Как всегда, мы зашли в бухту Ахомтэн, находившуюся неподалеку от Петропавловска. Конвойный офицер сообщил о гибели «Трансбалта», самого большого парохода в Советском Союзе в то время. Пароход возвращался из США с генеральным грузом около 10 тысяч тонн. Он был торпедирован 13 июня 1945 года в проливе Лаперуза, можно сказать, на пороге дома. Японцы не унимались.
Две торпеды попали в кормовые трюмы правого борта. После взрыва судно продержалось на плаву около 10 минут и кормой ушло в воду. Пять человек погибли вместе с судном. Радист успел передать во Владивосток «SOS» и сообщил место аварии. Девяносто четыре человека вместе с капитаном Ильей Гавриловичем Гавриловым спаслись на шлюпках.
По сути, Япония вела на море против Советского государства военные действия. С декабря 1941 года по апрель 1945 года японские подводные лодки топили суда.
24 июня. Незабываемый день. Радио принесло нам радостную весть с Красной площади. Парад Победы. Сотни фашистских знамен со свастикой были брошены наземь у Мавзолея Ленина…
По прибытии во Владивосток я виделся с капитаном Гавриловым, он был у меня в гостях и рассказал о событиях на пароходе «Трансбалт». На этот раз японцы отнеслись к советским морякам человечнее и не допускали издевательств. Видно, чувствовали, что час возмездия близок.
Илья Гаврилович, как говорится, остался гол и бос, все его вещи погибли на «Трансбалте». Помню, все мы, капитаны, помогали ему, чем могли. Интересно отметить, что Илья Гаврилович совсем не умел плавать, три раза под ним тонули суда, но он в спасательном жилете оставался на плаву…
Наши новые паровозы, как только их ставили на рельсы, не задерживаясь, уходили на запад.
Остатки груза нам предстояло выгрузить в заливе Посьет, расположенном на юг от Владивостока, в нескольких часах хода. Мы без лоцмана прошли пролив среди больших и малых каменистых островков. В Посьет прибыли еще засветло и ошвартовались у единственного деревянного причала.
Конечно, первыми гостями на судне были пограничники. Врач пограничного отряда – культурный, знающий человек. По его предложению мы поехали в ближайший колхоз. С нами поехали инструктор райкома партии и Виктор Иванович Копанев. Колхоз оказался малолюдным, хозяйство – слабым. Не было удобрений, планы выполнялись плохо. Мы обратили внимание на тощие посевы овса и пшеницы. В поле в основном работали женщины. Несколько старух смотрели за малыми детьми, собранными в большом, неуютном помещении клуба. С питанием было плохо, дети тоже голодали, почти всю продукцию колхоз отдавал фронту, оставляя себе только крохи. На обратном пути мы молчали.
– А что, если нам помочь ребятишкам? – спросил Копанев, когда мы поднимались по трапу. – А, Константин Сергеевич? Я думал о том же.
– Согласен, только посоветуемся с помполитом.
Мы попросили в каюту помполита К. В. Рычкова, предсудкома Ш. Е. Окуджаву и обрисовали обстановку в колхозе. Единодушно решили поделиться с детьми своими продуктами. Но нужно было согласие всей команды теплохода: продукты принадлежали в равной степени всем морякам. Выступить на собрании поручили мне.
Перед ужином собрали экипаж. Предложение помочь колхозным детям встретило горячую поддержку. Выступавшие предлагали оставить только самое необходимое, а все остальное передать колхозу.
– Справимся, у нас и от прежнего рейса немного осталось, – поддержал судовой повар.
– Поможем ребятам, – раздавалось со всех сторон.
Грузовую машину для перевозки продовольствия предоставил райком партии. Трехтонный грузовик оказался нагруженным доверху. Мука, масло, сахар, сгущенное молоко, разные крупы, мясные консервы. От команды для передачи продуктов в колхоз поехала делегация во главе с предсудкома.
Конечно, не только наш теплоход поделился своими продуктами с детьми. Во Владивостоке нам рассказывали о многих случаях, когда экипажи морских судов помогали детским садам и яслям.
В новый рейс мы вышли 18 июля 1945 года. Никто не догадывался о назревавших, событиях.
Верный своему союзническому долгу, Советский Союз на Ялтинской конференции в феврале 1945 года обязался вступить в войну с Японией через два-три месяца после окончания военных действий в Европе. Это держалось в глубокой тайне.
К плавмаяку «Колумбия» мы подошли благополучно, без задержек вошли в Портленд и встали под погрузку.
Конвойные офицеры рассказали, что сегодня сброшена атом-пая бомба на город Хиросиму. Принесли газеты. Газетные заголовки сообщали: «Уничтожено 300 тысяч человек, город разрушен до основания».
– Наконец-то мы расправились с японцами, – сказал старший лейтенант из конвойной службы. – В английском языке появилось новое слово «атомик», – хмуро добавил он, – значит, бомбить атомными бомбами.
Хотя и много зла накопилось у меня на японских вояк за морской разбой и варварское отношение к терпящим бедствие морякам, однако такая развязка показалась мне слишком страшной. Уничтожены ни в чем не повинные люди, триста тысяч. Уничтожен целый город. Тяжелое чувство не покидало меня весь день.
* * *
На следующий день мне пришлось выехать в Сан-Франциско, в советское консульство.
Думая о предстоящей поездке, я прикидывал разные варианты: можно было лететь самолетом, можно воспользоваться автобусом, а можно было проделать путь от Портленда до Сан-Франциско на поезде…
Мне хотелось посмотреть штат Орегон, в котором находился Портленд, и штат Калифорния, в котором расположен Сан-Франциско. Поэтому самолет отпадал. Такой долгий путь на автобусе казался утомительным, и я выбрал поезд…
Большой вокзал в Портленде. На перроне множество людей, все куда-то спешат, газетчики выкрикивают подробности атомной бомбардировки. Но вот громкоговорители объявили: «Сейчас уходит поезд в Сан-Франциско. Поторопитесь, иначе вы опоздаете».
У входа в спальный вагон пассажиров встречал негр, облаченный в форменный китель, и провожал до места в вагоне. Это был большой пульмановский вагон. Его устройство заметно отличалось от наших спальных вагонов. Вдоль окон были расположены мягкие кресла, отдельных купе не было, и лишь легкие деревянные перегородки отделяли спинку одного кресла от другого.
Поезд пересек границу штата Калифорния. Об этом путешественника предупреждает большой плакат. По мере углубления в Калифорнию ландшафт, расстилавшийся за окнами нашего вагона, постепенно менялся. Куда-то влево ушли горы. Растительность сделалась еще более пышной, почти исчезли хвойные леса, появились желтые пески, кое-где уже начали мелькать стройные пальмы.
По ошибке я сошел с поезда на одну остановку раньше, чем это требовалось. В результате я не нашел, разумеется, машины, которая должна была прийти за мной из нашего консульства.
