Двадцать пятого ноября 1849 года в "Эвенман" была напечатана следующая заметка: "С понедельника, с того дня, когда происходил обед у президента, то есть за три дня до дискуссии в Собрании, господин Виктор Гюго ни разу не был в Елисейском дворце и не вел никаких разговоров с президентом Республики..." С этого времени газета не переставала осуждать президента: "Разве господин Луи-Наполеон не замечает, что его советники - плохие советники, которые стремятся заглушить в нем все благородные порывы?" В этом изменении курса нет ничего предосудительного. Сохранять преданность вероломному правителю и по-прежнему оказывать ему поддержку, меж тем как он не оправдывает возлагавшихся на него надежд, - это означало бы изменить самому себе.
3. ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА И СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ (1850-1851)
Гюго был одним из тех редкостных людей,
которые всегда стремятся к свободе, как к
источнику всякого блага.
Ален
Годы 1850 и 1851-й - для Гюго время острых политических схваток и душевных волнений. После разрыва с Елисейским дворцом он резко выделялся в Национальном собрании среди других политических деятелей. Левые рукоплескали ему за то, что в своих речах он блестяще защищал принципы свободы, но все же не признавали его по-настоящему своим соратником; депутаты правой его освистывали, выказывали ему презрение как перебежчику и возводили на него неслыханную клевету. На своем горьком опыте он убедился, как и Ламартин, что слава и популярность недолговечны в этом мире.
Январь 1850 года:
"Пять лет назад я был близок к тому, чтобы стать любимцем короля. Ныне я близок к тому, чтобы стать любимцем народа. Этого не будет, как не было и благосклонности короля, потому что придет время, когда резко проявится моя независимость и верность своим убеждениям, и я вызову гнев уличной толпы, как в прошлом вызывал недовольство в королевском дворце".
Луи-Наполеон с холодной расчетливостью осуществлял свой замысел. Его цель - захватить власть. Его тактика - стать главнокомандующим армии и главой полиции, то есть заменить "бургграфов" "мамелюками", всецело преданными его особе. Проводя эту операцию, он для успокоения большинства Собрания по видимости поддерживал их программу. "Необходимо, - сказал он Монталамберу, - осуществить Римскую экспедицию внутри страны". Иначе говоря, следует изгнать из школ учителей-республиканцев, как это было сделано в Риме. Луи-Наполеон бросил эту кость на съедение "бургграфам". Ведь, по существу, закон Фаллу устанавливал не свободу преподавания, а монопольное право клерикалов в деле школьного образования. Словом, союз Конгрегации с партией Золотой середины. Виктор Гюго в блестящей речи выступил против этого закона. Он внес ясный проект на всех ступенях бесплатное обучение, обязательное на первой ступени; "общение сердца народа с мозгом Франции", отделение церкви от государства в их обоюдных интересах.
Гюго не желал упразднять религиозное воспитание, скорее наоборот: "Уничтожить на земле нужду, побуждать всех людей обратить взоры к небесам". Но он признавал религию, а не клерикализм: "О, я отнюдь не отождествляю вас, клерикальную партию, с церковью, так же как я не смешиваю омелу с дубом. Вы - паразиты церкви, вы - язва церкви... Вы не приверженцы, а схизматики религии, которую вы не понимаете. Вы режиссеры религиозного спектакля. Не впутывайте церковь в ваши дела, в ваши коварные происки, в ваши стратегические планы, в ваши доктрины, в ваши честолюбивые замыслы. Не называйте церковь своею матерью, превращая ее в свою служанку. Не истязайте церковь под предлогом приобщения ее к политике. А главное не отождествляйте ее с собой. Поступая так, вы наносите ей вред..." [Виктор Гюго. Речь от 15 января 1850 г. "Свобода преподавания" ("Дела и речи", "До изгнания")].
В апреле 1850 года "мамелюки" Елисейского дворца предложили проект закона о ссылке за политические преступления и заключении в тюрьму по месту ссылки. Проект этот предварял собою составление будущих проскрипционных списков. Февральская революция отменила смертную казнь за политические преступления. Ее заменили медленной смертью.
"- Вот перед вами человек, - сказал Гюго, - осужденный особым судом... этот человек, этот осужденный, преступник - по мнению одних, герой - по мнению других, ибо в этом несчастье нашего времени... (Громкий ропот справа.)
- После того как правосудие сказало свое слово, - воскликнул председатель Законодательного собрания Дюпен-старший, - преступник становится преступником для всех, и героем его могут называть только сообщники! (Одобрительные возгласы правых).
- Я позволю себе, - сказал Гюго, - напомнить господину председателю Дюпену следующее: правосудие объявило преступником маршала Нея, осужденного в тысяча восемьсот пятнадцатом году. В моих глазах он герой, а ведь я не его сообщник... (Продолжительные аплодисменты слева.)" [Виктор Гюго. Речь от 5 апреля 1850 г. "Ссылка" ("Дела и речи", "До изгнания")].
Реплика оказала воздействие. Председатель безмолвствовал. Гюго в тот день был олицетворением возмущенной человеческой совести.
"Я знаю, господа, что каждый раз, когда мы вкладываем в слово совесть тот значительный смысл, который, на наш взгляд, оно имеет, это, к несчастью для нас, вызывает улыбку у весьма крупных политических деятелей. На первых порах эти великие политики еще не считают нас неизлечимыми; мы внушаем им сострадание, они согласны врачевать недуг, которым мы поражены, - совесть - и елейно противопоставляют ему государственную необходимость. А вот если мы упорствуем - о, тогда они начинают гневаться, тогда они заявляют нам, что мы ничего не смыслим в делах, что у нас нет политического чутья, что мы люди несерьезные, и... как бы мне выразиться... впрочем, скажу! Они бросают нам в лицо бранное слово, самое что ни на есть оскорбительное, какое только могут найти: они называют нас поэтами..." [там же]
В 1848 году во Французской республике было введено всеобщее избирательное право; "бургграфы" сожалели о прежней системе ограниченных выборов. И вот принц-президент преподнес им в подарок избирательный закон, по которому одним взмахом, посредством различных цензов, в частности ценза оседлости, количество избирателей сокращалось на четыре миллиона человек за счет рабочих и представителей интеллигенции, а ответственность за эту реформу очень ловко возлагалась на комитет из семнадцати "бургграфов". Гюго, разумеется, выступил на защиту всеобщего избирательного права, считая его единственным "регулятором народной стихии", единственным способом формирования законной власти, оплотом против анархии, точкой опоры среди волнений и бурь. Он высмеял президента: экий Нума Помпилий, которому подают советы не одна, а семнадцать Эгерий. Ну хорошо, говорил он правым депутатам, вы избавитесь от четырех миллионов голосов, но "вам никуда не уйти от того, что время движется вперед, что наступил ваш последний час, что Земля вращается... Что ж, приносите народ в жертву! Нравится вам это или нет, но прошлое есть прошлое. Пытайтесь починить его расшатанные оси и ветхие колеса, запрягайте в него, если хотите, семнадцать государственных мужей. Тащите его сюда, и пусть сегодняшний день озарит его своим светом. И что же? Что окажется на поверку? Прошлое останется прошлым! Только еще яснее будет видна его ветхость, вот и все..." [Виктор Гюго. Речь от 21 мая 1850 г. "Всеобщее избирательное право" ("Дела и речи", "До изгнания")].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
