История крещения Руси, описанная в русских летописях, выглядит чудесным стечением целой цепи промыслительных событий: посещение апостолом Андреем в I в. славянских земель и его предсказание о величии будущего православного града Киева; чудесная защита Божией Матерью Константинополя от набега русских витязей Аскольда и Дира в 860 г. и их последующее крещение (первое крещение Руси) с отправкой из Царьграда на Русь первого епископа; обретение трудами свв. Кирилла и Мефодия Евангелия на родном славянском языке; крещение Великой Княгини Ольги в 946 г.; освобождение Руси в 960-е гг. от ига иудейской Хазарии…
Хазария была интереснейшим историософским явлением: искусственным бастионом "тайны беззакония", который покорил Русь в начале IX в. и натравливал ее на православную Византию, но в конечном счете это промыслительно послужило тому, что Русь видела в иудеях своего главного врага, что отражено в народных былинах, и не приняла их религию.
Летопись описывает сознательный выбор веры княжескими послами, пораженными неземной красотой православного богослужения; излечение Великого Князя Владимира от слепоты при крещении в Крыму и его нравственное преображение, оказавшее огромное впечатление на народ; массовое добровольное крещение народа в 988 году… (В ту же эпоху в западной "Римской империи" чаще всего крестили "огнем и мечом".)
Видимо, Православие потому столь естественно и глубоко вошло в душу наших предков, что уже их язычество было более предрасположено к этому. В отличие от римлян и греков, чья развитая философия оказала сопротивление новой религии, Русь была в этом отношении по-детски чиста — и восприняла Православие как очевидную, гармоничную и всеохватывающую Истину о смысле бытия, с которой примитивные языческие верования не могли конкурировать.
Русь крестилась не ради земного счастья, а ради спасения для жизни в Царствии Небесном. В нем, а не в зыбком земном бытии, увидел русский человек награду за свою суровую и опасную жизнь. Именно Царство Божие, стяжаемое в праведных делах, наделяло благодатным смыслом подвиг жизни в земном мире. Этим измерялся долг и крестьянина, и Царя, власть которого, в отличие от западного абсолютизма, была ограничена условием служения Богу (только такого Царя призывал слушаться прп. Иосиф Волоцкий).
Праведная жизнь становится на Руси более высокой ценностью, чем культура ума и политическая свобода. Поэтому русский народ дал в своей духовной культуре и ряд других явлений, не известных на Западе: юродивость (возвышение Истины над общественными рангами и условностями), старчество (духовное совершенство вплоть до прозорливости), странничество (следование словам Христа об оставлении имущества ради праведности)… Первыми святыми-страстотерпцами Русской Церкви стали сыновья самого великого князя Владимира, Борис и Глеб, имевшие земную власть и возможность борьбы, но смиренно принявшие смерть ради Царствия Небесного… Не имеют аналогов в западной живописи русская икона ("окно в вечность", "умозрение в красках") и в мировой литературе русские летописи — по их духовной мудрости, совестливости и критерию вселенской (а не своей племенной) правды в оценке событий.
Именно после крещения Руси русское национальное самосознание сразу взлетает на всемирную высоту. Уже в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона (XI в.) речь идет о всемирной Истине Православия, к которой приобщилась Россия. Этот первый яркий письменный источник, в котором русская идея осознает свое историософское отличие от остального мира, принадлежит перу первого, русского по происхождению, первоиерарха Русской Церкви и написан как раз в годы завершения западного откола от Православия.
…Однако вскоре междоусобицы и эгоизм князей приводят православную Русь к первому падению и навлекают первое попустительное Божие наказание за уклонение от должного пути. Конечно, в то время раздробленность русских земель если и отличалась от европейских, то в лучшую сторону, но, видимо, к России Богом предъявлялся особый счет: то, что выглядело естественным на отколовшемся от Истины Западе, было недопустимо в православной стране с ее иным призванием и не могло остаться без печальных последствий. Раздробленная Русь не могла устоять перед внешним врагом.
Татаро-монгольское нашествие 1237–1240 гг. принесло страшные опустошения, и поначалу казалось, покончило с российской государственностью. Западные путешественники многие годы спустя описывали руины на месте Киева и других русских городов, усеянные человеческими костями. Но все же внешнее 250-летнее татарское иго с его примитивной религией не создало для Русской Церкви духовной опасности; оно было воспринято как Божие попущение за грехи, для вразумления, и в конечном счете способствовало укреплению русского православного духа. Разрушения материальной культуры и даннический гнет как бы подчеркнули бренность земных ценностей и превратили жизнь русского народа в более осознанное, почти монастырское служение Царству Небесному.
Вряд ли юная Русь вышла бы такой же духовно окрепшей в своем Православии, если бы подпала под католическое завоевание, предпринятое в те же годы с Запада. Одновременность татарского и католического нападений не была случайной. Уже в 1202 г. Папа Иннокентий III, сосредоточивший в своих руках власть над несколькими королевствами (Англии, Португалии, Арагона, Болгарии и др.), основал Орден меченосцев для насаждения католичества на Востоке, в крестовом походе 1204 г. разгромил на страстной неделе (!) православный Константинополь и осквернил его святыни.
Тогда же из Влахернского храма Божией Матери в Константинополе крестоносцами была похищена великая святыня — Плащаница Христа с чудесно отпечатавшимся Его телом. Лишь столетия спустя она была найдена как чья-то "частная собственность"; теперь она называется «Туринской» Плащаницей, подлинность которой католики все еще "проверяют научными экспериментами".
В 1215 г. папа Иннокентий III организовал крестовый поход против племени пруссов (родственного летто-литовцам и славянам), которое было частично истреблено, частично подверглось германизации (от пруссов осталось лишь название — Пруссия, которое переняли завоеватели). Не удивительно, что татарское нашествие показалось католикам удобным временем для удара обескровленной Руси в спину, что папа Григорий IX поручил сделать шведам и Ливонскому ордену.
Не удивительно и то, что «латинское» нашествие с Запада (ранее уже перемоловшее племена балтийских славян) виделось Руси более опасным, чем татарское. Современникам был вполне понятен интуитивный выбор св. князя Александра Невского (вскоре после смерти причисленного к лику святых): подчинение более сильным физическим поработителям с Востока как неизбежной стихии (позже предоставившим все же свободу Православной Церкви), но отпор духовным поработителям с Запада — шведам (в 1240 г. на Неве) и немцам (Ледовое побоище в 1242 г.).
Лишь впоследствии, когда темник Мамай (управлявший покоренным русским Крымом) выступил в особый поход уже не только за данью, но и против веры православной, решив осесть в северных русских городах (ранее такого желания татары не проявляли), — русский народ по благословению прп. Сергия Радонежского сплотился для Куликовской битвы (1380).
При этом как "Сказание о Мамаевом побоище" и другие русские летописи, так и выявленные позже историками бесспорные факты (их приводит В. Кожинов в своей работе "Монгольская эпоха в истории России и истинный смысл и значение Куликовской битвы") показывают, что Мамая на этот завоевательный поход вдохновило папство через генуэзских купцов. Стремясь подчинить себе Русь, оно и раньше через интриги своих послов в Орде подбивало татар на набеги, а теперь организовало против Руси общий фронт. Этим объясняется и присутствие генуэзской пехоты ("фрягов") в мамайской орде, и ее союз с литовским князем Ягайло, с которым против Руси шли также "ляхи и немцы", но св. Дмитрий Донской упредил их объединение. Литва в то время стала одним из главных католических плацдармов для завоевания Руси, в XIII–XIV вв. литвины с поляками захватили русские земли от Западного Буга и Западной Двины до верховьев Волги и Оки: Полоцкое, Киевское, Черниговское, Переяславское, Смоленское княжества…
Таким же образом тогда теснили и православную Византию: с юга и с Востока турки, с Запада — католики, все теснее сжимая кольцо вокруг Константинополя. Участникам походов против Византии и против Руси папский престол обещал "отпущение всех грехов"… Поэтому совершенно справедливо современные исследователи оспаривают то "всемирно-историческое значение Куликовской битвы", которое увидел в ней С.М. Соловьев: "Знак торжества Европы над Азиею", решивший "вопрос — которой из этих частей света торжествовать над другою" ("История России с древнейших времен", кн. 2). Скорее это была важная победа православной Руси над враждебной коалицией против нее «христианской» Европы и языческо-мусульманской Азии. И это стало восстановлением русской православной государственности как субъекта истории.
