– А как вы думаете, есть в человеке что-нибудь подобное? Или бред и выдумки?
– Хороши выдумки – шибануло не хуже, чем двести двадцать вольт, – проворчал егерь. – Я, Сань, такого среди людей навидался, что и в черта с рогами поверишь. Ты на этого моего тезку как глянул – все заорали, как коты.
– Один не орал. Длинный такой, белобрысый. Тот, что оправдывался.
– Оправдывался, говоришь… – Натаныч задумчиво вертел в руках широкую рюмку. – Не орал, это точно. Знаешь что, такие эксперименты лесу, может, и на пользу, но ты их проводи в следующий раз без меня. А надумаешь огонь из глаз пускать или шаровые молнии из пальца – лучше иди на протоку. И пожара не будет, и рыбы наглушишь к ужину.
На берег Александр пошел, но молнии метать не получилось. Пробовал вспомнить все, о чем думал и что чувствовал там, на поляне, взвинчивал себя до красной пелены перед глазами – бесполезно. Нервы только потрепал, а почувствовать себя жгучим, мечущим молнии клубком не удалось. Не помогали и те способы боя, которым учился у Древних. Просто не срабатывали, и все. И внутреннее зрение не вернулось.
Проплывали к реке желто-бурые листья. Изредка на воде появлялись быстрые круги. Однажды около посеревшего деревянного причала плеснуло, выпрыгнула рыбешка, у поверхности пронеслась длинная тень. Щука никак не успокоится, пытается впрок наесться. Хищница.
Возле причала покачивался на медленном течении катер. Хорошая вещь. Водометный, мощный, может и по траве пройти, и по сетям. Осадка не больше, чем у дюралевых моторок, которые то и дело сновали по многочисленным протокам, заливчикам и озерцам. Рыбаки – черт с ними. И рыбинспектор заодно. А вот любителей «погулять, серых уток пострелять» пришлось отогнать. Задержать не удалось.
«Казанка» с двумя «Вихрями» вырвалась на большую реку и ринулась вперед, шлепая днищем по волнам. Натаныч, выматерившись, сбросил скорость и развернул катер. Перед глазами мелькнули белые барашки на серой воде, поредевшая щетка деревьев на островах – и над островами, в мутной полосе дымки, гряда холмов над противоположным берегом. Довольно далеко. Километров двадцать, не меньше. И оттуда, из этой мглистой дали, долетела и ужалила в руку лилово-золотистая искра. Те самые холмы. Даже не сверяясь с картой, Александр понял, за каким именно гребнем сейчас набухает от сырости пепел на выжженной молниями поляне. Катер скользнул обратно, в лабиринт речек и проток, под облетающие кроны леса.
С того дня Александр мог ходить по лесу без компаса. Направление на холмы он чувствовал всегда и везде. Даже в городе, во время своих редких поездок к друзьям. У родителей. За обедом. В погребе. При объезде леса. Разговаривая с Натанычем. Таская из конюшни ведра с навозом. Прочищая и смазывая ружье. Всегда. Везде. Он даже начал привыкать к этому свербящему чувству, как привыкают жители болот к комарью. Исчезни оно – и чего-то будет недоставать.
Старые способности не восстановились. Зато, похоже, зародились новые. Вот и пригодился совет странного лесника – учиться самому.
Раньше, среди Древних, чувствовать лес получалось не всегда. Боль леса, тревогу, беспокойство – бывало, иногда при помощи волевого усилия, чаще самостоятельно. Какое-нибудь дерево или зверька тоже понимал неплохо. Но тайная внутренняя жизнь огромного живого существа, состоящего из множества других, открылась ему впервые.
Он ходил по лесу пешком, реже – ездил на Гривне. Человека на лошади лес опасался меньше, чем пешего. Александр долго пытался понять, в чем дело. Зайцы, лисы, даже мыши настораживались задолго до того, как он подходил. Когда ехал верхом – только косо поглядывали и бежали по своим делам.
Ответ пришел неожиданно. Александр сидел у огромного дуба, прислонившись к стволу и закрыв глаза. Сквозь дрему он слышал, как переступает неподалеку лошадь, похрупывает, срывает пожухлую траву. Вокруг шелестела мелкая живность, где-то вдали долбил дятел, попискивали синицы…
…И вдруг не ушами – позвоночником, затылком почувствовал мерные глухие удары. Туп, туп, туп, туп. Гривна фыркнула, прекратила пережевывать. Лес насторожился, синицы запищали громче. Что-то жутковатое, чужое было в этом приближавшемся погромыхивании. Что-то такое, от чего могла бы встопорщиться шерсть на загривке, будь Александр зверем. Такого в лесу он еще не слышал. Не бывает в лесу таких размеренных звуков. Если лось или кабан бегут, спасая жизнь, звучит похоже, но копыта бьют о землю гораздо чаще, слышится треск кустов, тяжелое дыхание – а здесь словно механизм движется.
Тяжелые удары приближались. В кустах послышался шорох – пестренькая мышь кинулась к своей норе. Лошадь фыркнула еще раз, нервно ударила копытом. Кто-то или что-то подходит. Руку на ружье, откроем глаза, медленно, без резких движений повернем голову. Кто?
К дубу подошел небритый мужик в потертом пальто, из-под которого виднелись тупые носы резиновых сапог. Сквозь цветастый пакет проглядывали несколько горстей опят. Грибник. Всего лишь грибник?!
– Слышь, паря, я на Гнилуху так выйду, не знаешь? Говорят, там грибов этой осенью – море.
– Выйдешь, только потом свернуть надо будет. По просеке иди, до столба между шестым и седьмым участками, за ним тропа направо отходит. По ней прямо.
– Ну, спасибо, а то я на Гнилуху через эти места только раз ходил. А ты что, лесник здешний?
– Нет, я в охотхозяйстве, стажер.
– А-а, Юнату в помощь прислали! – обрадовался мужик. – Это хорошо, а то он запарился в последнее время, городских много наезжать стало. Слышь, стажер, а насчет грибов – точно?
– Точно. По краю луга, где вырублено, смотри. Только не рви, а срезай. Нож есть?
– Обижаешь, стажер! Что ж я, без понятия! Ну, пойду я. Привет начальнику передавай, от Сереги из Терешки.
Туп, туп, туп – шаги удалялись. Мышка высунулась из-под куста, повела носом, подозрительно блеснула темным глазком на Александра. Забавно пошевелила ушами, вслушиваясь в затихающие удары сапог. Вот оно что! Действительно, ни один зверь так не ходит. У каждого через десяток-другой шагов обязательно задержка: воздух или дерево понюхать, препятствие переступить, поинтересоваться чем-нибудь вкусным. Человек идет, как робот. Лесные жители так мерно, целеустремленно только спасаются от кого-то, уходят из плохого места подальше. Вот все остальные и настораживаются. А шаг с ударом всей подошвой далеко по земле отдается. Ну что, будем учиться у мышей? И ходить все время только звериным шагом. Волчьим. Как в разведке учили. Эх, и ноги же разболятся!
Пестрая подмигнула из-под куста и умчалась по своим делам.
С тех пор начало постепенно проявляться чутье. Не возвращаться, именно проявляться. По-новому. То, чему его учили Древние, было и похоже, и не похоже на открывавшееся в лесу. Уроки Николая Ивановича, Олега, командира – это были вопросы с заранее известными ответами, уже решенные задачи. Оставалось только следовать проверенной методике и получать свою оценку. Лес задавал вопросы и не подсказывал ответ. Слышимый не ухом, а руками шорох глубоко под землей – водные потоки? Ход соков в корнях? Ворочающийся в норе хомяк? Или вообще восприятие той связи между деревьями, о которой наука только догадывается, но еще не может доказать?
Первые ответы получил с помощью лопаты. Вот эта бурая полоска, еле заметно различимая под землей – корешок. Это пятно, холодное, если провести над ним рукой – сырой комок среди сухих. Синеватая искорка, разгорающаяся ярче, если поднести железо – потерянная или выброшенная Натанычем ржавая гайка…
Со временем пришло и понимание живого. Мог угадать, где и чем именно довольно чавкают кабаны. Зачем именно долбит кору дятел – ищет личинок или решил расширить дупло. Как реагирует на это дерево. Кто кому сильнее мешает – старый дуб или проросшие неподалеку осинки. Людей вообще чуял сразу – где чужак вошел в лес, насколько может повредить. Одного только никак не мог различить на расстоянии – своего шефа. Видимо, лес уже давно считал егеря частью себя самого, не отделяя от остальной живности.
