позвал по связи Амос, – как считаешь, сколько снарядов рельсовой успеем всадить в эту штуку, пока она сюда доберется?
– Есть один способ проверить, – ответил Алекс, и Наоми захлестнула огромная любовь к ним обоим.
По всему пространству колец, в последнем прибежище человечества, горстка еще владеющих собственным разумом швыряла торпеды, обстреливала из ОТО и рельсовых приближающееся чудовище, ясно сознавая, что это ничего не изменит. Наоми отслеживала выпущенные торпеды, потоки быстродвижущихся снарядов. От одних «Вихрь» уклонялся, другие игнорировал. Для него они были мошкарой, мог позволить себе равнодушие.
Пришло сообщение от Элви с данными по изолирующей камере. Наоми вложила его в торпеды «Роси» – как прощальное письмо в бутылку – и выстрелила. Боезапас «Роси» упал до нуля. «Ну, ты хоть старалась, – сказал какой-то старик. – Ты очень старалась». Она представляла себе его дом: маленький глинобитный домик на улочке Боготы – и рыжего кота на подоконнике. Она уходила в грезы наяву – ощущала вокруг себя другие жизни, чувствовала, как забывается Наоми Нагата вместе с ее болью, потерями, гневом. И радостью тоже.
Она проверила сроки. До следующей дозы лекарства оставался час. Впрочем, это уже ничего не значило.
Она включила общекорабельную связь. Поискала последние слова. Такие, чтобы в них уложилась ее любовь к этим людям, кораблю, жизни. «Вихрь» уже покрыл полпути до станции, хотя вторая половина займет больше времени. «Роси» и за четверть миллиона километров улавливал избыточное излучение в его дюзовом следе.
Прозвучавший вопль был буквально неописуем. Все забил вкус мяты, бьющий в глаза фиолетовый и содрогание оргазма без наслаждения. Ее разум дергался и метался, тщась понять непостижимое, сопоставляя сигнал то с одним, то с другим полем ощущений, пока она не очнулась, зависнув над своим амортизатором и не представляя, сколько прошло времени.
– О! – сказал Алекс. – Вы почувствовали, люди?
– Угу, – хмыкнул Амос.
– Есть идеи, что это было?
– Не-а.
Тактическая схема еще висела на экране, но она изменилась. «Вихрь» вырубил тормозную тягу и теперь должен был миновать станцию с огромным перелетом. Другие корабли – и ее, и вражеские, просто разметало. На панели связи светилось радиосообщение, и Наоми поняла, что глушилка заткнулась. Она включила прием.
Женщину на экране – молодую, темнокожую, коротко стриженную – Наоми однажды уже видела.
– Я адмирал Сандрин Гуярат с лаконского корабля «Голос вихря». Буду очень благодарна, если мне объяснят, что за хрень творится.
Наоми занесла палец над «Ответить» и соображала, что сказать. В этой позиции ее застало еще одно сообщение, на этот раз с «Сокола». Элви блестела круглыми глазами, а ее яростная улыбка больше походила на оскал.
– Я доктор Элви Окойе, глава научного директората Лаконии. Сознание каждого из вас подверглось манипуляции. Возможно, вы дезориентированы или испытываете неадекватные эмоциональные реакции. Ни один корабль в этом пространстве вам не угрожает. Прошу вас лечь в дрейф и оставаться на месте. Мы скоро окажем помощь. Повторяю…
Наоми выключила связь. В тишине «Росинанта» отпустила свои мысли – и не услышала ни одной чужой. Ни посторонних воспоминаний. Ни голосов. Ни угрозы невидимого присутствия.
– Наоми? – окликнул Алекс. – Мне тут как-то странно.
– Ему конец. Ульевому разуму. Его больше нет.
– Так это не только у меня?
Амос ответил спокойно и дружелюбно:
– И мне в затылок больше никто не стучится.
– Он справился, – сказала она. – По-моему, Джим справился.
Она закрыла глаза, расслабилась, и тут ее ударило – болезненным пинком со всех сторон разом. Глаза распахнулись, но она не понимала, что видит. Рубка ничуть не переменилась: пост связи, амортизаторы, переход к кабине и вниз, на другие палубы. И в то же время все стало другим. Экран связи светился всеми пикселями, мигал и переливался со скоростью, неуловимой человеческим глазом. Все формы мира, каждая кнопка стали неуловимо абстрактными, невоспринимаемыми, как не воспринимается кривизна планеты с ее поверхности. Она подняла руку: кожа на костяшках была горной страной с расщелинами и долинами, такого сложного переплетения не создала бы никакая эрозия.
От ее вскрика воздух затрепетал, волны расходились, искривлялись, то усиливая, то поглощая друг друга.
Она пошарила в поисках пряжки креплений, но и на ощупь не различила, где кончается одна поверхность и начинается другая. И сквозь пустоту предметов, сквозь вакуум, живущий в сердце материи, протянулись пряди живой тьмы, более осязаемые и реальные, чем ей доводилось видеть. Они извивались, они плыли, а за ними извивалось и распадалось все. Маяк остался без смотрителя, и старые боги вернулись.
«О, – еще сумела подумать она. – Значит, так…»
Глава 46. Танака
– Тереза, – крикнул девочке Холден, – уходи оттуда!
Не ломай станцию!
«Ну, – подумала Танака, – это ли не писец?»
Девочка, не слушая, рвала вросшие в тело верховного консула черные нити. Ничего подобного инструкция не предусматривала. Все это и близко не походило на их с Трехо расчеты и надежды. Ей надо было очень-очень срочно учиться мыслить самостоятельно.
Девочка содрогнулась и прыгнула, но не своей волей. Что-то оторвало ее от останков Дуарте. Дикая паника на лице Холдена сказала ей: он знает, что это, и ничего хорошего в этом не видит. Девочка завопила, не сознавая, что вопит, а Холден дотянулся до нее и привлек к себе. На миг ей почудилось, что девочка растягивается. Танаке явственно представились невидимые ангелы, тянущие ее за руки, за ноги. Была когда-то такая казнь, подумалось ей. Привязать к конечностям казнимого лошадей и посмотреть, какой кусок получится самым крупным. Но Холден заорал, и ангелы пропали, оставив девочку.
«Господи, да ты разочарована? Разочарована, что не увидела ее смерти? – спросил мужской голос. – Да что это с тобой? Как ты живешь с собой такой?» Потом в ней был кто-то еще – мужчина, женщина или нечто, – а она, одиннадцатилетняя, была в офисе ИннисДип. Администратор объяснял, что ее родители умерли. Все другие чувства заглушила невысказанная, но ясная жалость. Вот почему она такая изломанная. Вот почему причиняет людям боль. Вот почему трахает только тех, кто ей подвластен, – потому что ее так напугали. Вы посмотрите, сколько в ней всего перекручено.
– Богом клянусь, – сказала она так тихо, что Холден с девочкой не слышали, хотя обращалась она не к себе, – я всажу себе в мозг пулю, если ты из меня не уберешься.
Холден что-то говорил девочке. Танаку он не интересовал. Ей хватило корчащегося бледного тела Уинстона Дуарте – все еще прошитого черными нитями, – чтобы понять: расчет на родительский инстинкт не сработает. Девчонка оказалась бесполезна. И ее задание – доставить верховного консула к Трехо – тоже невыполнимо. Даже если Дуарте способен покинуть это место, ни Трехо, ни Лаконии, считай, не существует.
Следовательно,
