Последние учения сорок первого года показали высокую выучку матросов и старшин. Любой из них мог, как правило, не только обслуживать машины и приборы, но и устранять их неисправности.
Вспоминается показательный случай. Во время войны советские команды принимали в Англии несколько кораблей, которые передавались нам за счет трофейного итальянского флота: линкор, эсминцы, подводные лодки. Там, конечно, с пристальным вниманием наблюдали за действиями советских моряков. Скоро распространился слух, будто мы прислали команды, специально подобранные из одних офицеров и старшин. На самом же деле это были обычные советские моряки, к тому же наспех собранные с различных кораблей. В течение нескольких недель они приняли и освоили незнакомую технику, а затем отлично привели корабли в Мурманск.
Весь личный состав флота был воспитан в духе преданности своей Родине. В этом – огромная заслуга наших командиров и политработников. Я уже писал о том, что политработники в мирные дни помогали командирам успешно решать задачи боевой и политической подготовки. А когда грянула война, они вместе с командирами всегда оказывались там, где было опасно, своей находчивостью, выдержкой, отвагой воодушевляя моряков на подвиг.
Много мы заботились о подготовке командного состава. Командиры и специалисты – механики, артиллеристы, связисты, минеры – в общем-то, всегда заняты своим сравнительно узким делом, изо дня в день совершенствуются в нем. Но круг обязанностей строевого командира очень широк. Строевой командир обязан иметь и специальные знания, должен заботиться об организации службы и дисциплины, о воспитании своих подчиненных. Этим он занят с утра до позднего вечера. А вот как растет командир теоретически, как умеет он применять в бою свои знания, в мирное время не так заметно. Поэтому оперативно-тактическая подготовка командиров зачастую отставала.
Кроме них один крейсер был получен от США.
В конце сорокового и в начале сорок первого года мы сосредоточили свои усилия на том, чтобы командиры учились не только за книгой или на оперативных играх по картам, но прежде всего – в море. Черноморцам это было проще: они плавали круглый год. И на Балтике флот в 1941 году начал плавать очень рано. Правда, зима в том году выдалась лютая, лед долго сковывал даже такую обычно не замерзающую базу, как Таллин. Но корабли при первой возможности выходили на морские просторы.
В 1941 году все наши флоты учились в условиях, близких к боевым. В таких условиях неизбежно повысилось и число аварий. Это, вероятно, помнят все, кто служил на флоте в то время.
Аварии и катастрофы вообще надолго врезаются в память. Иногда они даже становятся для флотских людей своего рода ориентирами во времени. «Помнишь, это было в то лето, когда Миша Москаленко, командуя эсминцем, таранил лодку», – вспомнит кто-нибудь, желая уточнить дату давнего события.
Аварии переживаются тяжело. Виноватыми чувствуют себя не только те, кто непосредственно совершил ошибку, но и окружающие, особенно командиры. Да и спрос со всех – это понятно. За крупными авариями иной раз следовали постановления правительства, приказы народного комиссара. Они сопровождались нередко оргвыводами «в назидание потомству». От флота требовали извлечь уроки, еще и еще раз проверить организацию службы, добиться, чтобы подобное никогда не повторялось.
Требования, конечно, справедливые, но их категоричность имела и обратную сторону: получив такие приказы из Москвы, командование на местах начинало упрощать маневры, проводило их в облегченных условиях. Признаться, и мы в наркомате порой потворствовали этому. Кому хочется получить лишнюю неприятность?
Больше всего ограничений устанавливали для подводных лодок. Сложные маневры с их участием часто чреваты происшествиями, порой тяжелыми. Не один командующий поплатился за них званием и должностью. В результате подводников ограничивали в маневрировании при выходе в атаку. Надводные корабли-цели старались позировать им на меньших скоростях и при постоянных курсах, хотя все понимали, что на войне будет по-другому.
Как-то я беседовал на эту тему с А. А. Ждановым. Доказывал, что чрезмерная боязнь аварий мешает нам готовить настоящих, смелых подводников, а на войне мы поплатимся за это. Разговор шел вскоре после гибели подводной лодки на Северном флоте.
Жданов рассердился:
– Так вы хотите, чтобы я одобрил безнаказанность за аварии и, значит, поощрял их?
Убедить Андрея Александровича мне не удалось, да и, честно говоря, сам я был не очень готов отказаться от практики, которая прочно установилась. Понимал, какими «фитилями» это грозит мне самому.
Немало в предвоенные годы случалось несчастий и с самолетами. В бытность мою командующим Тихоокеанским флотом мы имели достаточно авиации, и самолеты летали очень много. Но не все проходило гладко. Случались серьезные происшествия. Отдашь после них строгий приказ о борьбе с авариями, и люди начинают побаиваться. А это ох как опасно на войне! В бою чрезмерная осторожность и боязливость куда хуже, чем отчаянный риск. Понимать мы это понимали, но и не наказывать за аварии не могли. Трудно тут найти золотую середину. А надо было.
После финской кампании мы старались не допускать никаких лишних ограничений на учениях. Командиры кораблей и соединений стали действовать днем и ночью, в сложных условиях, куда смелее. Мелкие неполадки и происшествия им никто не ставил «в строку».
Учеба на море шла с нарастающим напряжением вплоть до того дня, когда разразилась война. На Балтике в мае и июне 1944 года учеба проходила уже в совсем необычных условиях. Выходя в море, флот выставлял дозоры, увеличивал и боевое ядро. Авиация вела усиленную воздушную разведку. Все это делалось на случай не условного, а действительного нападения настоящего, а не воображаемого врага.
Некоторые теперь утверждают, якобы И. В. Сталин не придавал значения повышению боевой готовности Вооруженных Сил. Больше того, будто бы он просто запрещал этим заниматься. С этим я согласиться не могу. Ему, конечно, сообщали о повышенной готовности флотов и тех мерах, которые мы предпринимали в последние четыре – шесть предвоенных месяцев. По этому поводу мы посылали доклады и оперативные сводки в правительство и Генеральный штаб и никаких возражений оттуда не получали.
Но то, что моряки не получали никаких указаний о повышении боеготовности флотов непосредственно от правительства, я отношу к большому промаху. Ведь нашу страну нельзя было считать в ту пору слабой морской державой. Не случайно в роковую ночь на 22 июня фашисты обрушились на главную базу Черноморского флота – Севастополь, а также на наши морские базы Балтики и пытались вывести из строя корабли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
