- Достоевщина какая-то... - совсем не к месту брякнул я поражённо. - Братья Карамазовы...
- При чём здесь Достоевский? - дёрнула она плечиком. - Идёт гражданская война...
- Опять?! - страшным шёпотом проговорил я, окончательно упав духом. - Ведь уже была!
- Опять и снова... - вздохнула Настя. - Люди ничему не учатся...
- И что же теперь делать?.. - растерянно пробормотал я.
- Это ты у меня спрашиваешь? - едко ухмыльнулась она и отвернулась к окну. - А я-то, дурочка, размечталась!.. Поживём в своё удовольствие... Детишек нарожаем... Успеем на ноги поставить... Но, похоже, - тяжко вздохнула она, - что поезд уже ушёл...
Её настроение невольно передавалось и мне.
- Не понял... - с тревогой спросил я. - Почему ушёл?
Она повернулась ко мне, похлопала глазами и вдруг рассмеялась:
- Вот глупый! - Она придвинулась и ласково потёрлась о моё плечо. - Я же не о том, что ты подумал! Просто хотела сказать, что спокойная жизнь теперь закончилась! И на нашу долю остались только катаклизмы!.. Да ладно! - неожиданно просветлев лицом, отмахнулась она и, посмотрев на себя в зеркало заднего вида, поправила растрепавшиеся волосы. - Давай для начала хоть сориентируемся в здешнем кошмаре!
Я глянул в окно со своей стороны, оглядел дымящиеся окрестности и жалобно спросил:
- Как ты себе это представляешь?
Она пожала плечами:
- Ну вот мы с дедом, к примеру, в таких случаях пользовались средствами массовой информации. Вернее источника уж точно нет. Набрешут, правда, с три короба, но между строк правду всё равно можно уловить.
Ну конечно! И как это я сразу-то не допёр? Прямо ступор какой-то в мозгах!
Однако, приёмник в машине почему-то не фунциклировал. Я бестолково щёлкал переключателями, крутил ручки настройки, но результат был всё тот же.
- Балда! - рассмеялась Настя. - На кой тебе этот хлам? Сотвори что-нибудь поинтереснее!
- И то правда! - виновато улыбнулся я.
Во всё лобовое стекло засветился экран телевизора. Раздалось громкое шипение и побежала рябь.
"Ищи что-нибудь информативно-полезное, - приказал я браслету. - И убавь громкость. Не глухие".
*****
Из тех передач, что нам удалось просмотреть, полезного для себя мы узнали не так уж много. Но, всё же, достаточно, чтобы сделать первые умозаключения. Страна теперь называлась не Советским Союзом, а стыдливо именовалось корявым "Российская Федерация", реже - просто "Россия". Правил ею не Генеральный секретарь, как в нашу бытность, а Президент, седой мужик с плохо поставленной речью и звероподобным выражением испитого лица. Ну, ораторскими способностями и прежний правитель не блистал, так что удивительного в том было мало.
Вскользь упоминалась Чечня со всеми её проблемами. Назывались какие-то совершенно дикие суммы, означавшие стоимость обычных продуктов питания: хлеба, соли, масла и тому подобного. За теперешнюю буханку хлеба в наше время можно было приобрести два толковых телевизора! Всё это сильно резало слух.
Но более всего поражало обилие рекламы! Она совершенно бесцеремонным образом встревала среди несерьёзных, а то и совершенно серьёзных передач, которые, к слову сказать, сильно поубавили в солидности и больше смахивали на утренники в детском саду. Создавалось впечатление, что обывателя смертельно боялись утомить долгими рассуждениями, а всякие словоизвержения, длившиеся более двух-трёх минут, старательно обрезались и преподносились зрителю в виде тезисов, с помощью которых в наше время партия общалась с плебеями.
Кстати, о партиях. Судя по сообщениям, теперь их было - как собак нерезаных! Экое раздолье! Но слышали они, по-моему, только каждая себя, а нужды народа превращали в разновидность защитного комбинезона.
Как заворожённые, мы листали одну программу за другой (их тоже оказалось не меньше, чем партий), не отрывая глаз от экрана.
- У них что, и проблем больше не осталось, кроме жвачки, перхоти да грязной посуды?
- Даже секреты женские, и те обсуждают всенародно, - смущённо поддакнула Настя, красневшая всякий раз, когда на экране появлялась реклама на столь щекотливую тему.
Незаметно для самих себя, мы ввели в свой лексикон разграничительные понятия: "мы" и "они". Процесс отчуждения шёл полным ходом. Да и как, скажите, можно отождествлять себя с великовозрастными дебилами, на полном серьёзе заявлявшими, что как только на них снизошла благодать Божья в виде новых жвачки или шампуня, их жизнь круто переменилась?!
Зато программы новостей говорили совершенно о противоположном: полчища бандитов, головорезов и жуликов всех мастей заполонили страну и растаскивали её на куски! И всё это при полной безнаказанности! То, чем занимались силовые структуры, как их теперь величали, защитой Отечества можно было назвать лишь при наличии богатой фантазии. Или нечистой совести.
В конце концов, когда на экране опять нарисовался всё тот же улыбающийся дегенерат в медицинском халате, кстати, шедшем ему, как корове седло, с рентгеновским снимком зуба в руке, собираясь уже в сотый раз доказывать, что я употребляю не ту зубную пасту, терпение моё иссякло: я с остервенением выключил экран.
Оглушённый, несколько минут я сидел и подавленно молчал. Несколько раз даже рот открывал, чтоб поделиться своими впечатлениями, но, так ничего и не сказав, захлопывал его, и только тряс головой.
Настя хитро поглядывала на меня, но тоже молчала, давая мне время переварить увиденное и услышанное. Наконец, я уловил её настрой:
- Похоже, ты и не удивлена?
- Я уже бывала в этом времени, - спокойно сказала она. - Для меня всё это - не новость.
Я обалдело поглядел на неё, потом сообразил, что к чему, но возмущение прорвало в другом месте:
- А музыку ты их слышала?! Это... это же... Что за бред?! И что за любовь такая повальная к черномазым?! Не спорю, они тоже люди, есть и среди них таланты, но так ведь то - МУЗЫКА! А это что?! Что-то квадратно-гнездовое! Какие-то детские считалки!
И я со стоном отвалился на спинку.
Настя с улыбкой молча пережидала приступ истерии. Я ещё долго выступал в подобном стиле, не приемля увиденного. Она дала мне выпустить пар, и когда я замолк, тихо спросила:
- Ну а делать-то что будем?
- Почём я знаю? - ответил я довольно грубо.
Она поджала губы и едва слышно проговорила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});