– Попробуй только что-нибудь сказать, – пригрозил Ван Ален, не оборачиваясь, и Курт молча уселся напротив, подальше от полыхающего очага. – Как там наш герой?
– Спит, – передернул плечами он, осторожно вытянув ногу в сторону. – Причем, как младенец.
– Любитель горожанок наверняка тоже, – усмехнулся охотник, пояснив: – Во сне плакал и пару раз обделался… А как сам?
– Благодарю, ощущения самые наиприятнейшие. Голова раскалывается, нога болит, дышать тяжко. Но жить буду.
– Будем жить, – кивнул Ван Ален, придвинув к ним два наполненных стакана и налил себе. – Только не увлекайтесь – кровотечение откроется… Какие планы? – поинтересовался он, опустошив стакан, и Курт кивнул на ногу:
– В ближайшие пару дней я отсюда никуда не денусь. И в любом случае – у Макса впереди еще ночь; лучше переждать ее здесь.
– И как ты намерен добираться до города с этой колодой и без лошади?
– А в этом, надеюсь, мне поможешь ты, – ответил Курт, и тот удивленно поднял брови, глядя на него с подозрением. – Ты ведь, полагаю, предпочтешь свалить отсюда как можно скорее?
– Разумеется. Задержусь в городе на денек; довезу Марию до дому и, быть может, попытаюсь впарить ее родителям какую-нибудь историйку, дабы не слишком на нее крысились. Девчонке и без того досталось.
– Хочу попросить тебя заглянуть в тамошнее отделение Конгрегации…
– Тю! – оборвал его Ван Ален, отодвинувшись в показном ужасе. – Так мы не договаривались.
– Я не прошу тебя являться на прием к обер-инквизитору. Просто передай им письмо от меня – кому угодно, хоть стражу у двери; и можешь ехать по своим делам.
– А в письме будет написано «задержать этого человека и посадить под замок»?
– В письме просьба забрать меня из этой дыры, – вздохнул Курт снисходительно. – И прислать кого-нибудь, дабы разгрести этот мертвячник.
– Ладно, – согласился Ван Ален неохотно. – Письмо передам. Если поклянешься, что не подкинешь никакой подлянки, и я не окажусь в камере.
– Клясться не буду; все равно моим клятвам ты не поверишь, и правильно. Я скорее призову в свидетели логику; ведь мы, кажется, договорились, что, когда все это кончится, мы обсудим условия, при которых ты сумеешь связать меня со своими. А от добра добра не ищут.
– Ты надолго в этом отделении?
– Ну, пару месяцев я уж точно никуда уехать не соберусь, что понятно. А там – как знать; не в моей это воле.
– Я еду к брату, – спустя мгновенное колебание вздохнул охотник. – Займет это немного времени, и я вполне успею связаться со своими и обсудить твои… предложения. В первых днях июня я снова посещу этот трактир. Если не передумаешь, будь здесь. Я скажу, что наши думают обо всем этом. Большего от меня не жди.
– Вполне разумно, – пожал плечами Курт. – Да и я к тому времени сумею достучаться до начальства и узнать, какими благами уполномочен соблазнять вас… А теперь – чего попросишь ты?
– Я? – переспросил Ван Ален с искренним удивлением; Курт усмехнулся, коснувшись двух пересекающих бровь швов:
– Ты, помнится, в уплату за мою спасенную жизнь грозился потребовать что-нибудь, когда все закончится. Итак, Ян, все закончилось; я готов платить долги.
– Да брось ты, – покривился охотник, отмахнувшись. – Это я так. Вас туда, в вашу академию, нарочно набирают без чувства юмора?
– Инквизитор первого ранга, – напомнил он серьезно. – Со связями и репутацией. До нашей следующей встречи другой такой возможности выклянчить что-нибудь не представится.
– Ну, – не слишком уверенно начал охотник, умолкнув, и Курт ободряюще кивнул. – Ну, – решительно повторил Ван Ален, – хорошо. Да, есть одна вещь. Я, поскольку на вашу братию не работаю, действую на свой страх и риск; бумажек с подписью не имею, арестов не произвожу, отчетов не пишу, а посему мои деяния порою вступают… как бы так помягче… в противоречие с законом. Бывает, что местным, особенно местным властям, не растолкуешь, что и к чему – не слушают.
– Ясно. И где же тебя разыскивают? И за что?
– Ну, не так чтоб по всей Германии и не так чтоб за сплошные душегубства; есть проблемы, но серьезная только одна. В одной деревеньке под Линдхаймом местный владетель – такой, зараза, правильный; на него его крестьянство молится просто… Словом, взъело его отрядить своих людей на расследование убийства одной из его крестьянок. Нет, эта гнусная ухмылка ни к чему: как я уже сказал, просто дядька слишком правильный. Крестьянка – бабка лет ста. А то и тыщи. С виду старушка такая тихая, а на деле – ну просто полный инквизиторский набор, от жертвоприношений до человекоядения. Так сложилось, что бабку пришлось валить на месте, не успев вступить с властями в разъяснительное общение, а уж после, когда шум поднялся, когда разозленные соседи да этот барончик праведный… Пришлось брать ноги в руки. Если ты и впрямь можешь чем-то помочь, то просьба такая: растолкуй там, что два парня, которых приметы разосланы по всему предместью, вполне себе парни ничего даже. А бабкина светлая память ощутимо пошатнется, если они перекопают ее сад. Один младенческий труп там уж точно есть, но я полагаю, что их существенно больше. Вот, собственно, и все. Знаешь, это охотничий принцип: не работаем дважды в одном месте, но – как знать, вдруг доведется сунуться в те края еще раз, а когда тебя ищет каждая собака, работать как-то не с руки.
– Съездим, – кивнул Курт. – Перекопаем. Или при следующей встрече я скажу тебе, что можешь заглянуть к тому барону на кружечку, или – что ты убил невинную старушку.
– Поверь, – возразил Ван Ален мрачно. – И без этого доказательств было довольно – это кроме того, что она нас с братом едва не свернула в бараний рог. Старая карга – Сатана в юбке.
– Макс, – тихо произнес Бруно, и Курт обернулся к лестнице, глядя на Хагнера, идущего вниз неспешно и словно бы нерешительно. На последних ступенях он остановился, оглядывая трапезный зал, и снова двинулся вперед, ступая осторожно, точно по льду.
– Все это кажется небылью, – без приветствия пояснил парнишка, остановившись подле стола, и так же медленно уселся напротив, рядом с Ван Аленом. – Кажется, что все это приснилось…
– Это нормально, – усмехнулся охотник, наливая на самое донышко стакана. – Первая стычка, первая добыча, первая кровь. Главное, что этот свой первый бой ты можешь вспоминать без стыда; для новичка ты был вполне на высоте. А для встряски, – наставительно добавил он, поставив перед Хагнером стакан, – держи. Не помешает.
– Не думаю, что это хорошая идея, – настороженно скосив глаза на стол, возразил тот, и охотник придвинул стакан ближе:
– Не ломайся. Давай. За победу. Если, разумеется, твой опекатель не возражает; он, помнится, грозился ограждать тебя вовсе от пива…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
