иностранный шофер к тому времени уже успел, наверное, уехать из страны. А Ючбунарскому не оставалось ничего другого, как заклеймить капитализм и до позднего вечера говорить, говорить, говорить…
Но… время шло, наступил конец года — отчеты, новые планы, заботы личные и общественные — и мерзкая эта машина была почти совсем забыта.
Пока этот бумагомаратель не поставил вопрос ребром.
Все это Ючбунарский припомнил, но ничего, что давало бы надежду на спасение, придумать не мог.
На следующий день с утра пораньше он отправился к своему шурину. Шурин уже знал, как директорствует его зять, и Ючбунарский навалился на него прямо с порога:
— Ну-ка, посмотрим, на что ты способен! Спасай, ты ведь адвокат.
Шурин, который в этот момент брился, обернулся и сказал:
— Только алиби!
Ючбунарский вздрогнул. Этот странный намыленный субъект изрекал сегодня загадочные вещи, натачивая при этом опасную бритву…
— Понимаешь, что я имею в виду? В тот момент, когда привезли машину, тебя не было, ты был в отпуске или где-нибудь еще, это не имеет значения. Но ты должен по часам расписать, где ты был и что делал. Это называется алиби. Если ты докажешь свое алиби, ты спасен.
Ючбунарский ушел от шурина окрыленный и весь день сочинял себе алиби. За ночь он выучил его наизусть, а через неделю, когда его вызвали давать показания, с легкостью написал все точь-в-точь как надо.
И наступил день суда.
Заместитель директора, разумеется, сказал:
— Я не помню, был ли тогда товарищ директор.
Главный бухгалтер сказал:
— Был ли тогда товарищ директор, я не помню.
Секретарша сказала:
— Он так занят, а я настолько перегружена работой, что не помню.
А уборщица сказала:
— Чтой-то не упомню, чтоб в тот вечер в ихней пепельнице были окурки. — И обрушила проклятья на головы судейского сословия.
Тогда слово взял прокурор и сделал свое черное дело. Он сказал:
— Обвиняемый утверждает, что 27 октября он получил устное разрешение не приходить на работу и целый день провел, как означено в его показаниях, следующим образом:
С восьми до восьми тридцати он покупал тесьму для штор в магазине по улице Ихтиманской, № 24.
С восьми тридцати до десяти был на складе строй-треста, где приобрел полмешка цемента для ремонта мозаики в ванной, а потом ловил такси и искал мастера.
С десяти до одиннадцати покупал джезве для турецкого кофе, шоколадные конфеты, вино и маслины в магазине на улице Три уши, № 186.
С одиннадцати до двенадцати был в химчистке на улице Алтын-топ, где сдал в чистку мужской костюм, пальто и два шерстяных шарфа.
Затем перекусил в закусочной на ул. Долни Дыбник, № 5, и сразу после этого, то есть к двум часам, вернулся домой, где всю вторую половину дня возился с мастерами, убирал квартиру и готовился к приему гостей.
Одним словом, в то утро, когда машину привезли и принимали, обвиняемый Ючбунарский был с точностью до минуты в указанных выше местах и имеет алиби.
Тут директор, заместитель директора, главный бухгалтер и секретарша утвердительно закивали головами, а уборщица воскликнула:
— А то как же!
Но прокурор продолжил самым зловещим образом:
— Однако, — сказал он, — каково же было наше удивление, когда после проверки оказалось, что ни в тот день, ни в любой другой день октября в магазине по улице Ихтиманской, равно как и в других таких же магазинах столицы, не то что не было, но даже и не предвиделось поступления какой бы то ни было тесьмы для штор.
Во-вторых. В указанный день, да и не только в тот день, а и во все другие дни этого года, не только на складе стройтреста, но также и ни на одном другом складе невозможно было купить и полмиллиграмма цемента по той простой причине, что его там не было.
В-третьих. Магазин по улице Три уши, № 186, был закрыт на учет. Но даже если бы там не было учета, никакой чудотворец не смог бы купить там маслин и уж тем более джезве, поскольку их не бывает в продаже месяцами.
Что касается химчистки, пользуюсь случаем сообщить, что она принимает одежду только по вторникам и пятницам. К тому же весь октябрь указанная химчистка была закрыта на ремонт.
Тут директор, заместитель директора, главный бухгалтер и секретарша вытаращили глаза и побелели, словно их обсыпали суперфосфатом, а уборщица запела отходную.
Перевод Л. Бесковой.
Валерий Петров
БАЛЛАДА О КОНТР-АДМИРАЛЕ
Расскажут нам строки старинной баллады о гибели славной Испанской Армады, она после битвы отправилась в пекло, и слава ее безнадежно поблекла. Остался один только контр-адмирал, на ветхом плоту он от смерти удрал. А впрочем — удрал ли? Ведь волны все выше, акулы, глазея, шныряют все ближе, так, будто еще ни одна не видала такого съедобного контр-адмирала. И плот ненадежный, и берег неблизкий, йохо-хо, и бутылка «Плиски»! Да, «Плиска» и вправду имелась в запасе,
