– Поведут? – Назар заморгал, потом разулыбался. – А, ты думал, решетки, застенки, допросы?.. Мрачненько у тебя в голове.
Настал Саймонов черед моргать. Бородач снова присел на ложемент, с которого встал, когда шагал, и сплел пальцы перед собой.
– Пойми правильно; это важно. Ла Лоба ясно выразилась в том духе, что не хочет видеть тебя пленником или заложником. И не хочет, чтобы ты себя так воспринимал. Да, имел место неприятненький конфликт, который начали не мы…
– Это с «Нарвалом»-то не вы начали? – Саймон все еще не мог заставить себя сердиться, но от комментария удержаться не смог. Пожав плечами, Назар тихо парировал:
– История длиннее, чем ты сейчас видишь. Но давай вернемся обратно. Сейчас я скажу то, что услышал: тебя просят – просят! – прийти и поговорить. А теперь мое собственное мнение: сходи. Поговори. Для всех нас это будет полезненько.
– Нас? – безвыразительно уточнил Саймон. Бородач молча, но отчетливо кивнул. Что-то в его взгляде заставило кожу на загривке собраться мурашками, поставив шерсть дыбом; предчувствие не угрозы, но опасности, причем не личной, а действительно общей. Отведя взгляд в сторону, лоцман буркнул: – Диспетчеры…
– Да, поговори с ними, – почесав кончик смуглого носа, Назар поднялся и пошуршал в сторону шлюза. – Девочки не в курсе. Наверное, лучше, чтоб так и осталось, но решать тебе.
Еле удержавшись от повторения тирады про бардак, Саймон глубоко вдохнул. Сюрреализм ситуации, подкрепленный молчанием со стороны чутья, густым и невнятным плетением эмоций, застывшим, по ощущениям, где-то в диафрагме, а также только что прозвучавшими смутными намеками, требовал как-то рубануть этот гордиев узел. Очень хотелось включить широкополосную связь и заорать на весь эфир: «Привет, я Саймон Фишер и я сам себя поймал!»
Вместо этого лоцман прокашлялся, припомнил модуляции голоса, которыми пользовался недавно, и вызвал диспетчерскую…
Палубная дверь действительно барахлила, и до коридора из ангара пришлось добираться в обход – снова через технические лазы. Топая вслед за Назаром и уже не изображая чужую походку, Саймон старательно ловил взгляды идущих навстречу: нет ли в них издевки, укора, злорадства? «Вот идет лоцман, потерявший дар! Гоните его, насмехайтесь над ним!»
Но люди – совершенно обычные люди, к слову, не отмеченные книжными «печатями зла» или «преступными намерениями», – либо кивали, либо здоровались с Назаром, либо пробегали мимо по своим делам. Похоже, никто не собирался бить лоцмана под дых или плясать на костях его самолюбия.
И к слову о танцах: лоцман вдруг понял, что желание стиснуть зубы и скрючиться, став боком для лучшей защиты, растет не только из беспокойства за собственную судьбу. Нет, ощущались в этом мышечном узле и опасения по поводу шансов на очередной мордобой, и медленно, необоримо накатывающая депрессия из-за утраты дара – доселе гипотетической, а теперь, похоже, все более реальной. Но обнаруживалась там и потребность быть в курсе судьбы сержанта Джавада – с некоторым удивлением, – и необходимость успокоить наверняка сходящую с ума родню – с удивлением еще большим, – и даже нечто похожее на ответственность перед Семьями, Системами и человечеством в целом. Последнее изумляло крепче всего.
Погрузившись в клубок телесных ощущений и пытаясь аккуратно раздергать его на отдельные нити, которые можно было бы прочувствовать и обдумать по очереди, Саймон не заметил, что они пришли. Но даже почти не удивился, когда понял куда.
Спортзал на «Группере» спроектировали так, чтобы одновременно в нем могло заниматься не меньше трети населения колонии – до того момента, когда корабль утилизируют ради ресурсов и конструктивных элементов. Тут была и зона переменной гравитации, и комплексы наведенной миостимуляции, и классический боксерский ринг. Народу хватало: видимо, свободный от дежурств персонал тратил время с пользой. Как раз неподалеку от ринга в воздухе сверкнуло знакомой медью.
На вопросительный взгляд Назар с энтузиазмом закивал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ага, там. Приятненькое с полезненьким.
За ограждением открылся любопытный вид. Магда расстегнула комбинезон до пояса и связала рукава узлом спереди, чтобы не путались под ногами. Черная спортивная майка облегала плечи, под кожей которых перекатывались нешуточные дельты и трицепсы. Ноги были расставлены для лучшего упора, а обеими руками девушка держалась за увесистый и местами штопаный боксерский мешок.
С другой стороны по мешку размеренно лупили.
Невысокая, как и ее «ассистентка», по-военному стриженная темноволосая женщина отрабатывала связки. Каждый из с виду неспешных, но хлестких ударов заставлял и «грушу», и саму Магду ощутимо вздрагивать. Саймон приподнял бровь и закусил губу, чтобы не расхохотаться: он с неприятной наглядностью осознал, что с Фэннингом ему, в общем, повезло.
К слову, сам бывший вояка обнаружился тут же. Он стоял навытяжку, но весь словно скрючился и усох, также порываясь дергаться при попаданиях по снаряду. Сие, видимо, не дозволялось, и от того широкоплечая фигура сдувалась все сильнее.
– Я не хочу сказать, что ты плохой солдат, – голос женщины звучал негромко, но, что называется, «с подачей». Резкие выдохи рубили фразы коротко и четко. – Ты выполняешь приказы. Ты дисциплинирован – может, не идеально. Но мне не нужны роботы. Мне нужны единомышленники.
Мысленно Саймон поаплодировал. Ла Лоба – а это, несомненно, была она – одновременно решала несколько задач: отчитывала Фэннинга, намекала Магде, что в курсе ее «темных дел», и демонстрировала свои навыки руководителя залетному лоцману. Кирилл Мягков бы одобрил.
– Робот может совершить ошибку. – Подъем стопы, голень, «двойка» кулаками. – У робота может слететь программа. Единомышленник лишен такой слабости, он думает об общем деле. Он отвечает за общее дело.
Смотреть на Фэннинга становилось жалко. Саймон снова поймал себя на каких-то незнакомых, не слишком вписывающихся в собственный образ эмоциях. Он решительно мотнул головой и поднял руку:
– Боюсь, слабостей не лишен никто. Да и не слабости это вовсе… Homo sum, humani nihil a me alienum puto[100].
Темные, внимательные глаза поймали его в фокус. Ла Лоба мягко отпрыгнула от «груши», сделала несколько вдохов и выдохов. Потом протянула узкую ладонь.
– Здравствуй, Саймон. Назар, спасибо.
– Не за что. – Улыбка, казалось, жила на лице бородача и место жительства менять не собиралась. – Это его собственное решение.
Распекаемый громила чуть расслабился, сменив «смирно» на промежуточный вариант в сторону «вольно». На лоцмана он смотрел без враждебности: неожиданная смесь любопытства, уважения и чуть ли не одобрения. Магда, тоже отступившая от боксерского мешка, поправила волосы – и под прикрытием этого движения быстро-быстро, едва заметно подмигнула.
«Ах, вон оно что», – эту мысль Саймон постарался задавить еще до ее рождения, чтобы по лицу не шмыгнуло даже тени. Он опустил руку, подкрепляя обмен приветствиями, и как бы невзначай посмотрел на Назара. Тот тоже вскользь обменялся взглядами с Магдой, потом еле заметно, определенно утвердительно шевельнул бородой. «То есть даже вот так». Выходило все интереснее.
– Я должна представиться. – Предложения остались такими же краткими и резкими, словно Ла Лоба все еще отрабатывала удары. – Не хочу быть в привилегированном положении. Меня зовут Сперанца Виго. Или Ла Лоба – я не против. Ты сам не против, что мы на «ты»?
– Только за, – пожал плечами Саймон. Потом ему вспомнилось начало беседы с Моди. – Как понимаю, ты хочешь поговорить.
Ла Лоба улыбнулась, и лоцман вздрогнул – словно сам оказался «грушей», в которую «прилетело». Нельзя сказать, что у предводительницы пиратов проступил «звериный оскал» или «хищная ухмылка». Нет, выражение лица вышло вполне благожелательным…
Только чувствовалось, что благожелание это направлено на вполне конкретных людей. Тех, кто стоит рядом, локоть к локтю, в прямом и в фигуральном смысле. На остальных оно пока не распространялось. А Саймон пока оставался тем самым «остальным».
