Что называется — «доигрался человек»! Ну что же! — de mortuis aut bene aut nihil{877}, хотя…
Доброе, старое время
Доброе, старое время,
Ах, если б тебя нам вернуть.
Из оперетты «Беглая» Л. Н. Урванцова и Н. Н. Евреинова{878}
Прекрасен Нью-Йорк, восхитителен! Одно слово — Америка!.. Да и Лондон чудесен! — культура! Истинно, что город «просвещенных мореплавателей»! Опять же Париж! — шик-блеск, Эйфелева башня, равноправие, канализация и все такое прочее! Очень хорошо!
Но… Что за чепуха! — Почему же нас так тянет, так болезненно порою тянет в какую-нибудь Чухлому, Царевококшайск, Тьмутаракань?.. Грязь, некультурность, сквернословие, шелуха подсолнуха, пьяная гармошка, «ташши и не пущай», — а вот нравится! И не то что нравится, а дышится легко, т. е. опять-таки, не то что дышится легко (вонь, участок и все такое), а… родное это нам, да и баста! Наше‑с. Наше собственное‑с. А про Эйфелеву башню даже сам Ги де Мопассан сказал, что это «верх пошлости». И правда. Это точно. Мы и в Чухломе, и в Царевококшайске, и в Тьмутаракани вполне разделяем мнение Ги де Мопассана. Конечно — «верх пошлости»! Слов нет. А вот у нас хорошо. Правда, наша каланча пожарная чуть-чуть пониже будет; зато никто про нее не скажет, что это «верх пошлости». Каланча и каланча. Нужна, потому что нельзя же, чтоб за пожарами не наблюдать. Просто. Скромно. И никакого желания удивлять мир высотою или инженерным искусством. Без претензий. И гордимся, что без претензий. Попросту. Вот как!.. А вы лезьте себе на Эйфелеву башню! Ломайте шею! Прочтем об этом в «Тьмутараканьском курьере» и не пожалеем даже! Туда тебе и дорога, любезнейший, коль возносишься! Эйфелева башня?.. Ишь ты! Подумаешь…
Но позвольте, скажут, как же так? — Нью-Йорк, Лондон, Париж — ведь это же XX век, коль не XXI‑й! А ваша Чухлома, Царевококшайск там какой-то да еще Тьмутаракань никому неизвестная — это ж XIX век, коль не XVIII‑й! Целое столетие, если не два, разделяет их в культурном отношении! Отсталость, заштатность, старина!.. Кому это нужно в наш век «электричества», «прогресса» и «гуманитарных идей»!.. Стыдитесь!..
Вот еще! — ответим мы; коль вам это не нужно, фанфарон вы эдакий, выскочка, дурак и невежа, так мы, извините, не вы и уваженья к своим предкам еще не потеряли.
{388} Коли ежели предок мой сроднился с Чухломою, ничего против нее не имел и даже одобрял порою, так тыкать ему в нос Нью-Йорком по меньшей мере не пристало, сударь!
— При чем тут предки? — спросите.
— А притом что они в нас живут! Да‑с, в нас; в крови наших жил, в мозгу наших костей, в сплетеньях наших нервов! И если уважаем мы себя, так это прежде всего потому, что предки, в нас живущие, уважать нас себя заставляют! Как сосуд с драгоценной миррой! Да‑с, как сосуд.
Мало ли что выдумают люди! Так моему дедушке, что здравствует во мне, и привыкать сейчас же ко всему?!. Как же! Так я в угоду вашему прогрессу и стану его мучить без отдыха!.. Довольно и того, что я его в автомобиле без спроса катаю, но кинематографам таскаю чепухе дивиться всяческой, за Милюкова{879} против воли старика голосую!.. Слов нет! — любопытен и Нью-Йорк, и Лондон, и Париж. Пусть и дедушка на них просмотрит в XXI веке!.. Посмеется, поворчит, сплюнет, выругается! Отчего же! Это ему даже забавно порою! В будущее, так сказать, заглянуть! До чего дошли, воочию увидеть!.. Но ведь не все же время! Не без срока же! Не без отдыха же!
Человек старый. У него свои привычки. Свой взгляд. Свои требования. Почтенный человек. Его уважить надо. Его ведь не переучишь. Не малолетка. Уважить, повторяю, надо! Уважить, коли вы не «парвеню» и понимаете, что, предков своих уважая, себя же уважаете! Себя самого‑с! Само‑лично‑с! Персонально‑с! Ну а — что тут толковать — сами знаете: кто себя не уважает — грош тому цена, да еще ломаный, да еще щербатый!
Наконец, позвольте‑с! Ладно! Пусть будет по-вашему! Хорошо‑с! — уступаю; согласен; прекрасно — нужен ваш прогресс!
Все идет вперед, «эволюция» эта самая, река с остановившимся течением, загнивает — закон природы, вам нужен прогресс да и только. Ну ладно, так и быть — «нужен». Довольны?.. Так‑с. Уступите же и мне (т. е. дедушке, во мне живущему, уступите), что и отдых от прогресса — вещь необходимая. Дедушке ведь моему на все ваши «эволюции», строго говоря, наплевать да и ножкой растереть! Ему важней, чтоб трубка была вычищена и Жуков табак не пересох, а насчет эволюции это уж пусть нигилисты рассуждают, — им и книги в руки, пока на съезжей горячих не всыпали! Что с него взять? — старый человек! Опять же вольтерианцев с детства пуще чумы боится.
Так вот я и говорю: прогресс прогрессом, а дедушка, что живет в нас, тоже свои требования имеет. И надобно его уважить, коли сердце в вас, а не камень.
Ну раз в месяц! Ну раз в два месяца! А давать передышку старому и давать с любовью. Потешить. Ублажить. Занять. Тоже, чай, человек, — не скотина. Понимэ?
Вот и устройте ему праздничек, коль взгрустнет он в вас по-настоящему! Коль не спится ему и не можется, дух услады просит, — вынь да положь!
{389} Необходимо.
Вы и сами понимаете, что необходимо. Чай, родной он вам, не посторонний, свой! Пусть Маркс почтеннее, Бебель благороднее, а Каутский начитанней, — дедушка все же милее вам, не притворяйтесь — милее, потому что это, на поверку, ведь вы! Да‑с, вы сами! Пошумит в вас Маркс, побушует Маринетти{880}, да и заночуют как в гостинице! А дедушка проснется в это время и проснется как у себя, наденет халат да и пойдет распоряжаться: «Зачем сюда всяких пускаешь?.. Пошли вон, дураки!.. Где мои книжки, где мой диван? мое кресло? мой стол? картинки? трубка? табакерка?..» И прогоните вы «дураков», и побежите в магазин за дедовскими книжками, мебелью, табакеркой.
Понимаете, к чему я веду?
Я веду к тому, что всякий из вас и без моих наставлений ублажает своего дедушку.
В самом деле! — какое нам дело, нам, модернистам, футуристам, американцам, — нам, людям завтрашнего дня, — нам, современнейшим строителям жизни, — нам, перепрыгивающим через Эйфелевы башни, — какое нам, черт возьми, дело до мебели соковых годов, до этих желтых фолиантов, до этого старинного фарфора, до Кипренского, Боровиковского, Венецианова?.. Что у нас общего с ними? Зачем они нам? К чему? в лом их! на толкучку! долой! хлам, хлам, хлам!..
А между тем…
Вот тут-то и зарыта собака! Виноват, не собака, а дедушка, и не зарыт, а живет, живет и здравствует, здравствует и распоряжается. Правда, спит старик порой месяцами! но зато уж если проснется… Другой из нас, смотришь, — голь-моль, а все деньги на подарки дедушке ухлопает! И не жаль! и радуется! и счастлив. Потому что строг уж очень его дедушка и неугомонен в своих требованиях. Подавай «его эпоху» натурой и все тут. Замучает, коль не ублажишь. Ну и разоряешься. Мне ведь это не нужно. Я футурист. — Пикассо, Маринетти, бензиномоторы — вот где моя страсть! (Сами знаете — не отставать же от века!) Но вот проснулся дедушка и… поворачивай оглобли! Потрафляй на его вкус! Смекай, чего его нога хочет! Угождай или замучает!.. И уж нет тогда моей воли! И уж это я не я! Проснулся дедушка, и след уж мой простыл. Тю‑тю! Поминай как звали! И был, да сплыл!
И вот я говорю: не все же бисерные чубуки да подстаканники старинные! Хочешь деду праздничек устроить — дай пожить ему как хочется! Пожить, а не на подстаканник только любоваться!
Любо дедушке в бане попариться («ну вас с вашими ваннами!»), вот и сделай ему одолжение: мыло казанское припаси, квасу купи игристого, заготовь два‑три веничка свеженьких, банщика кликни, в скобку остриженного, и наддай, и наддай, пока пар глаза не застелет!.. Чем деду баня мила? — А тем, что все здесь по-прежнему: доски, да бревна, да голые люди! Те же ушаты, мочалки, хлест веников. Время сюда и не жаловало словно! Если же краны по новой системе, так дед на них и не взглянет, коли пар напустит {390} не жалеючи. Наддай только, миленький, наддай хорошенько!.. Тело распарится — душенька размякнет! Мятный дух от мыла мысли свежит… Мочалка дрему щекоткою гонит. Веник березовый о младых летах сказки сказывает… А журчанье водички, тепленькой водички! — в нем и Моцарта звуки, и звуки забытого вальса, когда с «нею вдвоем, среди тысяч огней в вихре, знойно обнявши за талию… Хоры цыганок… Рыданье гитары…»
Крамбамбули! Крамбамбули!Ах, черт возьми, Крамбамбули!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот до чего баня довести деда может.
А то — чего проще! — сходи на охоту! Вычисти старую двустволку, ягдташ через плечо, причмокни собаке и айда спозаранку!.. Опять деду праздник! Опять не нарадуется! Любит старый кровопийствовать! Вот и уважь его в этом. Привольно деду среди знакомых мест! — Те же болота, леса, те же кочки, опушки! Та же собака!.. Тот же воздух румяный!.. И мысли те же, и чувства те же!.. И снова нет времени! — запрет ему положен. Так же птицы поют, как бывало! Так же сучья трещат под ногою! Тот же запах деревьев, цветочков и пороха! Все то же самое! Небо, земля и биение сердца!.. И в XIX‑м, и в XVIII‑м природа ведь та же! Века не сказались здесь! Снова дед молод! Идет, наслаждается!.. Этот знакомый всхлип жижи болотной! шорох в кустарнике! трепет собаки!.. Эй, не зевай! Глядь, там выпорхнул выводок!.. Целься! Спокойно! Вернее! Чуть выше!.. Пли!.. Грянул выстрел. Упала… Знай наших!.. Трезор уж несет и виляет хвостом… Жирная!.. Ловко! Ягдташ чуть тяжеле, но легче зато на душе. Хорошо!
