Из верхнего окна светелки видно было море крыш, все намного ниже княжеской, к тому же его терем на высоком холме, дальше крыши хибарок ремесленников, базары, свободные места для конных ристалищ, игр, потешных боев, капища, священные рощи…
Восток озарился розовым, алым цветом окрасились облака. Солнце еще не выглянуло из-за виднокрая, а розовый отсвет упал на землю, растворился среди темной зелени. В глаза больно кольнуло солнечным зайчиком. Он вздрогнул, даже отшатнулся. На дальнем холме, прямо напротив капища Сварога и слева от поля для конных скачек, блистало нечто яркое, сыпало разноцветными искрами, словно сама радуга опустилась на землю и приняла форму… затейливо изукрашенного теремка!
Владимир стиснул кулаки. Несмотря на режущий глаза блеск, он различил знакомые формы терема, а на куполе – блистающий золотом крест. Храм христианского бога, именуемый церковью! Кто, кто посмел поставить?!
И еще вопрос, от которого по спине пробежал неприятный холодок. Кто сумел за одну ночь возвести такое чудо?
На ходу опоясываясь мечом, он выбежал на крыльцо. По двору метались всполошенные гридни. У коновязи лошадь вдруг оборвала повод, мелькнуло под копытами тело, она понеслась вдоль забора, красиво распустив гриву и бешено раздувая ноздри. У раскрытых ворот стояли двое с растопыренными руками, Владимир, даже глядя в их затылки, знал, как вытаращили глаза и глупо раскрыли рты.
Конь с разгону задел одного боком, страж отлетел в сторону, Владимир с удовольствием услышал глухой стук о деревянный столб. Лошадь унеслась, двое на конях запоздало бросились в погоню.
Подбежал гридень Дубок, преданный аки пес и с огнем во взоре:
– Велишь, княже?..
– Велю, – согласился Владимир. Спохватился, приказывать-то нечего. – Зови воеводу, надо поглядеть, чьи это дела непотребные!
Пока готовили ему коня, он с высокого крыльца наблюдал, как из городских ворот бегут пешие и скачут конные, как вокруг холма церкви начинает скапливаться народ. На добрых сытых конях прискакали бояре с Горы. Про них поговаривали, что при Ярополке были христианами. Важно распушив бороды, озирали народ, затем то один, то другой, решившись, расстегивали на груди рубахи, чтобы видны были золотые кресты на цепочках, степенно слезали в руки услужливых гридней, шествовали к церкви.
Владимир в сопровождении двух гридней неспешно выехал со двора, народ обгонял, все мчались к чудесно появившейся церкви. Чудо, сказал он себе в смятении. Но ведь всякие чудеса – это от старых богов! Вера в Яхве, от которого отделились веры в Христа и Аллаха, запрещает чудеса. Если сотворить чудо, то это удар по церкви. Или проклятые ромеи пытаются так пробраться в северные земли, идут на уступки местным богам?
Люди стояли тесным кругом у церкви, но близко все же подойти не решались. Очень редко то один, то другой, внезапно решившись, с маху бросал шапку оземь, крестился и бежал к приглашающе раскрытым вратам.
Владимир слышал возбужденные разговоры:
– Неужто ихние боги сильнее?
– Дурень, у них один бог, а у нас много!
– Ну и что?
– А то, что наши побьют.
– Не побили же?
– Значит, наши разрешили. Наши боги добрые.
– Братцы, а может, заглянуть хоть одним глазком?..
– Ты как хошь, а я наших предавать не стану…
Владимир пустил коня вперед, перед ним боязливо расступились. Он чувствовал почтительные и боязливые взгляды, но не оглядывался, послал коня по холму. Возле раскрытых врат остановил, осмотрелся.
Из церкви мощно тянуло ладаном, еще чем-то непонятным, но смутно знакомым, доносился размеренный гул голосов молящихся. Его чуткое ухо различило высокие голоса певчих, что тут же тонули в мощном рыке дьяконов.
Подскакал запыхавшийся Претич:
– Что делать, княже?
– А что мы можем? – огрызнулся Владимир.
– Да порубить всех к такой матери!
– Нельзя, – ответил Владимир сожалеюще.
– С чего ты такой добрый стал?
– Я не добрый, я просто не совсем еще дураком с вами стал. Это ж чудо, верно? А народ чудеса больше блинов любит… Даже больше драки на свадьбах. Жизнь-то серая, а тут такое диво! Даже те, кто стоит за старых русских богов, осудят. Нет, надо что-то другое…
Воевода с надеждой смотрел на князя, известного как отвагой и благородством, так и злым коварством, которого набрался, пока служил при императорском дворце в Византии.
– А что?
Владимир с досадой пожал плечами:
– Если бы знал…
– Так придумай!
– Не придумывается, – признался Владимир. – Чересчур необычное. Такого еще не было.
Воевода беспокойно задвигался на седле:
– Ты того, не засни… Вон как прут! Как столько и влазит.
Владимир и сам ревниво поглядывал на народ, что пер в церковь так, словно там раздавали горячие блины с медом. На растерянных дружинников князя поглядывали сперва с опаской, затем уже насмешливо, а затем, видя, что те лишь сопят в тряпочку, начали выкрикивать что-то обидное, делали непристойные жесты, от которых дружинники дергались, выхватывали мечи до половины, со стуком бросали обратно.
– Тоже мне, христиане, – бросил Владимир зло. – Христиане должны быть покорными, как скот!
– Да какие они христиане, – сказал Претич насмешливо. – Это чтобы тебе досадить, кресты на шею надели.
– Знаю. Это они, дурни, не знают, что потом им гордые головы пригнут, ярмо наденут…
В прищуренных глазах воеводы росло удивление.
– Нет, я не понимаю… Это ж церковь, а не бурдюк для вина.
Владимиру и самому казалось, что народу втиснулось больше, чем могло поместиться в таком крохотном тереме, размером с просторную селянскую хату. Скрывая смутное беспокойство, пробурчал язвительно:
– Они на головах один у другого… А бояре вовсе лежат на полу. У христиан так: чем больше вываляешься в грязи, тем угоднее их богу.
Подскакал, без нужды горяча коня, встревоженный Дубок. Оглянулся на толпу, сказал пугливо:
– Народ уже орет о чуде…
– Каком?
– Да вот… заметили, что церковь мала, а народ все заходит. Мол, истинно верующие все поместятся. Церковь, как родная мать, всех примет в свое лоно. Всю Русь может вот так…
Он с надеждой смотрел на князя, который всегда скор на решения, а сейчас почему-то медлит, колеблется. Воевода тоже несвойственно его дородности ерзал в седле, конь под ним храпел и дико вращал глазами.
– Русь? – переспросил Владимир медленно. – Насчет Руси…
Он оборвал себя на полуслове. Сквозь толпу протискивался Белоян, в растрепанной одежде, тяжело опирался на посох. Толпа на этот раз не расступалась почтительно, слышались смешки, недоброжелательные выкрики.
Владимир хмуро смотрел с высоты седла на седую шерсть на затылке волхва. Челюсти сжались так, что он едва разомкнул их, вместо слов вырвался почти рык:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
