Если наш вывод правилен, то мы можем указать и еще некоторые примеры работы автора Слова по замене синонимами отдельных понятий.
Не обладая достаточными познаниями в древнерусском оружии, автор Слова производил многие из его разновидностей по образцу имевшихся в его распоряжении сочетаний. Так, «копья харалужные» Задонщины дали «мечи харалужные». Летописное «щет скепание» дало «шлемы поскепаны».
Образ «буй-тура» также мог появиться в результате синонимического переосмысления привычного «буйвола». Еще в примечаниях к екатерининскому переводу пояснялось: «Буй означает дикого, а тур вола. Итак, буй-туром или буйволом называет здесь Всеволода в смысле метафорическом».[Дмитриев. История первого издания. С. 334. Краткое прилагательное «буй» помещено в летописи под 1096 г. и всгречается в памятниках XVII в. О нем см.: Ларин Б. А. Из истории слов. Буй-погост//Слово в народных говорах русского Севера. Л., 1962. С. 3–9.] В другом месте Всеволод называется «яр туре». Здесь уже не только «вол» заменен «туром», но и «буй» — «ярым». В результате и на этот раз автору удалось создать эмоционально приподнятый образ героя.
Таковы основные синонимы, введенные автором Слова в текст своего произведения. Их источниками были как народный язык, так и древнерусская церковная и историческая литература.
Отстаивая тезис о древнем происхождении Слова о полку Игореве, Д. С. Лихачев (со ссылкой на В. П. Адрианову-Перетц) выдвинул следующее положение: «представим себе, что автор Слова писал в XVIII веке. Все, что исследователи Слова считали параллелями к Слову, должно считаться источниками Слова. Источниками Слова надо было бы признать Задонщину, Девгениево деяние, Ипатьевскую летопись, Кенигсбергскую летопись, Сказание о Мамаевом побоище, Никоновскую летопись, Повесть об Акире Премудром, библейские книги, Историю Иудейской войны, Моление Даниила Заточника, Двенадцать снов Шахаиши, Слова Кирилла Туровского, Слово о законе и благодати Илариона, Слово о Лазаревом воскресении, Слово о погибели Русской земли, Хождение игумена Даниила».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 154–155.] Список, как мы видим, весьма солидный, и, конечно, вряд ли кто-либо из писателей XVIII в. обладал такой эрудицией. Но на поверку все обстоит не так страшно, как то пытается представить Д. С. Лихачев.
Начну с того, что нельзя согласиться с общей постановкой вопроса Д. С. Лихачевым. Отнюдь не все параллели к Слову, приводившиеся исследователями, нужно зачислять в источники этого памятника. Их значительное число следует просто отвести. Выше мы это показали на примере Хроники Манассии и Слова о погибели Русской земли. Слово о Лазаревом воскресении и «История Иудейской войны» были источниками Задонщины, а не Слова о полку Игореве.[См. об этом главу I.] Нет никаких оснований считать источником Слова (усматривать текстологическую близость с ним) и Слов Кирилла Туровского, Слова Илариона, Хождения игумена Даниила. Нам нечего искать какую-то особо близкую параллель к всесветной славе, которую воспевали немцы и другие народы Святославу в Слове Илариона, житиях Александра Невского и тому подобных памятниках, ибо этот образ восходит к соответствующему тексту Задонщины (см. главу II, фрагмент № 16). Из того, что слово «стружие» встречается в Хождении игумена Даниила, не вытекает, что этот памятник должен быть причислен к одному из источников Слова о полку Игореве: этот термин имеется и у Иосифа Флавия, и в украинских колядках, т. е. мог попасть в Игореву песнь из живого языка. Словечки «поскепаны» и «бебрян» находим в «Истории» Иосифа Флавия, но «сюпать» (щепать) есть в украинском языке, «скепание» — в Ипатьевской летописи, а «поскепать» — в живом русском языке.[Даль. Толковый словарь. Т. 3. С. 333.] «Бебр» же, как мы уже писали, существует в живых наречиях. Для того чтобы употребить слово «болого», автору Игоревой песни, если даже он жил и много веков спустя описанных им событий, не надо было обращаться к Русской Правде, так же как не надо трансформировать «мыслию възлетети» Иоанна Экзарха в «мыслию прелетети» или разыскивать «наниче» в Златоструе XII в., тогда как то же слово есть в «Лексиконе» Ф. Поликарпова (1704 г.). П. Н. Берков считает, что в Слове и у Кирилла Туровского «находится та же самая фразеология»,[История русской критики. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 27–28.] и ссылается при этом только на слово «песнотворец», которое встречается в литературе XVII–XVIII вв. Пословица о «хитре и горазде» встречается в фольклоре, а не только в Молении Даниила Заточника.
Итоги изучения источников Слова о полку Игореве можно изобразить в виде следующей схемы.
![]()
Как мы видим, для фактической части своего рассказа и его лексики автор
Слова использовал две летописи, а для приемов художественного изображения — Задонщину. Это — непосредственные источники, близость к которым устанавливается текстуально и не в одном каком-либо месте, а на протяжении всего произведения.
Вместе с тем большая группа источников использована опосредованно, т. е., возможно, по памяти или как материал для отдельных ярких выражений и образов (Никоновская летопись, Девгениево деяние, Повесть об Акире, Илиада). Среди них особое место занимают памятники церковной письменности (библейские книги); их словарный и морфологический материал сравнительно широко привлекался автором Слова. Наконец, значительное влияние на автора оказал русский, украинский и белорусский фольклор. За исключением былины о Волхе Всеславиче и, быть может, о Соловье-разбойнике, трудно указать конкретные устно-поэтические произведения, использованные в Слове, но весь образный строй этого замечательного произведения по своей природе глубоко народен. Автор Слова сам принадлежал к живой фольклорной среде своего времени.
Состав источников, послуживших материалом для создания Слова, не столь велик, чтобы предполагать энциклопедическую осведомленность автора. Он вполне укладывается в представление о большом знатоке русских древностей, народной поэзии и церковной письменности. И вместе с тем изучение характера использования этих материалов показывает совершенно неповторимое творческое начало, заложенное в Слове о полку Игореве. Ярко выраженная авторская индивидуальность, историческая правдивость, глубокая идейность и высокое художественное мастерство делают это произведение значительным явлением русской литературы.
Глава V
ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКА И «ТЕМНЫЕ МЕСТА» СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ
Одним из важнейших аспектов анализа Слова о полку Игореве является изучение особенностей его языка.
К сожалению, изучение лексического и грамматического строя Слова в целом еще не завершено. Наиболее значительное исследование в этой области принадлежит С. П. Обнорскому. Строго говоря, С. П. Обнорский не доказывал древности языкового строя Слова, а исходил из тезиса о XII в. как времени создания этого памятника, считая его не подлежащим сомнению. Поэтому, скажем, он считал чертами оригинала XII в. формы существительных на з, ц, с («на брезѣ» и др.),[Обнорский. Очерки. С. 151.] форму «на кони», наличие аориста и имперфекта[Обнорский. Очерки. С. 158.] и т. п. особенностей, хотя они встречаются в памятниках вплоть до XVIII в. Причем в XVIII в. они обычны, особенно в виршах, продолжавших традиции Симеона Полоцкого, которые тяготели к архаическому стилю и церковнославянскому языку.[Этими соображениями со мной поделилась В. Н. Новопокровская, которой я, пользуясь случаем, выражаю свою глубокую признательность.] Систематичного сравнения Слова с конкретными памятниками и диалектологическими данными С. П. Обнорский не проводил.
Обстоятельное исследование В. П. Адриановой-Перетц посвящено лексике и фразеологии Слова.[Адрианова-Перетц. Фразеология и лексика. С. 13—126.] И вместе с тем ее тщательно составленный стилистический комментарий грешит явной односторонностью. В нем преимущественно приведены материалы XI–XIII вв., а устно-поэтические параллели и примеры из литературы XIV–XVII вв. (включая Задонщину), как правило, отсутствуют. Это не дает возможности определить, в какой степени стилистические явления Слова о полку Игореве являются спецификой литературы Киевской Руси, а в какой включаются в более широкие хронологические рамки.
