Он покачал головой:
— Не могу уйти, пока не наступит стабилизация. Сейчас, когда я потерял день, у меня возникнут проблемы с Вашингтоном. До четверга я не управлюсь.
— Папа, ты просто должен быть там в четверг вечером — у тебя будет всего лишь обед с Биллом Клинтоном, а он всего лишь президент Соединенных Штатов.
— Засранец Клинтон. — Прищурившись, он посмотрел на пробирки в мешалке. — Я не могу взять и остановить процесс в середине. Мне придется выкинуть эти объедки и начать все с нуля — так что мы потеряем добрую часть этих двух недель. Ты хочешь подвергнуть риску свою Анну?
— Неужто я не могу заменить тебя? Если ты дашь мне инструкции?..
Улыбнувшись, он отверг это предложение:
— Боюсь, что нет. Боюсь, что мы оба должны распрощаться с этим симпозиумом. Конечно, извинимся, скажем, что я, мол, болен. Это сборище не так уж важно.
Она сплела пальцы, собралась с мыслями и сказала:
— Если ты думаешь, что успеешь закончить анализы в четверг вечером, так я улечу по расписанию, в четверг утром, явлюсь на кормежку к Клинтону… и принесу за тебя извинения. А ты можешь прибыть в пятницу… на твое выступление уже продано шестьсот мест.
— О'кей, — сказал он.
— Так и сделаем.
Монти посмотрела в чашку Петри.
— Кроме неприятности с культурами, у тебя есть какие-нибудь успехи?
— Да, но раньше чем в четверг вечером я не смогу понять, что же там было в капсулах.
— Помни, что по телефону об этом — ни слова, — сказала она. — Какие бы ни были новости, расскажешь о них по прибытии в Вашингтон.
Он провел пальцем по губам, делая вид, что застегивает их на «молнию».
Монти улыбнулась:
— А теперь я принесу нам по сэндвичу.
Она вышла из здания, остановилась и, нервничая, стала оглядывать стоянку. В воздухе плыла мелодия «Господи, да буду я веселым джентльменом». «Через три недели Рождество», — подумала она. Рождественская лихорадка уже чувствуется повсюду — в витринах магазинов, на рекламных стендах, в светящихся гирляндах, протянутых через улицы.
Осознание этого вызвало у нее вспышку гнева. «Ради бога, это Англия, — сказала она себе. — Демократическая, цивилизованная Англия. Не какой-то оруэлловский кошмар диктатуры третьего мира или хунты. Если действия „Бендикс Шер“ выходят за пределы закона, если компания экспериментирует, шпионит и убивает, ее надо остановить на этом пути».
В памяти крутилась фамилия: детектив-суперинтендент Левайн, который навещал ее в больнице после гибели Джейка Силса. Она зашла в одну из телефонных будок рядом с закусочной, нашла в справочнике номер Нового Скотленд-Ярда и, позвонив, спросила, может ли кто-нибудь помочь ей соединиться с Левайном.
К удивлению Монти, через несколько секунд ожидания оператор сказала:
— Соединяю.
Раздался щелчок, и Монти услышала другой женский голос, вежливый и уверенный:
— Офис детектива суперинтендента Левайна.
Через минуту после того, как Монти представилась, ее соединили с хозяином офиса.
— Маркус Левайн. Очень рад слышать вас, мисс Баннерман. Вы уже поправились?
— Надеюсь, что да, — сказала она. — Но держу пальцы крест-накрест, чтобы не было долговременных последствий.
— Опасная работа эта фармацевтика, — не без иронии сказал он.
— Я и сама начинаю так думать. — Наступило выжидательное молчание, которое она восприняла как конец обмена любезностями. — Я думаю, кое-что вам стоит знать. Это может иметь отношение к вашему расследованию гибели Джейка Силса.
Наступила очередная пауза, и на мгновение она подумала, не прервали ли с ней разговор. Затем она снова услышала спокойный голос детектива:
— Я слушаю.
— Можем ли мы конфиденциально, с глазу на глаз поговорить с вами? То, что я хочу рассказать вам… это довольно рискованно.
— Конечно, можем поговорить, мисс Баннерман. Когда вы предпочитаете встретиться?
— А можно? Хорошо было бы сегодня.
— Хотите приехать сюда? Или вам было бы удобнее на какой-нибудь нейтральной почве?
Твердая уверенность его голоса успокоила ее, она почувствовала себя надежнее и раскованнее. Теперь-то она уже не сомневалась, что поступает совершенно правильно.
— На тот случай, если за мной и дальше будет идти слежка, я бы предпочла не показываться в Скотленд-Ярде… не могли бы мы встретиться в пабе или в кафе?
— Вы знакомы с гостиницей «Стренд-Палас»?
Она задумалась.
— Да… она на Стренде, напротив «Савоя».
— Там есть такой большой холл за фойе… о котором мало кто знает. Днем я смогу там быть. Четверть пятого вас устроит?
— Да, благодарю вас, — сказала она. — Большое спасибо.
88
Когда Коннор только начал изучать патентное право в Гарвардском университете, его преподаватель объяснил аудитории, что́ на самом деле представляет собой обладание патентом: правительство просто приобретает владение изобретением.
Создатель оного продает его, будь то дизайн, процесс или продукт, правительству, за что единолично получает вознаграждение в течение семнадцати лет — в некоторых странах и двадцати, — на протяжении которых никто не имеет права воспользоваться им без разрешения изобретателя.
Правительства приобретают патенты с целью обеспечить исследования, гарантировать создание изобретений в своей собственной стране и получать от них доходы. Но если претендент на патент до получения его уже сделал свое изобретение общественным достоянием, то ли рассказав о нем в лекции, то ли упомянув в прессе, то Патентное управление может сделать логический вывод, что предложенное изобретение больше не является уникальным и, соответственно, на него не может быть выдан патент.
Вот над этой проблемой и размышлял Коннор, сидя у иллюминатора в бизнес-классе «Боинга-757» компании «Юнайтед эрлайнз». На коленях он держал ноутбук, а на пустое соседнее кресло выложил кучу бумаг из своей папки.
Он знал, с какой паранойей в «Бендикс Шер» относятся к вопросам безопасности — вплоть до того, что человека могут уволить, если он посмеет заниматься своей работой на любом виде общественного транспорта, будь то поезд, автобус или самолет. Но салон этого самолета был наполовину пуст, и в нем не было никого, кто хоть отдаленно напоминал бы промышленного шпиона. Да и кроме того, ему вообще надо было кое-что успеть сделать до утренней встречи с Дейвом Швабом в Патентном управлении.
Большая часть его работы состояла, как и говорил Кроу, в организации подборки документов таким образом, чтобы ввести Шваба в заблуждение. Кроу это было легко требовать, потому что опасности подвергалась репутация Коннора. А может даже, его лицензия на право заниматься практикой; во всяком случае, на линии огня окажется его номер, а не исполнительного директора.
Тот мусор, что ему предстояло выложить перед Швабом, был главной темой в одном из учебников. Дело в том, что эксперты Патентного управления США из-за огромного объема работы имели лишь строго ограниченное время, которое они могли потратить на каждую заявку. У Дейва Шваба было десять часов, в течение которых он должен был прочесть двести страниц документов самой заявки плюс пять толстых пачек сопутствующих приложений, имеющих отношение к заявке, — все документы и статьи, написанные Диком Баннерманом и опубликованные. В своей сумке в багажном отделении Коннор хранил еще одну солидную пачку, которую завтра он вывалит на стол Шваба, отлично понимая, что у бедняги не будет на нее времени.
Почти все опубликованные материалы из этой пачки были совершенно безобидными. Большинство из них в самых общих словах рассказывали об исследованиях Дика Баннермана тех генов, которые отвечали за болезни группы псориаза. Но среди них была погребена единственная листовка, из тех, которые на симпозиуме в прошлом году Баннерман раздавал группе примерно из тридцати ученых-генетиков. В этих листовках настолько подробно приводилась специфическая формула «Псориатака», что эксперт, реши он проявить принципиальность, категорически отказал бы в выдаче патента. А Дейв Шваб всегда отличался принципиальностью.
Коннор сунул листовку в середину пачки, не сомневаясь, что Шваб предпочтет положиться на его слова о том, что представляет собой этот набор бумаг, и не будет проверять их одну за другой.
Голос командира нарушил его размышления — пассажирам было предложено подготовиться к посадке. Глядя в иллюминатор, Коннор подумал, как ему не хватает Монти, и попытался представить, чем она сейчас занимается. Сейчас половина четвертого дня. То есть половина восьмого вечера по лондонскому времени.
Дай Бог, чтобы у нее все было в порядке.
Самолет, снижаясь, прошел над Чесапикским заливом. Стоял ясный, солнечный день, и даже в конце ноября Мэриленд казался зеленым и цветущим краем, по просторам которого блестящая ленточка Потомака вилась, как шкурка змеи. Звук двигателей изменился, и самолет тряхнуло на воздушном ухабе. Затем снова прозвучал голос командира:
