джучи.
— Злые речи не вернутся в глупый рот твоего брата, — прошептала она сыну в волосы и слегка отстранилась — заглянуть ему в глаза. Бортэ надеялась, что Джучи ее поймет. — Некоторые слова тяжким грузом лежат на плечах человека, пока он не научится пропускать их мимо ушей. Тебе придется быть лучше других, чтобы заслужить одобрение отца. Теперь ты это знаешь.
— Выходит, это правда? — чуть слышно выдавил Джучи, глядя в сторону.
Он застыл, сжался и, не дожидаясь ответа матери, начал тихо плакать.
— Мы с твоим отцом зачали тебя в зимней степи, за много дней пути от татар. Это правда, что какое-то время мы были в разлуке и… и твой отец убил человека, который забрал меня к себе, но ты — его сын и мой тоже. Наш первенец, — сказала Бортэ, тщательно подбирая слова.
— У меня глаза другого цвета, — прошептал Джучи.
Бортэ фыркнула.
— Как у Бектера. Он был сыном Есугэя, но его глаза были такими же темными, как твои. И никто не смел усомниться в его происхождении. Не бери в голову, Джучи. Ты внук Есугэя и сын Чингиса. Когда-нибудь ты сам станешь ханом.
Пока Чагатай громко шмыгал носом и вытирал кровь ладонью, Джучи состроил гримасу и откинул голову назад, глядя на мать. Собрав все свое мужество, он глубоко вздохнул и заговорил дрожащим голосом, чувствуя себя униженным перед братьями.
— Он убил своего брата, — сказал мальчик. — И я видел, как он на меня смотрит. Он меня хоть немного любит?
Бортэ крепко прижала мальчугана к груди, ее сердце разрывалось от боли.
— Конечно, сынок. Ты всего добьешься, и отец сделает тебя своим наследником. Он будет гордиться тобой.
ГЛАВА 9
Пяти тысячам воинов потребовалось гораздо больше времени на отвод воды с равнины, чем на разрушение каналов. Воины действовали по приказу Чингиса, испугавшегося, что быстро прибывающая вода зальет лагерь. Когда они закончили, на западе и востоке образовались два новых озера, но, по крайней мере, дорога к Иньчуаню чуть подсохла на солнце. Землю покрывали черные, скользкие растения, а людей одолевали полчища мошкары. Из-за липкой грязи, в которой вязли лошади, нелегко было нести дозорную службу, что только ухудшало общее настроение в улусе. Племена то и дело ссорились, каждый день вспыхивали потасовки, и Хачиуну стоило немалого труда поддерживать порядок.
Известие о том, что через заболоченную равнину пробираются восемь всадников, взбудоражило людей — все уже устали от бездействия. Не для того они преодолели пустыню, чтобы застрять здесь! Даже ребятишкам надоело плескаться в лужах, вдобавок от застоявшейся воды многие заболели.
Чингис смотрел, как тангутские всадники еле тащатся по раскисшей земле. Он велел пяти тысячам воинов выйти навстречу незваным гостям и встать на самом краю топи, чтобы тангутам было негде передохнуть. У вражеских лошадей бока ходили ходуном — не успевало животное вытащить из грязи одну ногу, как тут же увязала другая. Всадники изо всех сил старались сохранить достоинство и не упасть.
Один из тангутов, к огромному удовольствию Чингиса, все же не усидел верхом, когда его конь провалился в яму. Под улюлюканье кочевников тангут, перепачканный с ног до головы, схватил поводья и вновь взобрался в седло. Чингис заметил довольное выражение на лице Барчука. Он должен был переводить. Кокэчу и Тэмуге стояли рядом — тоже хотели услышать посланников правителя Си Ся. Китайский язык они оба изучали с почти неприличным, по мнению Чингиса, усердием и с восторгом ждали случая проверить свежеприобретенные знания.
Всадники остановились, когда Чингис предупреждающе поднял руку. Они подъехали достаточно близко, чтобы их слова услышали, подумал хан. Тангуты, похоже, были безоружны, но хан никому не доверял. Если бы он оказался на месте правителя Си Ся, то наверняка решил бы подослать к врагу наемных убийц. Войско в молчании застыло за его спиной, держа двояковогнутые луки на изготовку.
— Вы что, заблудились? — окликнул тангутов Чингис.
Взгляды тангутов обратились к товарищу в роскошных доспехах и шлеме из металлических пластин. Чингис удовлетворенно кивнул — он знал, что щеголь будет говорить за всех. Хан не ошибся.
— Я привез послание от государя Си Ся, — сообщил воин.
К разочарованию Тэмуге и Кокэчу, тангут прекрасно говорил на их языке.
Чингис вопросительно посмотрел на Барчука, и тот прошептал, едва шевеля губами:
— Я его видел раньше, когда мы еще торговали с тангутами. Он из средних командиров, но весьма заносчив.
— Похоже на то, судя по его доспехам, — вполголоса ответил Чингис, прежде чем громко обратиться к вражеским всадникам.
— Спешьтесь, если хотите говорить со мной, — крикнул он.
Обменявшись безнадежными взглядами, всадники подчинились. Чингис со скрытым удовлетворением смотрел, как они спускаются в жирную грязь. Его настроение резко улучшилось при виде ошеломленных лиц тангутов, когда те понял и, что увязли в топкой жиже.
— Чего хочет ваш правитель? — спросил Чингис, не отводя глаз от воина в роскошных доспехах.
Тот, побагровев от злости, ответил не сразу — зловонная грязь испортила его красивые сапоги, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с эмоциями.
— Великий хан, он предлагает тебе встретиться с ним у стен Иньчуаня для переговоров и ручается честью за твою жизнь, пока вы будете беседовать.
— Чего он хочет? — повторил Чингис, словно не слыша ответа.
Воин покраснел еще сильнее.
— Если бы я знал, что у него на уме, вам было бы незачем встречаться, — резко произнес он.
Его спутники тревожно посмотрели на ряды монгольских воинов с луками наготове. Тангуты уже знали об их поразительной меткости и сейчас взглядами молили своего предводителя быть поосторожнее в выражениях, чтобы не спровоцировать нападение.
Чингис улыбнулся.
— Как зовут тебя, сердитый человек?
— Хо Са. Я иньчуаньский воевода. Ты можешь звать меня по-вашему, ханом.
— Я не буду звать тебя ханом, Хо Са, — ответил Чингис. — Зато приглашаю тебя в улус. Отошли этих баранов домой, и я приму тебя в своей юрте, разделю с тобой чай и соль.
Хо Са повернулся к спутникам и кивнул на видневшийся вдалеке город. Один из тангутов разразился тирадой непонятных слов, и Кокэчу с Тэмуге вытянули шеи, прислушиваясь. Хо Са молча пожал плечами, семеро тангутов взобрались на коней и повернули к городу.
— Прекрасные лошади, — заметил Барчук за плечом Чингиса.
Чингис посмотрел на идикута уйгуров, тот кивнул, уловив взгляд Арслана, который стоял со своими воинами. Чингис резким, словно бросок змеи, движением двух пальцев показал на удаляющихся тангутов.
В ту же секунду сотня стрел просвистела в воздухе и аккуратно выбила из седел семерых всадников. Конь одного из них тоже упал, сраженный, и Арслан громко выбранил незадачливого стрелка за промах. Затем забрал у того лук, одним взмахом ножа перерезал тетиву и вернул обратно. Униженный воин взял лук, опустив от стыда голову.
Неподвижные тела ничком лежали на заболоченной равнине. По глубокой грязи лошади не могли сорваться с места и ускакать прочь. Понукать их было некому, и животные безучастно стояли, глядя на монголов. Две лошади обнюхали мертвых хозяев и тревожно заржали, почуяв запах крови.
Чингис повернулся к Хо Са, тот смотрел на хана, гневно поджав губы.
