Сидя в тени
I
Ветреный летний день.Прижавшееся к стенедерево и его тень.И тень интересней мне.Тропа, получив плетей,убегает к пруду.Я смотрю на детей,бегающих в саду.
II
Свирепость их резвых игр,их безутешный плачсмутили б грядущий мир,если бы он был зряч.Но порок слепотывремя приобрелов результате лапты,в которую нам везло.
III
Остекленелый кирпичцарапает голубойкупол как параличнашей мечты собойпространство одушевить;внешность этих громадможет вас пришибить,мозгу поставить мат.
IV
Новый пчелиный ройэти улья займет,производя живой,электрический мед.Дети вытеснят насв пригородные садыпамяти – тешить глазформами пустоты.
V
Природа научит ихтому, что сама в нуждезазубрила, как стих:времени и т. д.Они снабдят цифру «100»завитками плюща,если не вечность, топостоянство ища.
VI
Ежедневная ложьи жужжание мухбудут им невтерпеж,но разовьют их слух.Зуб отличит им медьот серебра. Листваих научит шуметьголосом большинства.
VII
После нас – не потоп,где довольно весла,но наважденье толп,множественного числа.Пусть торжество икрынад рыбой еще не грех,но ангелы – не комары,и их не хватит на всех.
VIII
Ветреный летний день.Запахи нечистотзатмевают сирень.Брюзжа, я брюзжу как тот,кому застать повезлоуходящий во тьмумир, где, делая зло,мы знали еще – кому.
IX
Ветреный летний день.Сад. Отдаленный ревполицейских сирен,как грядущее слов.Птицы клюют из урнмусор взамен пшена.Голова, как Сатурн,болью окружена.
X
Чем искреннее певец,тем все реже, увы,давешний бубенецвибрирует от любви.Пробовавшая огонь,трогавшая топор,сильно вспотев, ладоньне потреплет вихор.
XI
Это – не страх ножаили новых тенет,но того рубежа,за каковым нас нет.Так способен Луныснимок насторожить:жизнь как меру длиныне к чему приложить.
XII
Тысячелетье и вексами идут к концу,чтоб никто не прибегк бомбе или к свинцу.Дело столь многих рукгибнет не от меча,но от дешевых брюк,скинутых сгоряча.
XIII
Будущее черно,но от людей, а неоттого, что оночерным кажется мне.Как бы беря взаймы,дети уже сейчасвидят не то, что мы;безусловно не нас.
XIV
Взор их неуловим.Жилистый сорванец,уличный херувим,впившийся в леденец,из рогатки в садуцелясь по воробью,не думает – «попаду»,но убежден – «убью».
XV
Всякая зоркость сутьзнак сиротства вещей,не получивших грудь.Апофеоз прыщейвооружен зрачком,вписываясь в чей круг,видимый мир – ничкоми стоймя – близорук.
XVI
Данный эффект – пороктолько пространства, впрокне запасшего клок.Так глядит в потолокпадающий в кровать;либо – лишенный сна -он же, чего скрывать,забирается на.
XVII
Эта песнь без концаесть результат родства,серенада отца,ария меньшинства,петая сумме тел,в просторечьи – толпе,наводнившей партерпод занавес и т. п.
XVIII
Ветреный летний день.Детская беготня.Дерево и его тень,упавшая на меня.Рваные хлопья туч.Звонкий от оплеухпруд. И отвесный луч– как липучка для мух.
XIX
Впитывая свой сок,пачкая куст, тетрадь,множась, точно песок,в который легко играть,дети смотрят в ту даль,куда, точно грош в горсти,зеркало, что Стендальбрал с собой, не внести.
XX
Наши развив черты,ухватки и голоса(знак большой нищетыприроды на чудеса),выпятив челюсть, зоб,дети их исказятсобственной злостью – чтобне отступить назад.
XXI
Так двигаются вперед,за горизонт, за грань.Так, продолжая род,предает себя ткань.Так, подмешавши дробьв ноль, в лейкоциты – грязь,предает себя кровь,свертыванья страшась.
XXII
В этом и есть, видать,роль материи вовремени – передатьвсе во власть ничего,чтоб заселить верто-град голубой мечты,разменявши ничтона собственные черты.
XXIII
Так в пустыне шатруслышится тамбурин.Так впопыхах икрумечут в ультрамарин.Так марают листызапятая, словцо.Так говорят «лишь ты»,заглядывая в лицо.
июнь 1983
1983
Первый день нечетного года. Колоколавыпускают в воздух воздушный шар за воздушным шаром,составляя компанию там наверху шершавым,триста лет как раздевшимся доголаместным статуям. Я валяюсь в пустой, сырой,желтой комнате, заливая в себя Бертани.Эта вещь, согреваясь в моей гортани,произносит в конце концов: "Закройокно". Вот и еще однакомбинация цифр не отворила дверцу;плюс нечетные числа тем и приятны сердцу,что они заурядны; мало кто ставит наних свое состоянье, свое неименье, свойкошелек; а поставив – встают с чем сели...Чайка в тумане кружится супротив часовойстрелки, в отличие от карусели.
1983
* * *
Повернись ко мне в профиль. В профиль черты лицаобыкновенно отчетливее, устойчивее овалас его блядовитыми свойствами колеса:склонностью к перемене мест и т. д. и т. п. Бывало,оно на исходе дня напоминало мне,мертвому от погони, о пульмановском вагоне,о безумном локомотиве, ночью на полотнеостанавливавшемся у меня в ладони,и сова кричала в лесу. Нынче я со стыдомпонимаю – вряд ли сова; но в потемках любо-дорого было путать сову с дроздом:птицу широкой скулы с птицей профиля, птицей клюва.И хоть меньше сбоку видать, все равно не жальбыло правой части лица, если смотришь слева.Да и голос тот за ночь мог расклевать печаль,накрошившую голой рукой за порогом хлеба.
<1983>
* * *
Раньше здесь щебетал щеголв клетке. Скрипела дверь.Четко вплетался мужской глаголв шелест платья. Теперьпыльная капля на злом гвозде -лампочка Ильичальется на шашки паркета, гдепроизошла ничья.Знающий цену себе квадрат,видя вещей разброд,не оплакивает утрат;ровно наоборот:празднует прямоту угла,желтую рвань газет,мусор, будучи догола,до обоев раздет.Печка, в которой погас огонь;трещина по изразцу.Если быть точным, пространству воньнебытия к лицу.Сука здесь не возьмет следа.Только дверной проемзнает: двое, войдя сюда,вышли назад втроем.
<1983>
* * *
Ты – ветер, дружок. Я – твойлес. Я трясу листвой,изъеденною весьмагусеницею письма.Чем яростнее Борей,тем листья эти белей.И божество зимыпросит у них взаймы.
<1983>
В горах
1
Голубой саксонский лесСнега битого фарфор.Мир бесцветен, мир белес,точно извести раствор.
Ты, в коричневом пальто,я, исчадье распродаж.Ты – никто, и я – никто.Вместе мы – почти пейзаж.
2
Белых склонов тишь да гладь.Стук в долине молотка.Склонность гор к подножью датьможет кровли городка.
Горный пик, доступный снам,фотопленке, свалке туч.Склонность гор к подножью, к нам,суть изнанка ихних круч.
3
На ночь снятое плато.Трепыханье фитиля.Ты – никто, и я – никто:дыма мертвая петля.
В туче прячась, бродит Бог,ноготь месяца грызя.Как пейзажу с места вбок,нам с ума сойти нельзя.
4
Голубой саксонский лес.К взгляду в зеркало и вдальпотерявший интересглаза серого хрусталь.
Горный воздух, чье стекловздох неведомо о чемразбивает, как ракло,углекислым кирпичом.
5
Мы с тобой – никто, ничто.Эти горы – наших фразэхо, выросшее в сто,двести, триста тысяч раз.
Снизит речь до хрипоты,уподобить не впервойнаши ребра и хребтыихней ломаной кривой.
6
Чем объятие плотней,тем пространства сзади – гор,склонов, складок, простыней -больше, времени в укор.
Но и маятника шагвне пространства завеститоже в силах, как большак,дальше мяса на кости.
7
Голубой саксонский лес.Мир зазубрен, ощутив,что материи в обрез.Это – местный лейтмотив.
Дальше – только кислород:в тело вхожая кутьячерез ноздри, через рот.Вкус и цвет – небытия.
8
Чем мы дышим – то мы есть,что мы топчем – в том нам гнить.Данный вид суть, в нашу честь,их отказ соединить.
Это – край земли. Конецгеологии; предел.Место точно под венецв воздух вытолкнутых тел.
9
В этом смысле мы – чета,в вышних слаженный союз.Ниже – явно ни черта.Я взглянуть туда боюсь.
Крепче в локоть мне вцепись,побеждая страстью властьтяготенья – шанса, ввысьзаглядевшись, вниз упасть.
10
Голубой саксонский лес.Мир, следящий зорче птиц– Гулливер и Геркулес -за ужимками частиц.
Сумма двух распадов, мыможем дать взамен числаабажур без бахромы,стук по комнате мосла.
11
«Тук-тук-тук» стучит ногана ходу в сосновый пол.Горы прячут, как снега,в цвете собственный глагол.
Чем хорош отвесный склон,что, раздевшись догола,все же – неодушевлен;то же самое – скала.
12
В этом мире страшных формнаше дело – сторона.Мы для них – подножный корм,многоточье, два зерна.
Чья невзрачность, в свой черед,лучше мышцы и костейнас удерживает отдвух взаимных пропастей.
13
Голубой саксонский лес.Близость зрения к лицу.Гладь щеки – противовесклеток ихнему концу.
Взгляд, прикованный к чертам,освещенным и в тени, -продолженье клеток там,где кончаются они.
14
Не любви, но смысла скул,дуг надбровных, звука «ах»добиваются – сквозь гулкрови собственной – в горах.
Против них, что я, что ты,оба будучи черны,ихним снегом на чертынаших лиц обречены.
15
Нас других не будет! Низдесь, ни там, где все равны.Оттого-то наши днив этом месте сочтены.
Чем отчетливей в упорпрофиль, пористость, анфас,тем естественней отборнапрочь времени у нас.
16
Голубой саксонский лес.Грез базальтовых родня.Мир без будущего, без– проще – завтрашнего дня.
Мы с тобой никто, ничто.Сумма лиц, мое с твоим,очерк чей и через стотысяч лет неповторим.
17
Нас других не будет! Ночь,струйка дыма над трубой.Утром нам отсюда прочь,вниз, с закушенной губой.
Сумма двух распадов, с двухжизней сдача – я и ты.Миллиарды снежных мухне спасут от нищеты.
18
Нам цена – базарный грош!Козырная двойка треф!Я умру, и ты умрешь.В нас течет одна пся крев.
Кто на этот грош, как тать,точит зуб из-за угла?Сон, разжав нас, может датьтолько решку и орла.
19
Голубой саксонский лес.Наста лунного наждак.Неподвижности прогресс,то есть – ходиков тик-так.
Снятой комнаты квадрат.Покрывало из холста.Геометрия утрат,как безумие, проста.
20
То не ангел пролетел,прошептавши: «виноват».То не бдение двух тел.То две лампы в тыщу ватт
ночью, мира на краю,раскаляясь добела -жизнь моя на жизнь твоюнасмотреться не могла.
21
Сохрани на черный день,каждой свойственный судьбе,этих мыслей дребеденьобо мне и о себе.
Вычесть временное изпостоянного нельзя,как обвалом верх и низперепутать не грозя.
1984
На выставке Карла Вейлинка
