но легче было остановить прилив… Удивительно то, что всего два месяца назад он здесь же выступал в переполненном концертном зале на хлопковом карнавале», — заметил Боб Джонсон из местной газеты. Шестнадцатилетнему Джеку Бэйкеру, бывшему соседу Пресли, запомнились «удивительное гудение, горячая нетерпеливая реакция толпы, а потом до меня дошло, что я и сам в ней участвовал». Когда волнение наконец улеглось, Элвис с достоинством выслушал объявление о решении властей города провозгласить среду, 4 июля, Днем Элвиса Пресли. Повернувшись к зрителям, он сказал со своими обычными мальчишеским задором и взрослым расчетом: «Этим ньюйоркцам меня не переделать. Я вам сегодня покажу настоящего Элвиса».
Что он и сделал. После всех личных изменений и драматичного развития его карьеры в предыдущие месяцы было неудивительно, что «настоящий Элвис», по описанию Боба Джонсона, был где–то посередине между «старым» и «новым». Это значило, что он мог контролировать толпу, провоцировать ее и манипулировать ею совсем по–другому по сравнению с прошлыми концертами. «Он их потряс и покорил, заставил визжать от восторга. Его потрясающий стиль сразил стадион», — писал Боб Джонсон. Начал Пресли с «Heartbreak Hotel», затем перешел к «Mystery Train» и «I Got A Woman», пригласил на сцену Jordanaires для совместного исполнения «I Want You, I Need You, I Love You» и «I Was the One». Потом спел «Blue Suede Shoes» и «Long Tall Sally», а в конце получасового выступления, конечно, «Hound Dog».
«Когда пришло время уходить, — рассказывал Джонсон, — Элвис быстро проскользнул через колонну полицейских и охранников к машине, припаркованной прямо за сценой. Взволнованные болельщики окружили машину. Двух охранников и полицейского оттеснили, как пылинки, назад, но капитан Вудворд запихнул Пресли в машину в целости и сохранности, и машина начала продираться сквозь толпу».
Это был момент неоспоримого триумфа, чистого и ничем не омраченного восторга, застывшего во времени. Элвис хотел, по словам Боба Джонсона, «чтобы о нем хорошо думали дома», и вот дома, на глазах его семьи, к нему пришел успех, размах которого был невероятен.
Глава 13 ЭЛВИС И ДЖУН
(июль — август 1956)
В следующий понедельник, 9 июля, Элвис прибыл в Билокси. Никто его приезда не анонсировал и, в общем–то, не ждал. Он подъехал к дому Джун Джуанико на своем белом лимузине «Эльдорадо» с откидным верхом в сопровождении Реда, двоюродного брата Джуниора и друга Артура Хутона, чья мать работала вместе с Глэдис в кафетерии. Они ждали на дороге, пока соседские мальчишки побежали искать Джун. Когда она вернулась, Элвис пригласил ее на свидание и отправился в гостиницу «Сан энд Сэнд», двор которой быстро заполнялся поклонниками по мере распространения новости.
Вечером они отправились на прогулку по городу с Мэ, матерью Джун, и Эдди Веллманом, ее приятелем. Вдвоем с Джун они обошли места, которые она ему показывала в прошлом году, оживленно болтая и строя планы. Элвис точно не знал, как долго он останется в Билокси, время покажет. Все, что он знал, — это отпуск на три недели, без обязательств и забот. Точных планов он не строил, но хотел чем–то заняться. Несколько дней назад он прикатил в Тьюпело, просто чтобы повидать свою тетушку и учительницу из пятого класса, миссис Гриме (которой принадлежала идея записать его на конкурс исполнителей на ярмарке «Миссисипи — Алабама»), Только что было объявлено о его участии в сентябрьской ярмарке. О нем писали все основные газеты и журналы, и скоро он собирался сниматься в кино. Он мог купить своим маме и папе все, чего душа пожелает.
Весь следующий день они провели вместе с Джун. Вечером они слушали новости на новоорлеанской радиостанции и узнали, что Элвис Пресли и Джу н Джуанико из Билокси объявили о помолвке. Под влиянием момента они кинулись к машине и поехали в Новый Орлеан, чтобы развеять слухи. Элвис нашел адрес радиостанции в ближайшей телефонной будке, и они влетели в студию, находившуюся в гостинице «Сент–Чарлз». Прижавшись носами к стеклу, они глазели на диск–жокея Хала Мюррея до тех пор, пока он их не заметил. Всплеснув руками, он объявил изумленным радиослушателям, что «герой часа» только что вошел в студию, и включил второй микрофон.
Единственная вещь, о которой Элвис в тот момент серьезно думал, была его карьера, сообщил Элвис радиослушателям. У него не было времени на помолвку, сейчас он думал об отпуске, который собирался провести во Флориде. «У вас отпуск, наверное, толком не получится, — прервал его диск–жокей. — Из–за всех подростков и поклонников, которые ринутся туда». — «Ничего страшного, я не против. Без них мне бы туго пришлось…» Когда Элвис и Дяуш вышли из студии, холл гостиницы был переполнен. Одна из девушек упала в обморок от волнения и жары.
После Билокси семеро друзей отправились на Понтчартрейн–Бич, где Элвис, как позже сообщалось в прессе, съел три порции жареного цыпленка, а Джун — три порции очищенных крабов. По пути домой они снова остановились перекусить, и Элвис заказал хорошо прожаренную яичницу с беконом. Обнаружив, что яйца были приготовлены не так, как он просил, он послал заказ на доработку. Когда официантка вновь принесла его тарелку и вновь что–то было не так, она возмутилась: «Вы что думаете, вас будут обслуживать как особенного клиента, потому что вы Элвис Пресли?» — «Нет, — ответил он, — я хочу, чтобы меня обслуживали как обычного клиента». С этими словами он столкнул тарелку к ногам официантки. Они вернулись домой в 3.45 утра. На следующий день Джун, лежа в кровати, отвечала на вопросы репортера из «Нью–Орлеан ньюс»: «Поцеловала ли я его на прощание? А вы как думаете? Конечно, поцеловала. Мы стояли на крыльце. Нет, не у калитки, а на крыльце. Он такой чудесный!»
Они виделись каждый вечер и проводили большую часть дня вместе. Элвис каждый день сообщал прессе, что вот–вот уедет во Флориду, но так и не поехал. Во вторник они вместе с матерью Джун и Эдди Веллманом отправились на глубоководную рыбалку. Они так хорошо провели время, что Элвис позвонил
