— Т-т-т! — подтвердил Имант.
— Я хотел его разделить на сущности, но мы посовещались, — Таир показал на цыгана и продлил жест куда-то в сторону и вверх. — И мы решили поступить иначе.
— Через мой труп, — следователь Горчаков был непреклонен.
— Я бы охотно сделал это через ваш труп, сударь, — на Таира накатила ледяная вежливость, как в салоне “Инферналь”. — Но из уважения к женщине, которая десять лет вас держит в мире людей, я вас не трону. И ему вот спасибо скажите. Он мне много чего объяснил.
Имант приосанился.
У нас, у педагогов, есть один крупный недостаток: мы полагаем, будто кого-то чему-то можем научить. И тратим время на обтесывание юных созданий, хотя на самом деле все наоборот: чему-то научиться можно только у молодежи.
Когда Таир сказал то самое, что я думал про Алю, выход из положения засветился передо мной, как пресловутый свет в конце туннеля.
— Вась, а давай сделаем так. Я посмотрю, что там такого ужасного в памяти у нереала, — предложил я. — Ты же мне пока что доверяешь?
— Они подсунут тебе фальшивую память.
Я не знал, что Васька способен на такую пуленепробиваемую тупость. И я даже хотел сказать, что тупость как последняя степень упрямства...
Таир, сходу врубившись, выбросил вперед руки, волны вибрирующего воздуха ударили мне в лоб, а глаза сами собой закрылись.
Я увидел Маргариту.
Я увидел ее всю сразу — девчушкой с двумя длинными косичками, пятиклассницей в шортах и на велосипеде, единственной светлой звездочкой на уроке истории, и девчушка в голубом платьице вдруг оказалась в темноте, на проспекте Падших Бабцов, и пестрые шорты повисли на табуретке в какой-то ободранной ночной комнате, и одновременно какой-то пожилой мужчина достал бумажник, стал доставать по одной зеленые банкноты, мысля при этом какими-то неизвестными мне словами, всеми, кроме одного — “такса”. Это была жуткая сумятица из кадров, на манер кубика Рубика, только какого-то четырехмерного, но в их расположении была логика, я понял эту логику!
Кубик мне показывали, может, секунду, а может, полторы.
— Ты что? — рванулся ко мне Васька, подхватил, кинул себе за спину и прицелился в Таира. Я опомнился и повис у него на плечах.
— Вась, Вась, со мной все в порядке!
Он повернулся.
— В порядке? Да ты чуть не грохнулся!
— Это нормально... — сказал я. — Вася, это все правда — то, что они показывают. Правда — понимаешь?.. Очень мерзкая правда...
Ко мне подошел Имант и обнял за плечи.
— Т-т-т! — сказал он, и мне вдруг захотелось плакать... Мне — здоровому взрослому и вроде неглупому мужику... наконец-то...
Он повел меня куда-то, и ты-ты-тыкал, и мычал, может, даже показывал что-то свободной рукой, но я не смотрел на него.
Вот именно сейчас я прощался с Маргаритой...
Васька догнал нас и заступил дорогу.
— Куда вы его ведете? — крикнул он, отталкивая
Иманта.
— Отстань! — Я так на него вызверился, что самому сделалось дико. — Это была правда! Отстань, слышишь? Ты такой правильный дурак, что, что!.. Ты думаешь, что я?! Думаешь, да?!
Вот так бессвязно я на него заорал.
Как Башарину было неловко признаться, что пригрел змееныша на груди, так и я не мог вслух сказать, что спасаемая нами конструкция оказалась редкостной скотиной. Столько сил, столько души вложено в скотину, что ли? Моя психика отчаянно сопротивлялась.
А перед глазами стояла счастливая Маргарита!..
Да что же это такое делается?..
— Хорошо, — сказал Васька. — Я сам увижу. И быстро, большими шагами двинулся к Таиру.
— Т-т-т-т-т-т-т-т-т! — Имант разразился целой пулеметной очередью.
— Ты прав, дружище, — сказал я ему, — но мне сейчас очень тошно.
Когда мы, сделав круг по окраинам полигона, вернулись к казарме, нереал стоял у стены, не двигаясь, кирпичная физиономия сделалась темным пятном, и лишь силуэт рисовался четко. А рядом мы увидели другой силуэт — пониже ростом, пожиже статью. Васька стоял, повесив голову, как перед расстрелом. Таир выглядел не лучше.
Похоже, Васькин кубик был еще пострашнее моего.
— Ну? — спросил Таир. — И кого же вы спасали? Вася промолчал. Я хотел было брякнуть, что человека, живую душу, но посмотрел на Васю — и воздержался.
— Вы рисковали жизнью ради бездельника, приживала и, не побоюсь громкого слова, сутенера, — подвел итог Таир. — Если кто-то боялся, что он не впишется в этот мир и пропадет, то могу разочаровать. Он просто замечательно вписался.
— Т-т-т! — показывая на нереала пальцем, подтвердил Имант. И, надо сказать, очень злобно подтвердил.
— Ну, коллега, как вы полагаете? — обратился к нему Таир примерно так же, как дряхлый профессор к другому дряхлому профессору над пациентом с некой диковинной хворобой. Оба уже столько смертей и рождений повидали, что жизнь больного способны оставить за скобками, а вот хвороба вызывает в них огромный, неподдельный, академический интерес.
— Т-т-т... — цыган очень выразительно махнул огромной красной лапой.
— Как мы и предполагали, коллега, не всякое создание нуждается в том, чтобы его спасали. Я бы сказал, не всякая конструкция достойна существования, если вы не возражаете...
Таир обвел нас взглядом. Тяжелый у него взгляд, невыносимый, ну да не в этом дело. ..
Возразить было трудно. Может быть, даже невозможно. И менее всего мог возражать Вася, чье странное существование, возможно, сейчас нуждалось в очень сильном адвокате. Ведь и он был конструкцией, способной в силу своей ограниченности принести немало зла. Эта ядовитая мысль послужила мне хоть малым, а утешением.
И тут из-за угла появились Башарин с Жуковым.
Заброшенная казарма всем была хороша, даже водопровод почему-то действовал, но унитазы оказались забиты наглухо и навеки. Поэтому приходилось бегать в бурьян, Жуков же не просто бегал, а всякий раз бывал конвоирован Башариным. .Судя по всему, нереалову папочке приспичило.
Увидев нереала, Жуков шарахнулся и налетел на Башарина. Тот, еще не понимая, что происходит, хорошенько встряхнул его за плечи.
— Посмотри, Валентин, — сказал Васька. — Вот эта штука выгнала тебя из “Гербалайфа”.
— А ни фига себе! — воскликнул Башарин. — Ну, Борька! Ну!..
И завертел головой — Жукова, впрочем, не выпуская. Оказалось, Башарин искал зеркало. И самое удивительное — нашел! Темное окно первого этажа вполне его устроило. Башарин посмотрел на нереала, на мутное отражение, опять на нереала, и замер. Почему-то мыслительный процесс всякий раз требовал от него неподвижности.
— В общем, так, — сказал Таир. — Инкуба я забираю и обязуюсь его упрятать так, чтобы ни одна мелкая сволочь не дотянулась. С двойником можете делать, что хотите. Без инкуба он очень скоро загнется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
