Не беспокойтесь, она будет спать крепко и ваши нежные движения её не разбудят. Но одна вы с этим не справитесь. Есть ли у вас в доме надёжный человек, князь?
– Вот эта прелестная Ольга считалась самой надёжной. На кого же теперь положиться? – отвечал бедный князь.
– Простите, – сказала сестра. – Здесь находится моя мать. Это на её будто бы зов меня увела Ольга. А мать мою... Ну, да это потом. Словом, мать моя привычная и отличная сиделка. Она мне поможет.
– Хорошо, позовите её, – велел Ананда.
Тем временем он сказал князю, что княгиню надо переложить на другую постель и унести из этой комнаты, чтобы ничто не напоминало ей прошлой ночи.
Он точно не замечал стоявшей всё в той же позе Ольги, державшей в руках мерзкий чепец. А между тем та уже несколько раз говорила: "горит", "жжёт", "зудит".
Когда вошла сестра со своей матерью, Ананда поглядел на них обеих и велел переложить больную на диван в дальнем углу, пока её не унесут из этой комнаты. Только тогда он взглянул на Ольгу и сказал:
– Идите вперёд. – И за нею все мы вышли из комнаты. Она, всё так же вытянув руки с чепцом, шла впереди до самой моей комнаты.
– Бросьте в камин, – сказал Ананда, и чепец полетел в камин на ту кучу золы, которая оставалась с ночи. Сама Ольга в каком-то отупении стояла, всё вытянув руки, не то желая снова схватить чепец, не то подавляя желание вытереть зудящие руки.
Ананда подошёл к ней, подал ей смоченный кусок ваты, приказал обтереть им руки и спросил:
– Неужели деньги, обещанные вам, так сладки, что вы могли из-за них пойти на убийство человека? А княгиня-то только вчера просила князя обеспечить вашу жизнь и положить на ваше имя капитал за верную ей службу.
– И сегодня я должен был выполнить её желание, – подтвердил князь. – Хорошо, что вовремя всё открылось.
У Ольги давно уже дёргались губы и слёзы скатывались по щекам. Но мне было ясно, что она не в себе, что в ней идёт какая-то борьба, но что её мысли ей самой до конца непонятны. Ананда велел ей взять спички, поджечь чепец и сказал:
– Он сразу вспыхнет. Если вы забыли, Ольга, как вели себя и что делали со вчерашнего вечера, то вспомните всё, как только ядовитое вещество сгорит вместе с чепцом.
Ольга подожгла чепец, но как только пламя коснулось его внутренней стороны, – раздался такой треск, словно взорвался порох, и перепуганная женщина с криком отскочила на середину комнаты.
Её прыжок был так комичен, что я не удержался от хохота, и князь смеялся не меньше моего.
– Хорошо вам смеяться, – с возмущением накинулась на меня Ольга. – Вы-то целы и невредимы; а всё из-за вас, барин. Все мои неудачи, да и других тоже – всё из-за вас.
– Так ли, Ольга? – спросил Ананда. – Зачем вы вчера вмешались в разговор княгини с сестрой милосердия? Зачем вы уверяли больную, что в Константинополе есть лекарь, который справляется с такой же болезнью скорее и лучше, чем я и И.? При чём же здесь Лев Николаевич?
– Лекарь обещал мне деньги и принёс чепец. Я не знала, что чепец ядовитый. А только про молодого барина он сказал, что его надо выжить из дома, что он всему помеха. Он просил положить платок к ним на постель и письмо. А как молодой барин заснут, я должна была впустить к ним в комнату лекаря с помощником, чтобы молодого барина перевезти в гостиницу.
Когда князь вошли в спальню их сиятельства, я с лекарем и говорила. Мне надо было их давно проводить, лекарей-то, к Льву Николаевичу в комнату. Да только сестра не спала, и я не успела пропустить их через спальню.
– Куда же девались эти злодеи, ваши лекаря? – взволновался князь, собираясь бежать к княгине.
– Не волнуйтесь, князь. Они, несомненно, беседуют с Верзилой, рассчитывая подкупить и его. Спустимся к нему по винтовой лестнице. Вы же, Ольга, сядьте здесь и сидите не двигаясь, до нашего возвращения.
С этими словами Ананда быстро пошёл вперёд, и мы за ним. Уже подходя к крыльцу Ананды, мы услышали стук в дверь и громкий голос Верзилы, запрещавший ломиться в дверь.
Услыхав шум наших шагов, Верзила стал просить Ананду разрешить ему проучить негодяев, нагло ругавших его и требовавших, чтобы он их впустил.
Ананда рассмеялся и спросил, умеет ли он стрелять из тех новых пистолетов, что ему дали. Получив удовлетворительный ответ, Ананда, продолжая смеяться, сказал:
– Они заряжены особым способом. Если человек упадёт или повернётся спиной, не бойся – стреляй себе, пока будешь видеть, что горошины вылетают. Как только кончится заряд, бери второй и стреляй в другого. А третий сам убежит со страху.
Я так ошалел, что, видно, напоминал Ольгу с чепцом. Я стоял, вытянув умоляюще руки, и не мог понять, как это Ананда может отдать приказание стрелять в людей.
Мгновенно пистолет был в руках Верзилы, раздалась частая, мелкая трескотня, и действительно, горошины с огромным количеством дыма и грохота полетели в одного из осаждавших нас турок довольно бандитского вида. Человек упал; но мне казалось, что он остался невредим. Тем временем горошины из другого пистолета полетели во второго громилу, который тоже упал, комично ёрзая под градом бивших его горошин; а третий, увидя, как упали его товарищи, ошеломленный треском и дымом, счёл их убитыми и убежал.
Мы вышли на крыльцо, и когда дым рассеялся, увидели двух перепуганных, зажимавших уши людей, неподвижно лежавших на земле.
– Господин великий маг, сообщи мне, жив ли я или уже нахожусь в твоём царстве? – пробормотал один из них на отличном английском языке. Это было до того неожиданно, что я прыснул со смеху, подскочил и не мог остановиться, задыхаясь от хохота. Верзила, держась за бока, просто ржал по-лошадиному. Князь не отставал от нас. Дважды Ананде пришлось призвать нас к порядку.
Люди, лежавшие на земле, были только одеты турками. Одуревшие под градом горошин и от нашего хохота, они, очевидно, не могли сообразить, что с ними произошло. Измазанные, точно сажей, пороховой копотью, они были и жалки, и так смешны, что удержаться от смеха было очень трудно.
– Кто вы такие? Судя по вашему обращению к великому магу, я могу думать, что сами вы – маленькие маги? – улыбаясь, спросил Ананда того из бандитов, который заговорил по-английски.
Тут поднял голову второй злодей, поглядел на Ананду и зачастил что-то по-гречески, прикрывая глаза рукой.
Первый, несколько оправившись и с ненавистью глядя на него, сказал по-английски:
– Не верьте ему, пожалуйста. Он такой же лекарь, как я повар. А снадобье для чепца дал Браццано. Этот подлец разорил полгорода и нас вместе с собой. Да только сам унёс куда-то ноги; наверное, и сокровищ утащил немало. Последнее, в чём он нас надул, – это что камень – чёрный бриллиант немыслимой стоимости – на вашем мальчишке. Дал нам амулет – платок, чтобы мальчишка отправился к праотцам. Дал чепец, сказав, что всё колоссальное состояние княгини – в камнях и золоте – в её спальне под кроватью, – и солгал. Теперь жизнь мне опостылела, я нищ. Делайте со мной, что хотите.
– А разве вы больше не боитесь Браццано? – усмехаясь, спросил Ананда.
– Не только не боюсь, но хотел бы задушить его своими руками. – ответил несчастный, захлебываясь от злости.
– Ой, ой, а я боюсь, – завопил второй. – Так боюсь, что не хотел бы вовек его встретить.
– Но ведь вы давали страшные клятвы и обещания не только ему? – опять спросил Ананда.
– Конечно, целая церемония совершалась над нами, – снова заговорят первый. – Но ведь он изображал первого помощника великого мага, которого никогда и никто не видел. Но говорили, что сам сатана не мог быть страшнее.
– Ой, ой. пропала моя головушка! Пропали мои деточки! – снова завопил грек.
– Замолчи, дьявол, или я научу тебя молчать, – в бешенстве заорал мнимый турок.
– Ну, вот что: сейчас вызовут полицию, и вы оба должны будете отправиться в тюрьму, – сказал Ананда. – Я даю вам ровно десять минут на размышление. Каждый из вас может написать записку ближайшему другу или родственнику, объяснить своё положение и попросить помочь вам и выручить из тюрьмы. Но каждый должен дать слово уехать отсюда и начать новую трудовую жизнь.
– Я был причиной разорения всех своих друзей и родственников. И кроме проклятий и той же тюрьмы мне ждать нечего. А работать я не желаю. Я жил богачом и господином – иной жизни вести не буду. Я желаю лишь мстить Браццано – вот отныне цель моей жизни. Пусть берут, куда угодно. Уйду, – сказал первый.
– Ой, ой, работать. Разве я всю жизнь не работал? – завопил второй. – Я только и делал, что переносил чужие деньги с места на место. Только по усам текло. Другие наживали миллионы, а мне бросали тысчонки. Я честно работал. Виноват ли я, что аферы приносят больше, чем честный труд? Дураки гнут спины с утра до вечера, – рубль домой принесут. Чем я виноват, что моя работа умнее? А теперь писать некому. Я вон им – всем этим – служил, – ткнул он пальцем в своего товарища. – А теперь они сами без гроша. Здесь – всё можно только купить. Ты слушай, барин. Ты большой лекарь. Плати за меня калым полиции; я тебе служить буду. Мне всё равно, кому служить, плати – буду служить верой и правдой.
