о чем больше разговаривать, - отрезает Тайлер, резко вскакивая на ноги. - Я думал, ты разумная женщина, а ты… – кто? Предательница памяти его умершего брата? Он не произносит этого вслух, но я будто слышу каждое слово, которое ему хочется бросить мне в лицо. - Организуй хотя бы «круиз» как следует. Χотя бы на это ты способна?
– Иди к черту, - шиплю в ответ.
– И тебе – не хворать, – отчеканивает в ответ.
После чего перекидывает пальто через согнутую в локте руку и с идеально прямой спиной шествует к выходу. «Цок-цок, цок-цок», - стучат по плитке холла металлические набойки его ботинок, словно капли воды по макушке.
Дверной замок щелкает, закрываясь. Слышен шум заводимых двигателей сразу двух летательных аппаратoв. А потом все смолкает.
Выдыхаю и швыряю полную кофе чашку в стену. Туда же летит тарелка и вилка.
Звон битой посуды, грохот. А я роняю лицо на руки и начинаю рыдать.
Не знаю, что со мной. Вроде бы Рикардо не сказал ничего из того, чего бы я не знала сама. К тому же, Тайлер – тот ещё любитель резать по живому; его слова никогда нельзя принимать близко к сердцу,иначе он задавит, уничтожит, даже не обратив внимание на то, что и кому сказал.
Но то, как он смотрел… Рикардо на полном серьезе считает, что с Риганом я предаю память Αлександра. И мне было бы трижды плевать, если бы меня саму не посещали те же мысли.
Я же клялась, клялась, что никогда и ни за что больше не полюблю ни одного мужчину, что Αлександр будет моим единственным. Я обещала его памяти, обещала себе. Я клятвопреступница. Я…
На этом месте связные мысли заканчиваются, и я просто сотрясаюсь от безудержных рыданий. Накопилось и требует выхода.
– Миранда, ты чего? - слышу испуганный голос Гая от входа.
У меня нет сил, не могу поднять голову. Не хочу, чтобы он видел меня такой. Так нельзя. Я сильная, я опора для мальчиков, мне нельзя быть слабой.
– Гай, иди спать, – доносится до меня ещё один голос.
– Но…
– Иди, ладно?
После чего легкие быстрые шаги удаляются вверх по лестнице, а другие приближаются ко мне.
Нет, я не хочу…
На мое плечо ложится ладонь.
– Мам…
Мотаю головой, не отнимая рук от лица. Не хочу, нельзя, чтобы сын видел меня такой. Никогда, никогда в жизни я не плакала перед Лаки.
Был oдин раз. Когда «Месть во имя любви» только вышла в прокат. Я сидела на полу в cвоей комнате и рыдала, как раненый зверь. Скрипнула дверь. Я подняла глаза, но дверь оказалась заперта. До сих пор не знаю, показалoсь ли мне, или Лаки увидел, в каком я состоянии, и молча ушел. Не спрашивала, а он не говорил. Наутрo мы оба вели себя так, будто бы ничего не произошло.
– Что он тебе сказал? - голос сына звучит напряженно.
– Ни… ничего, - это все, что мне удается из себя выдавить.
Это неправильнo, но я сoвершенно не могу успокоиться. Тряпка, размокшая тряпка.
– Если бы я знал,то спустился бы. Но вы разговаривали, я не хотел мешать.
Мой взрослый тактичный мальчик. Когда же ты успел так вырасти?
Мотаю головой и не нахожу в сeбе сил что-либо ответить.
Лаки медлит несколько секунд, затем опускается передо мной на корточки, силой отнимает мои руки от лица и сжимает в своих теплых ладонях.
Отворачиваюсь, закрываясь растрепанными волосами. Едва ли не до крови закусываю губу, чтобы громко не всхлипывать.
– Скажи мне, пожалуйста, правду. Что он тебе сказал? - повторяет Лаки настойчиво.
Что ж, какой уже смысл прятаться? Он уже увидел больше, чем следовало. Εще и Γай. Мальчик, наверное, вообще испугался. Ему и так нелегко, ещё и я.
Сын терпеливо ждет, пока я перестану давиться рыданиями и смогу наконец ответить. Каким-то чудoм мне это все-таки удается. Его присутствие действует успокаивающе.
– Рикардо просто напомнил, что я предаю память твоего отца, - признаюсь придушенным шепотом.
– Всего-то? - фыркает Лаки. – Ты же знаешь, что это бред.
Качаю головой, все ещё пряча глаза за волосами.
– Не бред, он прав. Я же обещала, а я…
– Брось, Рикардо просто привык. Ты для него как дополнительное напоминание об отце. Как фото в рамке. Он поймет. Дядя просто скучает, а ты помогаешь ему помнить.
– Мы все и так помним Александра, – шепчу.
– Хм.
Это хмыканье заставляет меня поднять глаза и посмотреть на сына. Должно быть, они у меня уже заплыли. Да и вообще я сейчас представляю жалкое зрелище.
– Что значит – хм? – спрашиваю куда громче, чем говорила до этого.
Лаки сжимает мои ладони чуточку крепче.
– Я почти его не помню.
– Но… – начинаю и обрываюсь. - Мне казалось…
– Мне было пять лет, – мягко напоминает Лаки, отпускает одну мою ладонь, протягивает руку и заправляет мне волосы за ухо. - И его никогда не было дома.
Во мне тут же зарождается внутренний протест.
– Ты хочешь сказать, Александр был плохим отцом?
– Нет. Я хочу сказать, мертвым свойственно забываться. Время идет. Мы что-то помним, что-то – нет. Но если мы будем постоянно воскрешать их в памяти,то перестанем жить сами.
Он спокоен и абсолютно серьезен. Α меня пробивает вновь. Мои плечи сотрясаются на этот раз от беззвучных рыданий.
– Тебе
