Если бы Алена задала себе этот вопрос даже в первый год своего обучения у Степаниды Рязанки, то вряд ли бы ответила вразумительно. Глупа была. Теперь же единственный ответ был — деньги.
Стало быть, у Пелагейки водились деньги.
Алена знала, сколько получают в год карлицы верховые. Ровно столько же, сколько и боярышни, живущие при государыне или царевнах на всем готовом. А это, чтоб не соврать, шесть рублей. Деньги невеликие, и не по алтыну же платила карлица за ласки молодым парням! Алена призадумалась — сколько же может потребовать дородный добрый молодец, чтобы вот так оскоромиться? Полтину, что ли? Или в таких случаях о деньгах говорить неприлично, зато делаются подарки? Кафтан, что ли? Сапоги?..
Как ни выгадывай, а выходило, что на шесть рублей в год любительнице «дородной сласти» выпадало более поститься, чем лакомиться. Однако же лакомилась! Стало быть, деньги получала не только из царицыной казны. Откуда же? Может, наследство ей кто оставил?
И тут Алена вспомнила!
Первый разговор свой с Пелагейкой вспомнила! Когда карлица домогалась узнать, что да как было у Дунюшки Лопухиной до венчанья с государем!
Кому же это любопытно было знать, каково Дунюшке в девках жилось да не было ли чего промеж ней и Степаном Глебовым?
Знай Алена грамоте — записала бы себе этот вопросец и стала рассуждать далее.
Доносчицей была Пелагейка. Разведывала и доносила тому, кто хорошо за это платил. Но доносить могла и самой государыне Наталье Кирилловне, что было бы еще полбеды. Медведица Дунюшку с детства знала — может статься, и имя Степана Глебова от Лопухиных слыхивала. Не она, стало быть, Пелагейку подослала…
Что же было потом?
Алена взяла у карлицы слова заговора. И она знала про первую неудачную попытку. Где же она была после той ночи, когда Алена, сдуру сняв крест, читала заговор без зачина и замка? А ведь ее нигде не было…
Алена вспоминала всё ярче и ярче — ведь хотела она пожаловаться Пелагейке, что не принесли пользу сильные словечки! Но Пелагейка — по крайней мере, так сказали верховые богомолицы, что жили в подклете у старой царевны Татьяны Михайловны, — отправилась на Кисловку: то ли там кого крестили, то ли засватали. И более Алена той Пелагейки в глаза не видывала.
Но было еще кое-что, сперва от внимания как бы ускользнувшее.
Ведь именно Пелагейка первой назвала имя Степаниды Рязанки! А боярыня Наталья Осиповна — уже потом.
Кто знал, что Алена побежала к Рязанке за отворотом, и кто догадался бы, что Рязанка даст ей подклад?
Знали наверное — Наталья Осиповна и Дуня. И еще — та, что дала Алене заведомо негодный заговор и понимала, что впавшая в отчаяние Дунюшка пошлет Алену за помощью к настоящей ворожее.
Пелагейка и скрылась-то для того, чтобы Алена не приставала к ней со своей неудачной ворожбой, а сразу направилась к Степаниде Рязанке. Именно к ней — о других ворожеях она уж точно не знала. И именно за подкладом — этот отворот у Степаниды действовал всегда безотказно, его она и продавала тем, кто платил как полагается.
И что же получается? Получается — Пелагейка знала, что Алена пойдет в Немецкую слободу и будет околачиваться вокруг дома Монсов со своими травками, в холстинку туго завернутыми. Не догадывалась, а знала.
И можно ли теперь считать случайностью, что именно в ту ночь задумано было опоить зельем государя Петра Алексеича?
Нет!
Придя к такому заключению, Алена взвилась. Нашлась-таки врагиня, которую Господу давно покарать пора! Да что Пелагейка — стоял же за ней кто-то, кому не Алена, нет — Дунюшка поперек пути встала. Один у них тут с Дунюшкой был враг, или врагиня, или бес его ведает кто! Дунюшка-то за себя, бедная, поквитаться не может. А Алена за них обеих, подруженек бесталанных, — может! И то, что рассуждение таково складно вышло, было для Алены как бы Божьим подарочком. И припомнились же все словечки многолетней давности, хотя до сих пор память у Алены лишь на узоры да на швы была сильна!
Первым же делом отправилась Алена к Варварскому крестцу — как бы травок и зелий прикупить, а сама потихоньку ворожей расспрашивать принялась — мало ли у кого среди девок верховых знакомицы есть…
Обнаружилось понемногу, что после смерти царицы Натальи Кирилловны Пелагейка перешла на службу к царевне Катерине Алексеевне. Прежних своих повадок карлица не бросила, а, пользуясь благоволением немолодой уже царевны, то и дело выезжала из Терема в гости и особо сдружилась с семейством сенного сторожа Федьки Степанова, по прозвищу Бородавка. Выяснилось также, что у Пелагейки была родная сестра Агашка, росту обыкновенного, замужем за стрельцом Васькой Рожей, а было то прозваньем или прозвищем, Алена так и не поняла. А Федькина жена, Акулька, кем-то там Роже приходилась.
Можно было также уразуметь, что не напрасно всякий раз, как Пелагейка навещает сестрицу, оказывается у той дома Васькин приятель, того же приказу немолодой стрелец Андрюшка Левонтьев. И ни для кого это не тайна. Может, и в стрельцы-то через Пелагейку попал — в его-то годочки…
Феклица Арапка за семьдесят лет жизни завела себе кумушек во всех слободах московских — через нее-то и нашла Алена способ сойтись с Агашкой. Акульки она не то чтобы побаивалась — а ни к чему ей было возобновлять знакомство с царской мовницей. Акулька сколько-то лет в Верху при мыльне прослужила как раз в то времечко, когда Алена в тридцатницы собиралась, и не хотела Алена, чтобы дура-баба слух распустила — мол, беглая из Светлицы рукодельница сыскалась…
— Что ж Рязанка тебя отводить глаза толком не выучит? — ядовито полюбопытствовала Арапка. — Уменьице малое, да полезное. В любых хоромах как у себя дома будешь, девка.
И беззвучно посмеялась Алениному молчанью. Хоть и не было ей растолковано, почему молодая ведунья не хочет показываться на глаза какой-то мовнице, однако что-то хитрая старуха уразумела — знать бы, что!
Алена отговорилась — мол, это еще впереди. А узелок завязала — как-то хитро отбирает Степанида, чему учить, как будто ей одной ведомо, что Алене в жизни пригодится, а что — нет. Да и Феклица хороша — так и норовит клинышек вбить между бесицами-сестрицами. Стара, да шустра больно. Это был второй завязанный узелок.
Пока Алена разнюхивала да разведывала — зима наступила, Рождество отпраздновали, Масленицу, настал Великий пост. На него-то у Алены и была вся надежда. Пелагейка и раньше великой постницей не была. Скучно ей, должно быть, теперь в Верху, да и голодно…
И точно — в непродолжительном времени Пелагейка, наскучив теремной благопристойностью, очередную вылазку к сестрице совершила. Алена уследила — стоя под окошком, слушала, как гуляет карлица, как, выпивши, царевниной милостью похваляется, да как грозится Андрюшке шубу справить дорогого сукна. Агашка с Васькой поддакивали — видать, им от Пелагейки перепадало и деньгами, и чем иным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
