– Почему тебя, мальчика, взяли в такую опасную экспедицию?
– Мой отец был ее руководителем, мать тоже находилась на корабле. Вы же знаете, преч Рамаррен: когда возвращаешься из такого путешествия, то все родные и близкие уже давно покоятся в могилах. Теперь-то это уже не имеет никакого значения – мои родители погибли, или, быть может, с ними поступили точно так же, как с вами. И они даже не узнали бы меня, если бы мы встретились…
– Какова была моя роль в этой экспедиции?
– Вы были нашим навигатором.
Ирония этих слов заставила Фалька поморщиться, но Орри продолжал повествование в своей уважительной, наивной манере:
– Естественно, вы прокладывали курс корабля, определяли его координаты в космосе. Из всех Келшей вы были самым великим «простени» – математиком-астрономом. Вы были «пречнова» для всех членов экипажа, кроме моего отца Хара Уэдена. У вас была Восьмая Ступень, преч Рамаррен! Вы помните что-нибудь об этом?
Фальк покачал головой.
Мальчик вдруг сник, а затем наконец произнес:
– Не могу до конца поверить в то, что вы ничего не помните. Разве что, когда вы делаете нечто подобное…
– Качаю головой?
– На Вереле в знак отрицания мы пожимаем плечами. Вот так.
Простодушие мальчика было неотразимым. Фальк попытался пожать плечами, и ему показалось, что в этом есть какая-то правильность, привычность, которые способны были убедить его в том, что жест этот ему давно и прекрасно знаком. Он улыбнулся, и Орри тут же повеселел.
– Вы так похожи на себя прежнего, преч Рамаррен, и вместе с тем совсем другой! Простите меня. Но что же с вами такое сделали, чтобы заставить вас столько забыть?
– Они уничтожили меня. Конечно же, я похож на себя. Я таков, какой я есть. Я – Фальк…
Он спрятал лицо в ладонях.
Ошеломленный Орри молчал. Неподвижный, прохладный воздух комнаты светился подобно иссиня-зеленому драгоценному камню вокруг них; западная стена играла в лучах заходящего солнца.
– Насколько пристально здесь за тобой следят?
– Повелители считают, что мне лучше иметь при себе коммуникатор, особенно когда я улетаю куда-нибудь на авиетке. – Орри притронулся к браслету на левом запястье, напоминавшему обыкновенную золотую цепочку. – Это опасно – оказаться среди туземцев.
– Но ты волен ходить, куда тебе заблагорассудится?
– Да, конечно. Моя комната, преч Рамаррен, точно такая же, как эта, ваша, только расположена по другую сторону каньона. – Орри снова смутился. – Здесь у нас нет врагов, поймите, преч Рамаррен.
– Нет? Тогда где же они?
– Ну… снаружи, там, откуда вы пришли…
Они уставились друг на друга, чувствуя обоюдное непонимание.
– Ты думаешь, что люди, земляне – наши враги? Ты думаешь, что это они уничтожили мой разум?
– А кто же еще? – прошептал, тяжело дыша, перепуганный Орри.
– Пришельцы… Синги!
– Но никакого Врага не было, – мягко возразил мальчик, словно понимая, насколько его бывший учитель и повелитель невежествен и дик. – Как, впрочем, и Войны.
В комнате раздался приглушенный дребезжащий звук, похожий на удар гонга, и через мгновение бестелесный голос произнес:
– Собирается Совет.
Скользнула в сторону дверь, и в комнату ступила высокая фигура в длинной белой мантии и вычурном черном парике. Брови на лице вошедшего были сбриты и нарисованы высоко на лбу. Лицо, превращенное наложенным гримом в безжизненную маску, было лицом уверенного в себе человека среднего возраста.
Орри пулей выскочил из-за стола и поклонился, прошептав:
– Добро пожаловать, лорд Абандибот!
– Хар Орри, – отозвался мужчина приглушенным до уровня скрипучего шепота голосом, – приветствую тебя, малыш!
Затем он повернулся к Фальку:
– И вас тоже, Агад Рамаррен. Добро пожаловать к нам. Совет Земли собирается, чтобы ответить на ваши вопросы и удовлетворить ваши просьбы. Смотрите…
Он лишь мельком взглянул на Фалька и ни на шаг не приблизился ни к одному из верелиан. Этого человека окружала какая-то странная атмосфера власти, а также полной самодостаточности, поглощенности самим собой. Абандибот держался особняком, недостижимый ни для кого. Все трое на мгновение замерли.
Фальк, проследив за взглядами остальных, увидел, что внутренняя стена комнаты потускнела и преобразилась, превратившись в нечто напоминавшее прозрачный сероватый студень, в котором двигались и трепетали линии и формы. Затем изображение прояснилось, и Фальк затаил дыхание. Возникло лицо Эстрел, только увеличенное раз в десять. Ее глаза смотрели на Фалька с отрешенным спокойствием портрета.
– Я – Стрелла Зиобельбель.
Губы изображения шевелились, но откуда исходил голос, определить было невозможно – холодный отстраненный шепот трепетал в воздухе комнаты.
– Меня послали доставить в Город в целости и сохранности участника экспедиции с планеты Верель, проживавшего, по слухам, на востоке Континента Номер Один. Я думаю, это именно тот человек, который нам нужен.
Ее лицо растворилось. Его сменило изображение лица Фалька.
Бестелесный шипящий голос спросил:
– Узнает ли Хар Орри этого человека?
Как только юноша заговорил, на экране появилось его лицо.
– Это Агад Рамаррен, Повелители, навигатор «Альтерры».
Лицо мальчика поблекло, и мерцавший экран опустел. Шепот множества голосов зашелестел в воздухе, будто совещались между собой духи, разговаривавшие на неизвестном языке. Значит, Синги во время заседания Совета сидели каждый в своей комнате, в окружении одних лишь шепчущих голосов.
Пока шла вся эта абракадабра вопросов и ответов, Фальк шепнул Орри:
– Ты знаешь этот язык?
– Нет, преч Рамаррен. Со мной они всегда говорят только на галакте.
– Почему они общаются таким способом, а не лицом к лицу?
– Их слишком много. Лорд Абандибот говорил мне, что на Совете Земли присутствуют тысячи и тысячи Сингов. Они рассеяны по всей планете, хотя Эс Тох является единственным городом.
Жужжание бесплотных голосов стихло, и на экране появилось новое лицо – лицо мужчины с мертвенно-бледной кожей, черными волосами и блеклыми глазами.
– Кен Кениек, – шепнул Орри.
Мужчина заговорил:
– Агад Рамаррен, мы собрались на этот Совет для того, чтобы вы могли завершить свою миссию на Земле и, если пожелаете, вернуться затем на свою родную планету. Сейчас лорд Пелле Абандибот передаст вам мысленное послание.
Стена тут же погасла, вновь обретя полупрозрачный зеленоватый оттенок. Высокий человек в дальнем конце комнаты пристально посмотрел на Фалька. Губы его не шевелились, но Фальк слышал его речь, не приглушенную, а четкую и необычайно отчетливую. С трудом верилось, что это мыслеречь, и в то же время это не могло быть ничем иным. Лишенная характерных особенностей и тембра, освобожденная от всего наносного, она была абсолютно понятной и простой. Один разум напрямую обращался к другому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
