– Какие ощущения вы испытали, когда началась война?
– По песням считали, что мы быстро разобьем фашиста, желание такое было, но вот получилось некрасиво, совсем не так. Но что делать, ничего не изменишь. По радио все с жадностью слушали выступление Молотова, позже выступил Сталин, и тогда я очень хорошо запомнил его слова: «Победа будет за нами! Враг будет разбит!» Так оно и случилось, но, тем не менее, немцы до Сталинграда дошли, на Кавказ вторглись. Гитлер хотел овладеть всем миром, но ведь канцлер Бисмарк предупреждал, что с Россией воевать нельзя, она непобедима. Во-первых, мы территориально сильны, и народ наш воинственный, сражается за Родину отлично.
– Какими вояками были румыны?
– Неважными. Они даже в обороне всегда делали себе не только позиционный окоп, но и сразу траншеи для отхода вырывали. Как-то под Одессой мы пошли в атаку, у меня был ручной пулемет, я вижу, как румыны по траншее в тыл убегают, так одной длинной очередью сразу десятерых убил, положились они как снопы. Также румыны сильно ненавидели немцев. Вообще же в селах квартировались в основном румыны, а не немцы. И вот румыны стояли в с. Добром, а мой отряд расположился в Тавеле, постреливали друг в друга каждый день, но активных действий не предпринимали. И однажды в Тавель шли 2 автомашины: полугрузовой «Мерседес» и «Опель-Капитан», в которых ехало 16 офицеров СС. Немцы спрашивают у румын, размещавшихся неподалеку от села:
«Где куры и яйки?» – а румыны знают, что мы в селе, и показывают немцам на Тавель, что, мол, там и куры, и яйки, все есть. Мне тем временем докладывают:
– Товарищ командир, в нашу сторону приближаются машины.
Тогда мы засаду организовали, засели в деревенских домах в виде подковы и перешлепали всех немцев. После открытия огня машины загорелись. Гитлеровцы метались и поднимали руки. Я кричал: «Не стрелять!» Да какое там! Молодые бойцы, захваченные азартом первого боя, перебили всех оккупантов, только одному удалось бежать. У дороги возле сгоревших машин лежали 15 трупов, но одному, вот такое бывает в жизни, удалось убежать. Все немцы были в красивых шинелях мышиного цвета, сапоги с высокими голенищами, а у меня были краги на ногах, мне приносят шикарные немецкие сапоги, но немцы, заразы, тонконогие, а у меня подъем большой, не подошли мне их сапоги. Я сразу сообразил, что скоро здесь будет полно немцев. А позиции, хоть я и молодой командир, но соображал, что надо готовиться заранее, были уже приготовлены в лесу, даже землянки были вырыты. Начало уходить с нами мирное население, но несколько домов со старыми жителями упорно отказываются идти, я их уговариваю:
– Уходите, ну уходить надо!
Они в ответ одно твердят:
– Да мы с немцами жили, чего им от нас надо будет, нормально все.
Действительно, уже к вечеру со стороны Мамут-Султана к Тавелю немцы прибыли целым карательным батальоном с танками и оставшихся жителей живьем в домах сожгли. Позже разведка доложила, что немецкий генерал заявил:
«Бандиты в Тавели уничтожили цвет немецкой армии!»
В итоге отряд вместе с мирными жителями отошел в горы, а деревня Тавель была вся подожжена и разрушена факельщиками и карателями. Еще такой эпизод произошел: у одной нашей разведчицы, которую мы послали в Алушту с целью выявления дислокации войск, румын забрал часы. Она идет, плачет, тут к ней подходит немец, интересуется:
– Фрау, что такое?
– Вон тот часы забрал!
– А ну стой! – догоняет немец румына, забирает часы, еще отлупил его по морде, и возвращает часы, знал бы он, кому помогает!
Когда мы уже освобождали Симферополь, румыны начали повально сдаваться в плен, я видел, как румыны махали белыми платками, человек 200 с лишним. Привели их в Симферополь, кормить надо. Я подошел к Ямпольскому Петру Романовичу, спрашиваю у него, что мне делать с румынами. Тот мне посоветовал:
– Отпусти их, кому положено, тот их возьмет, тебе-то они зачем нужны?
А у меня в отряде был молдаванин, у них с румынами же язык одинаковый, я попросил его перевести им:
– Скажи, пусть идут домой. – Румыны сразу обрадовались, затараторили:
– О, камрад, спасибо, Гитлер капут! Гитлер капут!
Никогда не забуду этой радости в глазах румын, потом их, видимо, перехватил кто-то, они не беспризорничали. Но все же надо отметить, что и румыны тоже жить хотят, и если они видели, что партизаны стоят твердо – сами отступают, но вот только ты слабину проявишь, тут же насядут.
– Было ли сложно воевать с немцами?
– Конечно, это же профессионалы военного дела, они до нас всю Европу завоевали. Они были весьма грамотные технически, мы же в основном напором брали, особенно моряки.
– Насколько страшным был пулеметный огонь?
– Пулемет есть пулемет. В Крыму пришли в одну деревню, смотрим, стоит пулемет «ДШК» и солдаты рядом с ним, винтовки в козлах. Мы спрашиваем:
– Чего вы здесь застряли?
– Да мы связные, ждем подводу. – А в деревне было две улицы, и когда на одной из них появились немцы, эти связные как рванули к ним – сдаваться. Так мы как развернули этот «ДШК», дали по ним очередь, всех дезертиров перебили и даже немцев захватили. Когда стали уходить, замок с «ДШК» сняли, наш командир Коптелов в этом плане был очень грамотным.
– В 1941–1942 годах у командира партизанского движения в Крыму Мокроусова складывались очень сложные взаимоотношения с военными, пришедшими в лес в период отступления Красной Армии. Вы не испытывали проблем в отряде?
– Нет, Северский, когда ходил к Мокроусову, всегда брал с собой моряков. У меня форма была уже здорово оборвана от ползания по лесам, и Мокроусов мне сказал:
– Ничего, ничего, вот скоро освободим Крым и тебя в новую форму оденем, – он же сам моряком был. Но, как говорится, моряк был пьян, и фокус не удался – Крым удалось освободить только через 900 дней и ночей.
– Не сталкивались с добровольцами из местных жителей?
– А как же, в 1941–1942 годах постоянно с татарскими националистами воевали. И был вот такой Раимов, он окончил Мюнхенскую разведывательную школу, его лично Гиммлер наградил Железным крестом и благословил на борьбу с крымскими партизанами. И действительно, он создал такой батальон, страшный, постоянно нападал на нас. Пришлось нашей группе с ними столкнуться: нас было человек 10, не больше, вдруг видим, как они целым батальоном идут по дороге, по-татарски говорят. Мы им в середину как дали, видим, как они валятся. Минуты две держали их под непрерывным автоматным огнем, потом татарские националисты начали бежать, но через какое-то время открыли по нашим позициям сильный пулеметный огонь. Но было слишком поздно, мы уже отступили. Позже Раимов пришел в себя, понял, что Победа будет наша, тогда он послал к командиру Южного соединения Македонскому посланника, мол, что он хочет прийти в лес и искупить свою вину кровью. А был такой приказ, чтобы всех принимать, а потом уже разбираться, кто есть кто. Пришел он, сразу начал просить:
