Она с любопытством посмотрела на меня, но ничего не сказала. А я провозгласил торжественно:
— То, что произошло, не воротишь, но с вашей помощью мы кое-что исправили. Ребенок сможет получить образование.
Она отвергла плату и ушла в домик. Я повернулся к Рикки и сказал:
— Отдай это бабушке и скажи, чтобы она отнесла документ в отделение Американского банка в Броули. Там сделают все остальное. — Я положил перед ней сертификат.
Она даже не дотронулась до него.
— Это стоит много денег, да?
— Довольно много. Но будет стоить еще больше.
— Я не хочу.
— Но, Рикки, я хочу, чтобы это было у тебя.
— Не хочу я. Не возьму. — Глаза у нее наполнились слезами, и голос задрожал. — Ты ведь уезжаешь навсегда… и… тебе больше нет до меня дела. — Она всхлипнула. — Совсем как тогда, когда ты обручился с ней. А мог бы спокойно взять Пита и жить с бабушкой и со мной. Не хочу я твоих денег!
— Послушай меня, Рикки. Теперь уж слишком поздно, я не могу взять документ обратно, даже если б и захотел. Он теперь твой.
— А мне все равно. Я к нему не притронусь. — Она протянула руку и погладила Пита. — Пит бы не уехал и не оставил меня одну… да только ты заберешь его с собой. И теперь у меня даже Пита не будет.
— Рикки! Рикки-тики-тави! Хочешь увидеть Пита… и меня снова?
— Конечно, хочу. Но уже не увижу.
Я с трудом разобрал, что она прошептала.
— Почему не увидишь? Увидишь!
— Как это? Ты ведь сказал, что ложишься в «долгий сон»… на тридцать лет, — сам сказал.
— Да, так и есть. Должен лечь. Слушай, Рикки, вот что можно сделать, чтобы мы встретились. Будь умницей, поезжай к бабушке, ходи в школу, а деньги пусть копятся. И к двадцати одному году у тебя будет достаточно денег, чтобы самой лечь в «долгий сон», если, конечно, ты к тому времени не передумаешь увидеться с нами. А когда проснешься, мы будем поджидать тебя там — Пит и я. Торжественно обещаем.
Она немного успокоилась, но еще не улыбалась. После долгого раздумья она наконец спросила:
— Вы и вправду там будете?
— Да. Но нам с тобой надо точно договориться. Если ты решила, сделай, как я скажу: обратись в «Космополитен». Это страховая компания. И при оформлении документов не забудь указать, чтобы тебя обязательно поместили в Риверсайдский храм… и распорядись, чтобы тебя разбудили в первый день мая 2001 года — ни позже и ни раньше. Именно в этот день я буду тебя встречать. Если захочешь, чтобы я присутствовал при твоем пробуждении, специально оговори это при оформлении, иначе дальше комнаты ожидания меня не пустят, — знаю я тамошних въедливых служителей. — Я достал конверт с запиской, заготовленной еще в Денвере. — Тебе необязательно запоминать, что я сказал, — тут все написано. Сохрани его, а в день совершеннолетия решишь, как тебе поступить. Но в любом случае мы с Питом будем тебя ждать. — И я положил конверт с наставлениями поверх сертификата.
Мне показалось, что я убедил ее, но она и теперь не дотронулась до бумаг. Она лишь пристально взглянула на них, а потом тихо сказала:
— Дэнни…
— Да, Рикки?
Она опустила глаза и продолжала так тихо, что я с трудом разбирал слова:
— Если все так и будет… ты женишься на мне?
Кровь бросилась мне в лицо. В глазах потемнело.
Но ответил я твердо и внятно:
— Да, Рикки. Этого-то я и хочу. Потому я ложусь в «долгий сон».
Я оставил ей еще один конверт — с надписью: «Вскрыть в случае смерти Майлза Джентри». Я ничего не стал объяснять ей — просто попросил сохранить.
В нем содержались улики, изобличавшие Белл в брачных аферах и других ее преступных деяниях; с их помощью любой адвокат без труда выиграет процесс о завещании Майлза в пользу Рикки.
Потом я снял с пальца кольцо, полученное при окончании института, — другого у меня не было — и отдал ей, сказав, что мы теперь обручены.
— Оно тебе великовато, но ты сохрани его. Когда проснешься, я подарю тебе другое.
Она крепко зажала кольцо в кулачке.
— Не надо мне никакого другого.
— Ладно. А теперь попрощайся с Питом, Рикки. Пора ехать, у меня нет ни минуты.
Она крепко обняла Пита и передала его мне, пристально глядя мне в глаза. По ее лицу, оставляя на грязных щеках две дорожки, текли слезы.
— Прощай, Дэнни.
— Не «прощай», Рикки, а «до свидания». Мы будем ждать тебя.
В четверть десятого я вернулся к мотелю. Оказалось, что автобус в аэропорт уходит из центра городка через двадцать минут. Я отыскал единственного здешнего торговца подержанными автомобилями и сбыл ему свою машину за полцены, получив тут же наличными. Вероятно, эта была самая скорая сделка в истории торговли. Оставшегося времени едва хватило, чтобы тайком протащить Пита в автобус (летный персонал недолюбливает страдающих воздушной болезнью котов), и в одиннадцать с минутами мы уже были в кабинете мистера Пауэлла.
Мистер Пауэлл был очень недоволен, что я отказался вверить заботам Всеобщей свои капиталы, и вознамерился прочитать мне мораль по поводу потери документов.
— Не могу же я просто просить судью во второй раз заверить одни и те же документы, а ведь еще и суток не прошло. Это выходит за всякие рамки.
Я помахал перед его лицом пачкой денег с весьма впечатляющими цифрами на банкнотах:
— В ваши обязанности не входит мотать мне нервы, господин блюститель. Хотите, чтоб я был вашим клиентом? Если нет, так и скажите, я ведь могу пойти в «Центральную долину». Потому что лечь в «долгий сон» мне нужно именно сегодня.
Он все еще кипел от злости, но, похоже, сдался. Потом он начал ворчать о дополнительных шести месяцах холодного сна и ни за что не хотел гарантировать точную дату пробуждения.
— В контрактах обычно указывается: «Плюс-минус один месяц на усмотрение администрации с целью избежания риска при пробуждении».
— А в моем контракте не указывайте. В нем должна стоять точная дата: «27 апреля 2001 года». И мне плевать, будет ли это написано в бланке Всеобщей или «Центральной долины». Вы продаете, мистер Пауэлл, а я покупаю. Не можете продать, что мне надо, так я пойду туда, где могут.
Он внес изменения в контракт, и мы заверили его своими подписями.
Ровно в двенадцать я предстал перед врачом для заключительного осмотра. Он внимательно взглянул на меня:
— Ты пил?
— Трезв как стеклышко.
— Это еще выяснить надо. Увидим.
Обследовал он меня не менее тщательно, чем «вчера». Наконец он отложил свой резиновый молоток и сказал:
— Удивительно. Ты же в гораздо лучшем состоянии, чем вчера. Просто поразительно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
