В таком состоянии она была перед тем, как узнала о смерти Дженкина и ее странных обстоятельствах. Шок от этого страшного, невероятного, необъяснимого несчастья заставил Роуз снова увидеть в Краймонде некую темную и смертоносную силу. Роуз и Джерард пришли к обоюдному мнению, что нельзя думать, что их друг был преднамеренно убит. Это было слишком немыслимое и слишком ужасное обвинение, чтобы бросать его, не имея ни малейших доказательств. «Мы не должны выдвигать такую гипотезу, даже между собой», — сказал Джерард. Но они обдумывали ее и были встревожены и раздражены, что другие свободно об этом говорили, основываясь просто на злостных домыслах. И тут у Роуз была личная причина для мучений: ей пришло в голову, что Краймонд действительно убил Дженкина, чтобы отомстить ей, а также Джерарду, которого он мог винить в том, что Роуз отвергла его. Эта мысль, неожиданно возникнув, причинила ей такую боль, что она чувствовала, как сходит с ума, и чуть в самом деле не сошла, едва не рассказав все Джерарду, единственно чтобы было с кем разделить свое горе. Итак, на ней действительно лежит ответственность за смерть Дженкина, думала Роуз, будь она добрей к Краймонду, будь не такой грубой и высокомерной… Впрочем, присущее ей здравомыслие в конечном счете взяло верх, способность разделять добро и зло соединилась с чувством самосохранения, и она сочла, что подобное восприятие трагедии не что иное, как безумная и мрачная фантазия.
За короткое время Роуз побывала на двух заупокойных службах, обе были по англиканскому обряду. Джерард, незамедлительно взявший на себя заботы о похоронах Дженкина, решил, что раз уж Дженкин в последнее время как будто склонялся к христианской вере, торжественные слова Книги общей молитвы, столь сдержанные и столь красивые, должны подойти для последнего прощания. У Дженкина не было семьи; но выразить свою скорбь по покойному на похороны явилось удивительно много людей, неизвестных Роуз и Джерарду. Джерард распорядился, чтобы тело кремировали, поскольку смутно помнил, что Дженкин высказывался в пользу кремации, но, главное, потому, что ему невыносимо было думать, что тело друга продолжает существовать и гниет в земле. Лучше, чтобы его не было. Лаура, конечно, была погребена на кладбище приходской церкви на участке Кертлендов. Уже шел спор о памятнике. Обе службы были похожи, за исключением того, что в одном случае тело предавалось «земле», а в другом «огню». Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху.
Позже тем же утром Роуз сидела в библиотеке, где Рив Кертленд писал благодарственные ответы на многочисленные выражения соболезнования по случаю смерти Лауры. Молодежь разъехалась: Невилл отправился в Сент-Эндрюс, где заканчивал учебу на историческом факультете, а Джиллиан в Лидс, где училась на первом курсе психологического. Они не сумели поступить в Оксфорд, но своим примером демонстрировали, что можно процветать где угодно. Рив, который в свое время тоже не попал в Оксфорд, провел, как он часто жаловался, несколько унылых и бесполезных лет в захудалом лондонском колледже. Только позже ей пришло в голову, что Рив, который был примерно ее возраста, наверное, завидовал, и, возможно, черной завистью, явно золотому времечку, которое Синклер и другие проводили в старинном университете. Впрочем, Рив куда как повеселел, что не преминули заметить недоброжелатели, когда его отец унаследовал титул. Кертленды были англиканами, а не церковными диссидентами или квакерами, но временами в их характере проявлялась протестантская черточка. Один из Кертлендов был офицером в армии Кромвеля. Ирландка мать Роуз с веселой снисходительностью относилась к гомосексуальности Синклера, но ее мягкий папаша тихонько возмущался. Конечно, Роуз никогда не обсуждала с Ривом ни эти, ни вообще какие-то серьезные вещи. Вечно ища сходства, она находила в белокурой миловидности Рива что-то от Синклера. Не было сомнений, что Невилл, постоянно увлекавшийся разными девочками, не имел сомнительных склонностей своего дяди. Рив не имел явного фамильного сходства ни с одним из своих родственников или предков, в нем не было ничего от той беспечной лихости, которая, судя по семейным портретам, как будто была наследственной чертой Кертлендов по мужской линии и воплощением которой были Синклер и Невилл. Он не был высок, как они. Волосы имел темно-мышиного цвета, еще не седые, но слегка поредевшие. Взгляд темно-карих глаз мягкий, озадаченный и беспокойный, лицо румяное, лоб собран в толстые складки. Губы тоже беспокойные. Брови густые и мохнатые. Каким-то образом ему удавалось выглядеть молодо. Говорил он часто робко, а то и невпопад, не то что его бойкий сын. Любил по целым дням оставаться дома и заниматься массой дел. Всегда был при галстуке, даже работая на факторе. Несмотря на свою нескладность и нерешительность во взаимоотношениях с миром, он был не лишен обаяния, может, обаяния какого-то редкого трогательного зверька. Но люди также отмечали, что, хотя он и производил впечатление скромника, он, между прочим, умело управлял имением и очень разумно вкладывал деньги. А еще он недурно играл на рояле и рисовал акварелью.
— Рив, мне нужно возвращаться в Лондон, — сказала наконец Роуз то, что давно хотела сказать.
— О нет! Зачем? Дети уехали, но обо мне кто позаботится?! И что будет с домом без тебя? Там тебе нечего делать. Я все удивлялся, почему ты не бываешь у нас чаще. Считай это место своим вторым домом.
— Я так и считаю, — ответила Роуз неуверенно.
— Явно не считаешь, коли так торопишься! Ты знаешь, как дети привязаны к тебе, как они нуждаются в твоих советах.
Роуз не припоминала, чтобы когда-нибудь «давала советы» Невиллу и Джиллиан, юным, энергичным и независимым, хотя действительно ей случалось «побеседовать» с ними за это исключительно долгое пребывание в Феттистоне.
— Ты им очень нужна, — гнул свое Рив, — и будешь… даже еще больше нужна… в будущем…
Роуз с беспокойством услышала некоторый нажим, с которым он сказал это. Она ответила довольно твердо, желая, чтобы ее четко поняли:
— Я должна вернуться. Джерард в очень подавленном состоянии из-за того, что его друг погиб в результате несчастного случая.
— Дженкин Райдерхуд.
— Да. Не знала, что тебе известно… — удивилась Роуз.
— Фрэнсис Рекитт сказал мне, это сын Тони. Кто-то в Лондоне недавно упомянул о нем в разговоре, и он запомнил имя. Я видел его с тобой однажды, много лет назад.
— Ну да, ты встречался с Дженкином, совсем забыла.
— Странная история… этот Краймонд… коммунист или что-то в этом роде…
— Да.
— Прости. Я ничего не сказал тебе. Думал, достаточно того, что на нас свалилось.
— Очень даже. Тем не менее… я чувствую, что должна вернуться домой… уверена, ты понимаешь.
— Я думаю, твой дом здесь, но не спорю! Не так много их теперь осталось…
— Кого ты имеешь в виду?..
— Джерарда и его друзей. Он сейчас живет со своей сестрой, да?
— Да.
— Что ж, возвращайся поскорей. Ты нам очень нужна. Все изменится теперь… и… Роуз… голос крови не заглушишь.
— С тех пор как ты уехала, много чего случилось, — сказал Джерард.
Роуз позвонила ему по возвращении, и он тут же приехал к ней.
— Так ты живешь в доме Дженкина?
— Да. Он все завещал мне. Наверное, я там и останусь.
— Значит, Патрисия с Гидеоном все-таки выжили тебя!
— Да. Но я и сам хотел убраться оттуда. Устал от груза собственности. Пора радикально переменить свою жизнь.
— Хочешь сказать, что станешь как Дженкин?
— Не говори ерунду.
— Да, действительно. Прости. Что-то я плохо сейчас соображаю.
Время было позднее. Роуз заявила, что уже поужинала, хотя съела только сэндвич. Джерард тоже сказал, что поел. Они пили кофе. От виски он отказался. Оба испытывали почти раздражающую неловкость перед разговором, которого Роуз так ждал, словно отвыкли друг от друга. Он злится на нее, думала Роуз, за то, что ее так долго не было. Хорошо бы только это.
Джерард был не похож сам на себя. Вьющиеся волосы, тусклые и растрепанные, торчали во все стороны, как шерсть больного или испуганного животного. Скульптурное лицо, чьи четкие плоскости обычно сочетались так гармонично, казалось дробным, угловатым, даже перекошенным. Рот скривлен, словно от боли или досады. Взгляд, обычно спокойный, тревожен и уклончив, и он постоянно мягко отворачивался от нее. Иногда он становился неподвижен и рассеян, хмуря лоб, словно прислушиваясь к чему-то. Он нездоров, думала Роуз с жалостью, он не в себе, но, видно, сейчас она могла только раздражать его.
— Ты знаешь, что Дункан оставил службу?
— Не знала.
— Ну да, уже после твоего отъезда, тебя долго не было. Он постоянно собирался уйти и вот наконец ушел. Они сейчас во Франции, подыскивают себе дом.
— А где во Франции?
