Кожей Наоми ощущала внимательный взгляд Такеши и не спешила поднимать склоненную над свитком голову.
— … должны будем направить людей… договорились, что в течение двух месяцев… — до нее сквозь шум собственных мыслей долетали обрывки разговора Такеши с Яшамару-саном и Масато-саном.
Он собрал их в комнате, в которой занимался делами поместья, чтобы объявить об установлении в стране сёгуната и показать полученный накануне свиток.
— Празднества состоятся в императорском дворце во вторую неделю хадзуки*. К тому моменту все должно быть готово.
Наоми прослушала бОльшую часть разговора и потому не вполне понимала, о каких приготовлениях говорил Такеши. Ей не терпелось остаться с мужем наедине и задать все те вопросы, что накопились.
— Что не так? — в голосе Минамото звучало нетерпение. Он смотрел по очереди на Яшамару и Масато и казался недовольным.
Наоми вгляделась повнимательнее в лица мужчин и прочла в них подлинную оторопь. Редко, крайне редко они позволяли себе подобные проявления эмоций.
— Но ведь это вы — могущественнейший самурай, — после некоторого колебания произнес Масато-сан.
— Могущественнейший однорукий самурай, — с усмешкой Такеши взмахнул культей. — Сёгун без одной руки — довольно странное и жалкое зрелище, — жестко отрезал он, и против воли Наоми захотелось втянуть голову в плечи. Она ненавидела, когда голос мужа становился таким. Твердым, ледяным и злым.
Ни Масато, ни Яшамару, будучи преданными Такеши до последней капли крови, не держали и мысли, что сёгуном может стать кто-то другой. Кто-то кроме него. И он напрасно злился. Недостойно винить людей за их верность.
— Но я ценю, — сухо добавил Такеши, и Наоми поняла, что он смягчился.
— Все будет исполнено, господин, — сказал Яшамару.
— Подготовкой к празднеству займется Наоми-сан, — Минамото едва заметно повел головой в сторону жены. — Нарамаро-сан просил подумать над тем, чтобы уменьшить подати для крестьян в месяце хадзуки в честь установления сёгуната. Яшамару, еще я хочу, чтобы ты начал восстанавливать в Эдо наше сожженное поместье.
— Такеши-сама, сейчас наши хранилища практически пусты, — озадаченно произнес управляющий, выводя кистью на пергаменте хаотичный узор.
— И что? — Минамото перебил его, не дослушав. Он поднял голову от свитка, который просматривал, и впился в Яшамару цепким взглядом. Сегодня он не был настроен выслушивать оправдания и позволять с собой пререкаться.
— У нас не хватит золота, — Яшамару, очевидно, настроение своего господина не уловил. Поежившись против воли, Наоми покосилась на мужа. О, как же хорошо она знала это выражение его лица!
— Яшамару, мне не интересны сложности, с которыми ты столкнешься, когда будешь исполнять то, что я тебе приказал, — ледяным голосом отчеканил Такеши, не отводя от лица управляющего тяжелого взгляда. — Мне нужно, чтобы ты его исполнил. О другом я знать не хочу.
— Да, Такеши-сама, — управляющий поспешно склонил голову, осознав, наконец, что выбрал неудачное время для возражений, пусть даже и разумных. — Я понимаю.
— Все, — Минамото дернул подбородком. — Идите.
Яшамару и Масато вышли из комнаты со всей возможной поспешностью, не растеряв все же присущего самураям достоинства, и Такеши с Наоми остались наедине.
Когда за ними закрылись двери, Минамото позволил себе короткий вздох.
— Я устал слушать, что кто-то не может что-то сделать, — сказал он, хмурясь. Он потянул ворот темно-синего кимоно в сторону, оголив шею, и бросил короткий взгляд в окно.
Наоми силилась подобрать слова, но все, что приходило в голову, казалось ей то излишне утешающим, то чрезвычайно банальным. Ничего не решив, она положила ладонь ему на плечо. Она думала, что Яшамару прав, а Такеши — нет. Как управляющий должен восстанавливать целое поместье, если у них нет золота? Такеши требует от него невыполнимого и запрещает себе перечить, но после строго спросит, если приказ не будет исполнен. Но стоит ли ей говорить об этом?
— Устал, еще когда мы были у Нарамаро, — Такеши поднялся и принялся измерять шагами комнату.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Из окна на татами и стены лился теплый, неяркий свет и доносились звуки живущего обыденной жизнью поместья. Сидя в углу в тени, Наоми внимательным взглядом провожала каждое движение мужа.
— Он долго не соглашался стать сёгуном, — Такеши вновь заговорил, нарушив продолжительное молчание. Он остановился и повернулся лицом к жене, спиной к окну. — Тоже не мог.
С усмешкой он заметил, как Наоми, решив было заговорить, сдержала себя в последний момент, и слова так и не сорвались с ее языка. Она завела за ухо выбившиеся из высокого пучка волосы и устремила на него выжидающий взгляд.
— Но после сэппуку Фухито у нас не так много возможностей для выбора, — жестко заключил Такеши. — А поскольку сёгун с одной рукой довольно нелепое зрелище, все было предопределено.
Такеши умел быть безжалостным к другим, но безжалостнее всего он был к самому себе. Наоми казалось, что иногда он намеренно упоминает отрубленную руку. Словами он будто бы сечет себя.
— Нарамаро-сан возьмет теперь на себя большую ответственность. Он мог этого не хотеть, — тихо сказала Наоми. — И его колебания можно понять.
— Нужно делать, что должно, — непреклонно отрезал Такеши. — Кто, если не он, мог стать сёгуном? Дайго-сан?
Покачав головой, Наоми вздохнула.
— Не все способны жить так, как ты. И разделять твои убеждения, — она смотрела на Такеши, но в то же время будто бы сквозь него — на игру света и тени на гладкой поверхности ширмы. — Ты судишь всех по себе, но так нельзя! Ты слишком многого требуешь от других, и не думаешь, что люди — разные. То, что с легкостью дается тебе, может требовать нечеловеческих усилий от кого-то еще.
Все время пока она говорила, Такеши смотрел на нее тяжелым взглядом, скрестив на груди руки.
— Это лишь оправдания, Наоми. В конечном счете — ты либо делаешь, либо нет, — он отвернулся к окну и принялся сосредоточенно смотреть на бурлившую снаружи жизнь. — Потом, когда будет уже поздно делать, ты никогда не убедишь себя в том, что ты не могла, что ты была права, решив немного выждать, что, как бы ни торопилась, все равно не успела. Я знаю, о чем говорю.
— О чем? — она могла промолчать, как делала раньше, но чувствовала, что будет очень жалеть, если промолчит теперь.
Такеши усмехнулся.
— Однажды мы с отцом опоздали к моей матери, — сказал он просто. — А могли бы успеть, но слишком долго колебались.
Кровь бросилась к щекам Наоми, и она зажмурилась. «Не задавай вопрос, если не хочешь услышать ответ», — в который раз напомнила она себе.
После услышанного продолжать разговор ей не хотелось. Такеши не изменится, и у него есть причины. Она также не отступит от своей точки зрения, потому что очень хорошо знает, каково это — не соответствовать чужим ожиданиям. И слышать об этом каждый день, и видеть это в каждом взгляде.
Наоми поднялась, и светло-серый, почти жемчужный шелк кимоно заструился вокруг ее фигуры. От бедра и вниз по подолу шла яркая вышивка — тонкие ветви с зеленой листвой и цветами сливы. Обернувшись на звук, Такеши встретился взглядом с Наоми, и хмурое выражение постепенно исчезло с его лица.
— Завтра я отправлюсь с Мамору в поместье Токугава за твоей мачехой и сводной сестрой, — немного погодя сказал он и, шагнув к двери, распахнул створки.
— Да. Я помню, — она кивнула, радуясь, что с каждым разом ей все лучше и лучше удается сохранять ровный, беспристрастный тон. — Почему ты едешь сам, а не отправишь Яшамару-сана, как хотел?
Они шли по коридору — Такеши чуть впереди, и потому Наоми не видела его лица. Но видела, как заходили желваки на его левой скуле.
— Так будет лучше.
Подобный ответ Наоми не удовлетворил.
— Что происходит у тебя с Яшамару?
Такеши остановился на полушаге и всем телом повернулся к Наоми. Они стояли в одиночестве в длинном переходе, соединяющем левое и правое крыло поместья. В послеполуденное время слуги редко заходили сюда; для них находились занятия в нежилой части, где располагался очаг для приготовления пищи.
