Полторы тысячи лет назад… Значит, я уже встречался с этим народом, который воздвиг некрополь. Очень похоже, что встречался.
Это было лето 1952 года. На крепости Куня-Уаз. Всего лишь в нескольких десятках километров отсюда.
Мне было поручено заложить раскоп у крепостной стены, выяснить, как она надстраивалась, с какими слоями связаны перестройки.
Задача простая. Я начал с верхнего, наполовину смытого слоя, взял нож и кисточку и пополз по склону в поисках нижней границы этого слоя, то есть пола. И вот толща завала сменилась темной рыхлой прослойкой и тоненькой обмазкой пола. Ну-ка, почистим его немножко.
Удар ножом, и выкатилась синяя стеклянная бусинка. Через час у меня было целое ожерелье. Крепостная стена, с которой я сполз в поисках пола, показалась мне почти недосягаемой, а о нижних слоях уже и мечтать не проходилось. С первых же часов работы на моем пути встало такое множество находок, что я понял: в этом слое и на этом месте я застряну надолго.
День за днем я медленно продвигался к стене, извлекая, нанося на план, описывая и упаковывая находки. Тут были новые ожерелья из мелких стеклянных бус и из больших каменных. Маленькие монетки древнего Хорезма с косым крестом на одной стороне и фигуркой всадника на другой. Большие тонкие монеты с изображением персидского шаха Шапура Первого. Совсем игрушечные сосудики, ручки которых были украшены головами животных. И еще множество обломков горшков, кувшинов, чаш, ваз, из которых без особого труда можно было склеить целые сосуды. Попадались мне и серьги с драгоценными камешками, и обугленные кусочки тканей, и перстни, и обгоревшие обломки каких-то деревянных изделий, искусно выточенных на токарных станках.
Здешние ремесленники были грамотны — на обломках крупных сосудов попадались буквы.
Стена, когда я наконец к ней подобрался, сохранила кирпично-красный цвет пламени, некогда полыхавшего здесь.
А еще мне встречались легкие, глянцевитые, пористые черные шлаки. Я никак не мог понять, что это такое. Может, я наткнулся на остатки какой-нибудь мастерской? К некоторым кусочкам шлака прилипла обгоревшая ткань. Я собирал шлак в особый ящичек: приедем в Москву, сдадим на анализ, узнаем, что тут выплавляли. Тем более что в помещении оказался колодец, круглая дыра, уходящая в толщу древних напластований. Значит, в мастерской была своя вода.
В колодце работала моя жена. Она расчищала круглые стенки и сыпала землю в ведро. Ведро было на веревке, время от времени подходил рабочий и вытаскивал его. Стояла жара, но в колодце было прохладно. Мне самому расчищать колодец не очень хотелось, я предпочитал заниматься находками. Но моя жена работала с увлечением. Я убедил ее, что на дне колодца лежит самое интересное: раз уж такие замечательные находки валяются на поверхности, то что же бросили в колодец!
Я не уставал радоваться находкам, пока среди битой посуды, бусинок и монет не расчистил берцовую кость человека. Она постепенно превращалась в тот самый глянцевитый пористый шлак с прилипшим к нему кусочком обугленной ткани. Теперь уже не нужно везти шлак на анализ. В пылающем здании, под обломками рухнувшей кровли сгорели люди. Вот откуда взялся этот шлак, рассыпанный по всему раскопу среди драгоценных вещей. Следы пожара, жестокой битвы у входа в каждый дом были видны повсюду.
Вечерняя заря и лунный свет окружали стены крепости зловещим сиянием. По вечерам мы никогда не входили в крепость, мы предпочитали бродить по окрестным пескам и такырам. Я не помню более страшных развалин, чем развалины Куня-Уаза.
2
Естественно, что мы поначалу считали защитников города хорезмийцами, земледельцами и ремесленниками, а их врагов — воинственными кочевниками, белыми гуннами.
Но все оказалось куда сложнее. В углу одной из комнат центрального здания, по соседству с человеческим черепом лежала железная рука. Вернее, железным был ее каркас, а сама рука была отлита из алебастра. Но алебастр разрушился, и из него, словно ржавые кости, выглянули железные фаланги скрюченных пальцев. Рядом с остальными черепами лежали обычные кисти рук. Никаких других останков не было. Только эти: череп и кисть правой руки, еще череп и снова кисть руки, череп и железная рука…
Тут же нарядные оссуарии, обклеенные тканью, оштукатуренные и покрытые яркой красочной росписью. Жаль, что оссуарии раздавлены землей в лепешку и очень плохо сохранились. В центре комнаты квадратная глиняная выкладка, на которой когда-то возжигали священный огонь.
Погребение при храме. Останки очень важных и высокочтимых лиц: правителей города, полководцев или жрецов. Обряд необычный. Перед жертвенником хранились только череп — вместилище разума и правая рука — символ мастерства и силы. Возможно, кто-то из похороненных здесь людей лишился руки еще при жизни или же грифы утащили ее с башни молчания, где, как велит зороастрийская религия, выставлялись трупы перед захоронением. Так или иначе, но пришлось заменить недостающую руку искусственной, сделанной из железа и алебастра. И торжественно похоронить ее вместе с черепом.
Но вот черепа и кисти рук, столь торжественно выставленные когда-то в центральном здании Куня-Уаза, оказались на рабочем столе антрополога Татьяны Алексеевны Трофимовой. После тщательных измерений и сопоставлений выяснилось, что там, где лежала железная рука, были погребены двое молодых мужчин, молодая женщина и женщина среднего возраста. Их головам в раннем детстве при помощи специальных повязок придали странную удлиненную форму (была, оказывается, мода и на форму головы). Монголоидные черты в облике этих людей смешаны с европеоидными, черты пришельцев-гуннов с чертами древнего населения Приаралья, саков и массагетов. Это означает, что на почетном месте близ зороастрийского храма по хорезмийским обычаям погребены белые гунны. Ведь в эпоху переселения народов кровь не только лилась, но и смешивалась. Гунны смешались с северными соседями хорезмийцев, «побелели» и приняли их обычаи.
Значит, они не брали крепости. Наоборот, они вошли в нее мирно, стали союзниками и защитниками горожан и крестьян Хорезма, а многие даже перешли в веру хорезмийцев и усвоили их культуру.
Может быть, они и были последними защитниками этого богатого и благоустроенного города, а взяли город, скажем, войска персидского шаха, с которыми белые гунны вели бесконечные войны?
Бывало, что и сами персидские цари попадали к ним в плен. Одного из них эфталиты выпустили под честное слово. Он дал клятву больше не воевать с ними, но не сдержал ее и попался во второй раз. Его выкупили византийцы. Они доставили эфталитам тридцать мешков золота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
