Сбившиеся в тесные кружки пантикапейские купцы, сами прожженные ловкачи и пройдохи, терялись в догадках: что на уме у нимфейцев, рискнувших выйти в море поздней осенью? Тем более, что во главе их каравана был достаточно известный всем хитрец Евтих, своего рода припонтийский Улисс[291]. Некоторые из купцов уже мысленно подсчитывали убытки – теперь, конечно же, цены на их товары упадут, а значит, выход только один: купить оптом все, что привезли нимфейцы, не торгуясь и не скупясь.
В этой толчее и суматохе вряд ли кто из пантикапейцев обратил внимание на двух пассажиров, одетых в небогатые, но добротные одежды; они торопливо спустились по сходням на причал и растворились в толпе. Только один из сикофантов, пожилой неудачник с унылым постным лицом, какое-то время сопровождал их, пытаясь определить по внешнему виду, кто бы это мог быть. Несмотря на достаточно бесформенные плащи, маскирующие фигуры приезжих, старый сикофант сразу определил, что эти двое по меньшей мере опытные воины – легкую, пружинистую походку и хищную настороженность бывалых бойцов, готовую в любой миг взорваться молниеносным разящим выпадом меча, скрыть было трудно. А когда они зашли в самую убогую харчевню с косо прибитой вывеской, настолько загаженной голубиным пометом, что ее название «Хромой пес» читалось с большим трудом, сикофант уныло вздохнул и повернул стопы обратно – судя по всему, это были обычные наемники, коих немало скиталось по этим окраинам Ойкумены в поисках хорошо оплачиваемой службы.
В харчевне царил полумрак. Путешественников встретила настороженная тишина, изредка прерываемая мягкими шлепками дождевых капель, просачивающихся через прохудившуюся крышу. В дальнем конце харчевни, на широкой деревянной скамье, подложив кулаки под голову, спал какой-то горемыка, а рядом с ним растянулся на полу здоровенный волкодав, приветствовавший вошедших низким утробным урчанием.
Переглянувшись, приезжие сбросили плащи и уселись за ближайший стол. На головах у них были широкополые петасы[292], изрядно потерявшие форму от дождя, но путешественники снимать их не стали. В харчевне был только один светильник, и лица приезжих остались в тени.
Хозяин харчевни, казалось, появился из ниоткуда: только что рядом со столом сверкали падающие капли, а теперь на их месте стоял, угодливо изогнувшись, бородатый здоровяк с искалеченной левой рукой без двух пальцев.
– Чего желают досточтимые господа? – спросил он хриплым простуженным голосом.
– Вина и еды, – коротко ответил один из путешественников; ширине его плеч мог позавидовать сам Геракл.
– Надеюсь, господа… э-э, – замялся хозяин харчевни, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Надеюсь, у господ имеются..? – он смутился и умолк, опустив глаза на давно не метеный пол.
Товарищ широкоплечего коротко засмеялся и небрежно швырнул на стол серебряную драхму, тут же исчезнувшую в правице бородача с такой быстротой, будто ее слизала нечистая сила.
Хозяин харчевни (в нем читатель, конечно же, узнал Мастариона), облегченно вздохнул и поспешил выполнить заказ. Вскоре на столе появилась баранина несколько подозрительного вида, вчерашние лепешки и ойнохоя с вином. Без лишних слов приезжие жадно набросились на еду, и Мастарион, у кого были некоторые сомнения на счет ее качества, удовлетворенно ухмыльнулся – похоже, его клиентов это обстоятельство не очень волновало.
Какое-то время в харчевне был слышен лишь хруст мелких костей и звуки льющейся жидкости. Дождь почти прекратился, и теперь только редкие капли дождя время от времени нарушали благостную тишину трапезы.
Волкодав, до сих пор спокойно наблюдавший за приезжими, неожиданно встал и требовательно потянул плащ, служивший спящему одеялом. Тот что-то недовольно буркнул и повернулся на другой бок. Тогда пес от негодования тихо зарычал и цапнул его огромными клыками за предплечье.
– Фат, чтоб тебя! – возмутился человек и сел, протирая сонные глаза. – Если ты голоден, то это не значит, что завтрак нужно начинать со своего хозяина. Поди прочь, ненасытная утроба.
Рапсод Эрот (а это был он) потянулся и принюхался.
– Мастарион! – позвал приятеля рапсод. – По-моему, я чую запах жаркого. Не кажется ли тебе, что наш вчерашний ужин был несколько скуден? И мы бы с Фатом не прочь… – он выразительно похлопал себя по животу.
Но, похоже, Мастариону так не казалось. Сделав вид, что он ничего не слышит и не видит, хозяин харчевни шмыгнул в поварню и затаился там, как мышь в подполе.
Дела в «Хромом псе» шли все хуже и хуже. Мастариону пришлось уволить даже повара, и теперь еду стряпал раб-скиф, невзрачный старикашка, купленный по случаю за бесценок. Скиф был бестолков, ленив и передвигался, как сонная муха. Приготовленную им стряпню, не могли переварить даже луженые желудки нищего городского демоса, и постепенно многие завсегдатаи «Хромого пса» переметнулись в другие харчевни, где кормили так же скверно, но цены были поумеренней, нежели у жадноватого Мастариона. Потому сюда захаживали или приезжие, или те, кому после приличной дозы местного пойла, которое трудно было назвать вином, «Хромой пес» казался родным домом, где можно делать все, что душе угодно.
– Ба, да у нас гости! – наконец Эрот обратил внимание на молчаливых клиентов. – Собачка, – тихо обратился он к нетерпеливо переступающему с лапы на лапу псу, – похоже, у нас сегодня может быть праздник. Если, конечно, мы постараемся… – с этими словами рапсод достал из-под скамьи кифару и решительно направился к столу приезжих.
– Хайре, досточтимые господа! – вежливо поклонился рапсод, острым взглядом окидывая внушительные фигуры нечаянных клиентов Мастариона. – Надеюсь, пища телесная ни в коей мере не входит в противоречие с пищей духовной. Поэтому – а у нас так принято – с вашего позволения я хочу усладить ваш слух божественными мелодиями непревзойденного Орфея, перед коим я преклоняюсь и кому пытаюсь подражать по мере своего таланта.
И, нимало не смущаясь молчанию путешественников, Эрот присел на соседнюю скамью и ударил по струнам. Наблюдательный, как и все его собратья по ремеслу, он сразу понял, что перед ним люди достаточно состоятельные и, возможно, знатные: под кафтаном широкоплечего рапсод заметил персидскую кольчугу, очень дорогую и редкую на Боспоре, а ножны акинака, который его товарищ положил на колени, были украшены изумительными по красоте чеканными золотыми бляшками. Судя по всему эти двое приехали издалека, местных обычаев не знали, а поэтому просто грех было не воспользоваться таким благоприятным обстоятельстом.
Эрот играл вдохновенно, чему, несомненно, способствовал пустой желудок и жалобный взгляд волкодава, не отрываясь смотревшего на груду костей перед приезжими. Они уже почти закончили трапезу, и теперь допивали остатки вина, к слову, достаточно неплохого – драхма заставила прижимистого Мастариона наступить на горло своей жадности. Струны кифары то журчали звонкими весенними ручьями, то гремели победным громом, а временами, казалось, забирались в небесную высь и оттуда роняли на осеннюю степь прощальный журавлиный клич.
